Версия для печати

III. ОТЦЫ И БОГОСЛОВЫ РУССКОЙ ЦЕРКВИ (продолжение)

Митр. Антонрий (Храповицкий). «О пастырстве»

Царство Божие – в совести

Пастырское воздействие

Пастырь и церковная община

Дар священства

Пастырское влияние

Пути пастырства – латинский и православный

Архиеп. Илларион (Троицкий)

«Христианства нет без Церкви» (извлечения)

Единство Церкви и всемiрная конференция христианства. (Извлечения)

Проф. С. Булгаков «Очерки учения Православной церкви»

Церковь

Св. Писание и Св. Предание

Церковная иерархия

О внешнем непогрешительном авторитете в Церкви

Церковь и инославие

Протопресв. Михаил Помазанский. «Православное догматическое богословие» (извлечения)

Свойства Церкви

Церковная иерархия

Проф.-Прот. Г. Флоровский. «Евхаристия и соборность» (извлечения)

6) Митр. Антоний (Храповицкий). «О пастырстве»

а) Царство Божие – в совести

Если человек религиозен, то он определяет область религии и Церкви, как нечто совершенно противоположное всему земному, не только прямо греховному, но и вообще всему несовершенному. Он именно в такой мере и религиозен, в какой не удовлетворяется земным и мiрским; он ищет в Церкви всего того, чего нет в мiру. Если в мiрском обществе главнейшими рычагами являются от начала мiра до скончания века: насилие, кара, поощрение себялюбия, самолюбия и корысти, то в жизни церковной должно быть царство самоотверженного подвига и свободы. К Церкви человек обращается не иначе, как через полнейшую неудовлетворенность началами светского общежития, вернее через полное отрицание того удовлетворения, которое предлагается, мiром. Религиозно-церковная жизнь противостоит жизни светской, как царство света царству тьмы. Начавшись с осуждения мiра, подлинная религиозность ни на чем не могла сосредоточиться, кроме совести. Мiр – это область себялюбивых и корыстных устремлений, удерживаемых в пределах честности карающим законом; но внутренний голос требует веры в царство свободного блага, которое есть начало безусловное и самодовлеющее.

Христос Спаситель, отрекшись принять диавольские искушения, предлагавшие овладеть людьми искусственно, тем самым показал, что свободное согласие совести – вот та почва, на которой единственно и должно быть основано Его Царство. Напротив того, великий инквизитор, решившийся создавать народное благо путем искусственного воздействия на совесть, сам признается, что его царство не Христово, но врага – диавола.

Итак, если есть Бог, то Он истинное благо, и Царство Божие в грешном мiре есть воспитание к такому благу совестей человеческих. Священник – руководитель совести, оправдываемой Богом, знаток и наставник сердец. Поэтому Церковь в сознании верующих является, как царство совершенно отличное до противоположности от всего светского, мiрского.

На этом противопоставлении основано все учение Спасителя. Заповеди Бож. Учителя требуют, чтобы Его ученики не удовлетворялись известными обычаями и взглядами. Самое вступление в Свое Царство Господь связывает с отречением от мiра и взятием креста; Он не допускает, чтобы кто служил кроме Него еще и мiру: кто не с Ним, тот против Него. В частности идея начальствования вводится Им по противоположности с начальствованием мiрским. Основывает же Свое Царство Господь на почве добровольности, на почве совести.

Поэтому настоящий священник – всегда борец с мiром, с мiрскими предубеждениями, ложью, насилием, жестокостью, всегда – живая противоположность мiру. Напротив, самое тяжкое обвинение духовенства есть уподобление их мiрским деятелем, а порядков церковной жизни – порядкам чиновничьим. Изменить социальные условия окружающей жизни зависит не от пастыря, а проникнуться богооткровенными воззрениями на пастырство с такой силой, чтобы привести свое служение к плодам, – в этом ему помешать никто не может.

Слово Божие решительно отвергает чиновничий взгляд на пастырское служение, и требует, чтобы оно сосредотачивалось во внутреннем мiре душ человеческих, как по своим побуждениям, так и по целям. У истинных пастырей все внешнее всегда исходило из внутреннего и к внутреннему же направлялось. Решения общественных вопросов предлагалось со стороны его воздействия на совесть. В эпоху мучеников подобным образом умещались в Царствии Божием вопросы экономические и бытовые. Духовное учение и духовный пример возбуждали духовное настроение, которое отражалось на всех сторонах быта христианской общины, свободно посвящаемого Богу. Когда в обратившихся ко Христу утверждались христианские порядки, сами собою являлись пожертвования и вырастали благотворительные учреждения.

б) Пастырское воздействие

Глубокое и решительное влияние на нравственную жизнь ближних возможно лишь, во–первых, в Церкви, во–вторых, оно доступно лишь для лиц, получивших на то особые благодатные полномочия, т.е. благодать священства. Христианское пастырство с самого начала являлась, как полномочие, получаемое в Церкви; пастырское служение есть служение церковное.

При постоянном господстве в обществе греха, насадитель нравственного добра в мiре, видя себя одиноким, окруженным враждебным мiром, не мог бы устоять в своем подвиге, если бы не сознавал себя ратником великого воинства, из многих носителей не своей, но Божией силы, победоносно исполняющей через неодолимую адовыми вратами Церковь спасительные предначертания Промысла.

Условием истинного пастырства является убежденность, что стадо, пасомое пастырем и охраняемое им от врагов, есть стадо не его собственное, но стадо Христово, которое в Нем имеет свою охрану, и через то дает и земному пастырю дерзновенную надежду на победоносный исход духовной борьбы. Лишь сознавая себя одним из членов вселенского тела Христова, уполномоченный Церковью христианин может решиться на пастырский подвиг, не страшась видимого господства зла и неправды в мiре. Пребывающие вне Церкви деятели политические в своих идеологиях могут почерпнуть лишь временное одушевление, ибо они не берутся за изменение внутреннего существа человека, но надеются на влияние внешних учреждений.

Посвятить себя духовному служению ближним христианин может только тогда, когда он уверен, что идет на это служение не от себя, а по полномочию Церкви. Если ап. Павел говорит, что он ничто, а все, в чем он потрудился, совершила благодать Божия, то тем более обыкновенный человек не может браться за это дело от себя, не надеясь на помощь благодати и не считая себя ничтожеством. Только тот христианин может решиться прикоснуться ко внутреннему мiру своего ближнего, который сознает себя проводником благодатной силы Божией, как единственно существенного средства духовного врачевания.

в) Пастырь и церковная община

И в первенствующей Церкви началом возрождающим были не естественные способности, а полнота благодатных даров, излитых на верующих. При высоком благодатном настроении всей общины слово пастыря воспринималось усердно, и евангельский быт церковного братства определял духовное состояние его отдельных членов. Значение тогдашней общины в деле нравственного воспитания было гораздо важнее, нежели в практике современных приходов.

Ап. Павел определил отношение пастыря к верующим, как пестуна к детям. Для ребенка послушного нужен только надзор, молчаливое наблюдение за его по ступками; но когда ребенок впадает в проступки, пестун начинает пользоваться всеми данными ему правами. Если жизнь христианского общества протекает под непосредственным воздействием св. Духа, то права пастыря не проявляются во всей силе; с оскудением же религиозного одушевления они необходимо обнаруживаются.

Ныне, когда в христианское общество члены его вступают не по добровольной и самоотверженной убежденности, а по обычаю, пребывают в нем нередко с чисто языческим настроением, во время преобладающего равнодушия ко спасению, задача пастыря заключается во внедрении духовной ревности в пасомых и в поддержании ее.

В первые века христианства конечным духовным руководителем каждого члена общины был епископ – все члены небольшой общины имели к нему прямой доступ. Теперь же задача пастырской деятельности священника не ниже, а гораздо выше и шире не только 1–2–го веков, но и времен его наивысшего раскрытия в творениях Отцев 4 и 5–го веков.

г) Дар священства

Итак, пастырское служение состоит в служении возрождению душ, совершаемом Бож. благодатию. Для совершения этого служения пастырь получает дар, внутренне его перерождающий, который обнаруживается в известной духовной настроенности пастыря. От этой настроенности и зависит успех его деятельности. Не только таинства, но и прочие священнодействия, священник должен сопровождать соответственным им настроением: плакать с плачущими и каяться с кающимися. Он должен сраспинаться всем со своими ближними, что невозможно без особенного дара, без нарочитого внутреннего обновления. Если же пастырь не имеет этого свойства духовного отождествления с тем, за кого он молится, то все его служение не есть ли постоянная ложь? Ведь во всех священнодействиях он свидетельствует пред Богом свое отеческое участие к нравственному состоянию пасомых.

Отличительная черта дара священства в том, что пастырю дается благодатная сострадательная любовь к пастве, способность скорбеть и радоваться о нравственном состоянии своих пасомых, способность духовно чревоболеть о них, как ап. Павел или ап. Иоанн. Такое свойство пастырского духа и выражает самую сущность пастырского служения. «Духовную любовь не рождает что–либо земное: она нисходит свыше, с неба, и дается в таинстве священства, но усвоение и поддержание благодатного дара зависит и от стремлений человеческого духа».

Отличительное свойство христианского подвижничества есть скорбь о своей греховности и духовная брань. Христианин переживает такое настроение за свою собственную душу, пастырь–за себя и за паству, носит в душе своей все то, чем нравственно живут его пасомые. У него как бы исчезает его личное «я» и заменяется на «мы». «Чадца мои, имиже паки болезную, дондеже изобразится в вас Христос» (Гал.4, 19).

Переживание в себе духовной жизни пасомых, как и всякий благодатный дар Божий, зависит от чистоты и напряженности духовных стремлений подвижника. Дары благодати Божией и пастырское настроение сообщаются верующим через таинства: проповедь, молитву. И во внутренней жизни пастыря, и в его пастырской деятельности, соединяются действие благодати Божией с его собственными усилиями.

д) Пастырское влияние

Не иезуитская ухищренная применяемость к людям разного положения и характера, но именно внутреннее пастырское настроение священника является главным условием для нравственного созидания ближнего. Если порочная воля человека переламывается под влиянием другой воли, то действующей силой является не столько убедительность философа и пример праведника, сколько исходящая из сердца любовь сострадательного друга. Человек, на которого обращается это влияние, чувствует, как самый дух проповедника входит в его душу. Он или принимает это влияние всецело и подчиняется ему, или отвергает его и вступает с ним в борьбу.

Пастырская проповедь есть сила, зависящая не столько от самого содержания поучения, сколько от внутреннего настроения говорящего. Влияние пастыря на души пасомых зависит, главным образом, от степени его преданности своему призванию, от его ревности к возгреванию благодатного дара.

И в деятельности, и познании у человека впереди разума стоит воля, – поэтому тот, кто желает переубедить человека в его нравственном определении, должен научиться действовать непосредственно на волю. Силою, влияющей на волю, является в пастыре дух пастырской любви, дух пастырской ревности.

Но эта сила пастырской ревности производит на людей различное действие: одни подчиняются этому влиянию, другие же, противятся ему, в конце концов, приходят к полному ожесточению, – а таковых Церковь отлучает от себя. Так всякий, на кого простирается пастырское влияние, выходит из безразличного равнодушного отношения к Евангелию, но или кается, или ненавидит.

Жизнь человека есть борьба одних из присущих ему стремлений с другими, а вовсе не одних внешних воздействий на человека. Эта борьба и является предметом непосредственного воздействия пастыря. Человек, при влиянии на него другой воли, остается господином своего настроения: чужое влияние не порабощает свободу, но привносит новые стремления или пробуждает усыпленные, - и они начинают манить к себе свободную волю человека. Усиление доброго стремления человека через пастырское воздействие склоняет и самую свободную волю его к решимости начать нравственную жизнь. В человеке происходит «откровение помышлений», которое заканчивается или внутренней решимостью переменить жизнь на лучшую, или же отвергнуть путь правды и возненавидеть добро. В прежнем нерешительном настроении он не может более находиться,–теперь при определившемся отношении к закону Христову он будет деятельно направлять свою внутреннюю природу или к добру , или ко злу.

Когда такой переворот совершится, задача пастыря по отношению к тому человеку исполнена наполовину,- он его уже духовно родил (IКор.4,15).Конечно, одна внутренняя решимость человека не может быть увлекающим полетом к небу, человек должен бороться, искоренять дурное и созидать доброе. Священник своими уроками благодатной жизни помогает человеку на пути нравственного совершенствования и тем довершает вторую половину своего пастырского долга. «Пребывающий в любви в Боге пребывает»(IИоан.4, 16) . Посему пастырь, хотя бы и молящийся в уединении, но пламенеющий ревностью о спасении ближних, бывает едино с Богом, и чувство его, скорбящее о ближних, не есть уже безсильный порыв, но облеченное благодатным общением с Богом.

е) Пути пастырства – латинский и православный

Совместимость христианской строгости и воспрещение всякого лукавства со всеобъемлющей широтой христианства основывается на том, что в содержании каждой народной жизни есть естественное добро, - и оно является для пастыря тем расщепом дикой яблони, в который только и можно вложить добрый прививок. И все-таки и народ, и человек может обратиться ко Христу или к истинно – христианской жизни не иначе, как с внутренней борьбой и существенным переломом: ибо и то естественное добро в нем, что послужило соединительным мостом к принятию благодати, содержалось в нем не по одним добрым побуждениям, но и по греховным, и даже преимущественно по эти последним, – в чем заключается основное свойство всего доброго по естеству, а не во Христе.

Латинские патеры, познав все добрые и злые начала в человеке, вместо подавления последних словом и примером, пользуются ими для обращения, человека к своей церкви. Они не созидают души, а преследуют свои цели. Некоторые моралисты и философы, являясь врагами веры, бывают иногда и врагами глубокого нравственного разложения современных народов, и пытаются установить понятия о добре и зле, наполнить жизнь людей человеколюбием и трудом взаимопомощи, вместо наличного развращения и праздности. Проповедник христианства должен обращаться именно к этим нравственным стремлениям. Его задача–показать, насколько эти попытки облагородить нравы безсильны без живой веры во Христа, без Его благодати, вне того живого единения с прежними борцами за истину, которые вместе образуют Церковь.

Латинские патеры поступают как раз наоборот. Их представление о христианстве, которое окончательно отвратит от него лучших людей между неверующими, будет принято худшими, коих во сто раз больше, чем первых. Правда, учение Христово хотя медленно, но твердо распространялось в древней Церкви именно благодаря своей духовной высоте и возрождающему влиянию на своих последователей, но не будем забывать, что князь мiра готов был в одно мгновение уступить Христу все царства мiра, лишь бы Он однажды падши, поклонился ему.

Применяясь к современным нравам, патеры уподобляются именно той их стороне, которой уподобляться не следует. Свою проповедь они сближают с эмпирической стороной христианства, а не с духовно–нравственной, принципиальной. Они как будто не видят, что борьба мiровоззрений гораздо глубже, чем спор о фактах библейской истории, но есть противопоставление духовно–нравственного жизненного принципа, принципу материалистическому: должно ли жить для святой вечности, или есть и пить, ибо завтра умрем, и исчезнем безследно? Путь патеров – это путь книжников, а не Апостолов, правда на нем меньше риску подвергнуться грубому осмеянию невежд, но зато и нет надежды пробудить в сердцах жажду истины и света.

Способы латинской пропаганды определяются теми началами, которые господствуют в светской безрелигиозной жизни. Папа старается зарекомендовать веру с точки зрения политической выгоды данной минуты: он смотрит лишь туда, где сила, и старается задобрить ее для своих выгод. Обращение язычника в латинство вовсе не свидетельствует о нравственном подъеме его жизни. Христианства нет там, где полный переворот жизни язычника заменяется лишь частичным и внешним ее облагораживанием.

Латинское пастырство обращает внимание лишь на то впечатление, которое может произвести на людей, как будто нет среди нас еще Высшего Судии наших дел, слов, и мыслей. Ксендз вырабатывает себе такое обращение, чтобы с первой встречи очаровать своего собеседника. Поэтому его влияние разсчитано на определенное сословие или партию.

Основное свойство латинского пастырства заключается не в сближении с лучшими сторонами естественной жизни, но в служении и потворстве ее наиболее тонким страстям. Такое средство действенно, ибо ‚всем дороги их страсти, и ради дозволенного служения им люди с готовностью согласятся на внешние ограничения, налагаемые на них духовенством. Но это средство ведет не к религии, всегда поставляющей высшую цель в Боге, а лишь к иерархической организации, менее всего угодной Богу.

Истинный православный пастырь живет жизнью, переполненной внутренним аскетическим, и внешним пастырским содержанием, потому отвергает латинское актерство. Та духовная сила, которая войдет в человека после беседы с пастырем духоносным, просветит и примирит его с жизнью, будет заключаться не столько в самом содержании ответа на вопрос, сколько в новом духовном опыте. Человек ощутит близость Христа, сладость служения Ему, – и к этим – то началам начнет тяготеть его дух. Волновавшие его сомнения сами собой представ ему смешными, оплакиваемая потеря растворится блаженным утешением,- одним словом, он получит Христа в свое сердце и вместе с тем разрешение всяких затруднений, – подобно Закхею, который сам собою понял, что ему надлежит сделать по принятии Господа под свою сень. Все это бывает, если человеку свойственно хотя бы малое стремление к добру и искание правды.

Духовное врачевание определяет ту силу, которою истинные православные пастыри превосходят книжную ученость: прежде всего они все содержание нашей веры вслед за св. Отцами – лучшими ее истолкователями, – изучали со стороны духовного врачевания от греховных немощей и возсоздания в нас нового человека. Поэтому они могут легко определить нравственное состояние своего собеседника, не зная тех отвлеченностей, которые вводят его душу в сомнения или в гнев. Зато они сразу покажут человеку какие греховные стремления его собственной воли прилепляют его душу к этим сомнениям.

У лучших православных пастырей (особенно у старцев) есть некая благодатная способность «усвоения» себе, своему сердцу, каждого ближнего, которое дается пастырю, достигшему высшего дара христианской любви и делает его подобным Пастыреначальнику. В силу этого благодатного усвоения душа грешника чувствует, что она не чужая пастырю, что дух его с состраданием объемлёт ее и сообщает ей присущую ему благодатную силу. Возникающий при этом нравственный подъем в грешнике, конечно, еще не есть его полное обращение, но пастырь сообщил ему теперь возможность последнего.

Поэтому для полного успеха пастырского делания необходима полная святость, – почему во всех неуспехах пастырь не должен уклоняться от самоукорения. Аскетика для пастыря имеет двоякое значение: во – первых, она научает его, как стяжать в себе дар благодатной любви к людям, которая не дается без нарочитых к тому духовных упражнений, во – вторых, она поможет ему раскрывать самое учение христианское с точки зрения духовно – врачебной силы церковных установлений. Пастырская любовь достигается напряженной внутренней духовной жизнью. Поэтому для пастырей, только начинающих обучение ей, первым условием является внутреннее делание.

7) Архиеп. Илларион (Троицкий)

Продолжая традицию А.С. Хомякова, архиеп. Илларион подчеркивает единство Церкви, ее жизни и учения, ложность механического объединения всех христианских исповеданий в одно. Он особо отмечает неразрывную связь истинного христианского вероучения с существованием единственной истинной Церкви, и спасительность таинств именно этой Церкви.

а) «Христианства нет без Церкви» (извлечения)

В девятом члене Символа Веры христианин исповедует свою связь с видимым обществом последователей Христовых, и тем самым уже в этих словах дает обещание соглашаться со всеми истинами, преподаваемыми Церковью, которая признается хранительницей Христова учения, и в жизни своей подчиняться тем законам, которыми Церковь достигает цели своего существования и по которым она, как общество живущее на земле управляется. Истина Церкви по преимуществу перед всеми другими касается самой жизни каждого христианина, определяет не только его веру, но и самую жизнь. Признать Церковь – это значит не мечтать только о Христе, а жить по – христиански, идти путем самоотречения и любви. Вера в Церковь требует от человека и подвига ума, и подвига воли. Церковное сознание таково, что истина и спасение даны только Церкви. Латинство, отпав от Церкви, изменило этому сознанию и провозгласило: истина дана отдельной личности папы, без Церкви, папа же заведует спасение всех. Протестантизм пришел к утверждению, что истина и спасение открыты всякой личности, независимо от Церкви. Уничтожив идею Церкви, протестантизм подменил веру разсудком отдельной личности, и спасение в Церкви подменил мечтательной уверенностью в спасении через Христа без Церкви. Для протестанта истина то, что ему нравится, что он сам считает за истину. Именно протестантизм провозгласил эту величайшую ложь: можно быть христианином, не признавая никакой Церкви. Почти все пункты разногласия сектантов с Православной Церковью сводятся именно к отрицанию Церкви во имя мнимого» евангельского христианства». По православному пониманию, противник Церкви – непременно враг Божий.

Ныне почти совсем забыто христианство в смысле церковной жизни человечества, возрожденного Христом. Христианство разсматривается лишь как философское или нравственное учение. Эта подделка Церкви христианством, как тонкий яд, проникает в сознание даже церковного общества, противопоставляющего «евангельский идеал» – «Исторической Церкви». Воистину здесь сатана принимает вид ангела света, показывая, будто хочет очистить правду Христову от неправды человеческой. «Когда увидим, что некоторые приводят апостольские или пророческие изречения в опровержение вселенской веры, мы не должны сомневаться, что их устами говорит диавол» (св. Викентий Лиринский).

В первые века отлучение от Церкви было самой обычной мерой церковной дисциплины, всеми понимаемой, именно потому, что Церковь выступала яркой и определенной величиной, а не каким – то христианством. Тогда не оставалось места для нелепой мысли будто христианство – одно, а Церковь – другое, будто возможно христианство и помимо Церкви. Тогда вражда против Церкви была враждой и против христианства. В наше время, когда почти исчезла церковная дисциплина, когда для многих стало необязательным и посещение богослужений, и исповедь с причащением, – Церковь, как видимое общество не имеет ясно определенных границ, которые отделяли бы ее от внешних.

Сущность христианства в том, что оно не есть какое-либо отвлеченное учение, которое принимается одним умом и содержится каждым порознь. Христианство ест общая жизнь, в которой отдельные личности настолько объединяются между собою что их единение можно уподобить единству Лиц Св. Троицы. Вот такое-то единие людей, – не только Апостолов, но и всех верующих по слову их, – и образует Церковь. На земле нет единства, с которым можно было бы сравнить единство церковное. Церковь есть как бы единосущие многих лиц, создаваемое их общей любовью друг ко другу. Христос приходил не для того, чтобы сообщить людям несколько новых истин. Он приходил даровать людям новую жизнь в своей Церкви. Христос создал Церковь не для охранения человеческого себялюбия, а для его полного уничтожения. В основу церковного единения положены не охраняющие личный эгоизм правовые начала, а любовь, противоположная эгоизму, создающая не внешнее механическое объединение внутренне разделенных личностей, а единение органическое. Уже само название Церкви «телом» указывает на ее единство, – два тела между собою связаны быть не могут.

Истинная жизнь возможна лишь при тесном реальном единении со Христом в таинстве Евхаристии, но то единение со Христом создает и единение людей друг с другом, т.е. – единое тело Церкви. Христианская жизнь по самому существу своему церковна. По Апостолу, Церковь не только единое тело, но и един Дух, – и здесь разумеется не только единомыслие, но и единый Дух Божий, проникающий все тело Церкви. Вся церковная жизнь есть проявление именно Духа Божия, всякая добродетель есть действие дарования Духа. Дух Божий, проникающий Собою все тело Церкви, подающий всем членам этого тела различные духовные дарования, и делает возможной для человечества новую жизнь. Дело христово есть создание «новой твари», т.е., Церкви. Живущий в Церкви Дух Божий дает силы для осуществления христианского учения в жизни. Возрастание Церкви есть в то же время возрастание и отдельных ее членов.

Совершенствование человеческой личности обусловлено ее принадлежностью к Церкви, как живому организму, возрастающему при благодатном воздействии Св. Духа. Если будет порвана связь с телом Церкви, то отдельная личность, обособившись и замкнувшись в своем себялюбии, будет лишена благодатного воздействия Св. Духа, живущего в Церкви. Согласно св.Отцам, всякое отделение от Церкви лишает благодати Св. Духа. Отдельная личность, даже отдельная христианская община, жива постольку, поскольку она живет Христовой жизнью, поскольку она соединена со всей вселенской Церковью. Обособиться, замкнуться в себе, – это для личности или даже для поместной церкви то же, что для ветви отделиться от ствола. Духовная жизнь может бы только при органической связи со вселенской Церковью: порвется эта связь – и непременно изсякнет и христианская жизнь. Именно Церковь есть тот пункт, в котором вероучение переходит в нравоучение, христианская догматика переходит в христианскую жизнь. Церковь дает жизнь и осуществление христианскому учению. Вне Церкви и без Церкви невозможна христианская жизнь. Только в Церкви может жить, развиваться и спасаться человек, – как и во всяком организме, отдельные члены никогда не растут отдельно друг от друга, а всегда только со всем организмом. Без Церкви нет христианства, остается только христианское учение, которое само по себе не может обновить падшего Адама.

С самого начала христиане сознавали себя, прежде всего Церковью, и общество христианское именовало себя Церковью предпочтительно пред всеми иными названиями. С первых страниц истории, христианство является перед нами в виде единомысленной и единодушной общины. Вне связи с этой общиной христиан не было. Уверовать во Христа – значило присоединиться к Церкви. Господь неоднократно показал, что не хочет знать рабов Своих вне Церкви. Савл гнал не последователей какого-то учения, но именно Церковь – величину определенную даже для внешних. Христианство, церковное по своему существу, всегда было именно Церковью, т.е. видимым обществом, имеющим свою организацию. Господь через Апостолов дал Своей Церкви строй иерархической организации.

Для того, кто верует в Церковь, современные «исследования» о разных влияниях на христианство не имеют ни малейшего смысла, – ибо сущность дела Христова вовсе не в учении, а в спасении. Бог послал Единородного Своего Сына чтобы мы получили жизнь через Него. Пусть в учениях земных мудрецов встречаются прозрения истины, близкие к христианству, но Христос – Сын Божий воплотившийся, обновил человеческое естество, создал Церковь, ниспослал Духа, – и тем положил начало новой жизни, чего никакой мудрец земной сделать не мог. Именно для создания Церкви необходимо было сошествие на землю Сына Божия и Его крестная смерть. А потому все, отделяющие христианство от Церкви, рано или поздно приходят к богохульству отрицания Христа – Богочеловека, – и приходят потому, что при отрицании Церкви Богочеловечество Христа становится для них ненужным.

Христианство и Церковь не совпадают друг с другом только тогда, когда под христианством мы будем понимать сумму каких-то теоретических положений, никого ни к чему не обязывающих. Но такое понимание христианства можно назвать только бесовским. Такими «христианами» следует признать и бесов, которые «веруют и трепещут». Итак, христианство от Церкви неотделимо и без Церкви невозможно.

Подделка Церкви христианством неизбежно ведет за собой подделку Христа Богочеловека – «человеком Иисусом». Как вера Церкви неразрывно связана с признанием Божества Христова, так и отрицание Церкви непременно ведет за собою отрицание воплощения Сына Божия, отрицание Его Божества. Ведь для того, чтобы дать какое-нибудь учение, нет нужды непременно быть Богочеловеком. Божественное достоинство Христа необходимо только тому, кто видит в Нем Спасителя, влившего в естество человеческое новые силы и основавшего Церковь. Так у нас многие склонны называть протестантов христианами. О таких людях трудно предположить, что они в здравом уме. Потеряв Церковь, протестанты потеряли и Христа – Богочеловека. Согласно опросам (нач. 20 века) в Германии не более трети пасторов признают Божество Христа.

Подменяя Церковь неопределенным «христианством», диавол и теперь, как при искушении Христа в пустыне, прибегает к помощи Писаний, чтобы доказать возможность отделения христианства от Церкви, зная, что без Церкви люди все равно дойдут до безбожия и потеряют спасение.

Истинный христианин сознает себя не последователем какой-нибудь школы, именно членом тела Христова, с которым он имеет общую жизнь и от которого он получает эту жизнь. Только тот, кто уверовал в Церковь, кто руководится учением Церкви в оценке явлений жизни и в направлении своей личной жизни, кто ощутил в себе жизнь церковную, – только тот на правильном пути. Во времена всеобщего шатания и колебания каждый церковный человек чувствует, что он стоит на непоколебимой вековой скале.

Каждый, кто проникся церковным сознанием и церковной жизнью, опытно познает ту истину, что в Церкви живет Дух Божий. Благодатная жизнь Церкви не может быт предметом научного изучения, – она доступна изучению опытному. О жизни церковной знает только тот, кто ее имеет, – для него она не требует доказательств, – а для немеющего ее она недоказуема. Поэтому для члена Церкви должно быть задачей всей его жизни – постоянно более и более объединяться с жизнью Церкви, и в то же время для других проповедовать именно о Церкви, не подменяя ее христианством. Здесь не должно делать никакой уступки. Нет христианства, нет Христа, нет благодати, нет истины, нет жизни, нет спасения, – ничего нет без Церкви, и все это есть только в единой Церкви.

Наша беда, что мы сами мало ценим свою Церковь и великое благо церковной жизни. Мы не исповедуем своей веры в Церковь смело, ясно и однозначно. Веруя в Церковь, мы постоянно как бы извиняемся за то, что мы в нее еще веруем, и девятой член Символа Веры читаем с виноватым видом.

б) Единство Церкви и всемiрная конференция христианства. (Извлечения)

В вопросах веры возможно только одно строгое православие, здесь может быть лишь истина или заблуждение, но не может быть «более или менее строгой истины». Христианская Церковь не есть философская школа, принадлежность к которой вполне обуславливается признанием ее теоретических положений. Принадлежность к Церкви обуславливается единением с Церковью. Церковь – новое человечество, новый благодатный организм. Сам Христос единство Своих учеников сравнил с единством дерева и ветвей. Что душа в теле, то Дух Святый в Церкви. Отсеченный член умирает и разлагается. Всякое отделение от Церкви, всякое прекращение единения с Церковью оказывается несовместимым с принадлежностью к Церкви. Не важно насколько велико догматическое разномыслие отделившегося – важен сам факт отделения, прекращение единения с Церковью. Пусть будет отделение лишь на почве церковного мятежа и дисциплинарной непокорности без всякого догматического разномыслия, – оно будет иметь все печальные последствия для отделившегося. От Церкви отделяются не только еретики, но и раскольники. Сущность отделения остается одна и таже.

Древняя Церковь не считала единственным условием принадлежности к ней – догматическое с ней единомыслие. Отделение от нее по причине мятежа и раскола она также считала отпадением от единства Церкви. Условием принадлежности к Церкви она считала единение с ней в жизни и смиренное ей повиновение. При этом отпадение от Церкви считалось и отпадением от Христа, и от христианства. Мысль о том, будто при видимом отделении от Церкви можно все же принадлежать к ней невидимо и пользоваться всеми ее благодатными дарами, – вполне чужда древней Церкви. Ибо эта мысль необходимо влечет за собою уничтожение единой Церкви, это есть проповедь полного безразличия в вопросах церковной жизни и церковной дисциплины. Почему я должен избегать церковного мятежа, раскола и даже ереси, если отпадение от Церкви, прекращение жизненного общения с ней, ни чем особенным мне не грозит? Пусть Церковь извергает меня из своих недр, предает меня анафеме, – беда не велика, ибо я остаюсь христианином – не лишенным надеж на вечное спасение! Какой смысл имели бы тогда все увещания к послушанию иерархии, к видимому единению с церковным обществом, которыми наполнена вся древне – церковная письменность? Эти увещания имели смысл потому, что Церковь была убеждена, что вне видимого единения с ней нет и спасения, нет и христианства.

Что значит факт «разделения церквей» или точнее – отпадение римского патриархата от вселенской Церкви? В грамоте папы Льва! К патр Михаилу сказано: «если где-нибудь во вселенной какой-нибудь народ надменно разногласит с римской церковью, то он уже не может считаться церковью: это сборище еретиков, сходбище схизматиков, синагога сатаны». В ответной грамоте патриаршего Синода сказано, Что Церковь Христова, истинное крещение и священнодействие у латинян погибли. С 1054 г. стало не две «отдельные христианские церкви», ибо двух Христовых Церквей быть не может, – а одна из поместных перестала быть таковой, порвав связь с Церковью Вселенской. Вселенская же Церковь сохранилась во всей своей благодатной полноте и пребыла единой, как была и до отпадения одной из нескольких поместных церквей. Не нужно бояться называть вещи своими именами. Эта боязнь в делах веры к церкви может быть весьма вредной. В послании восточных патриархов 1848г. о латинстве сказано: «Единая святая соборная и апостольская Церковь, следуя св. Отцам восточным и западным, как древле возвещала, Так и ныне возвещает соборне, что сие нововведение, будто Дух Святый исходит от Отца и Сына, есть сущая ересь, и последователи его, кто бы они ни были – еретики, составляющиеся из них общества – суть еретические, и всякое духовное и богослужебное общение с ними православных чад соборной Церкви – беззаконно»

Такие отношения невозможно себе представить между поместными церквами в недрах единой Христовой Вселенской Церкви. Таинства Тела и Крови Христовой есть средоточие мистической жизни Церкви, таинственный центр единства церковного. Какое может быть большее разделение внутреннее, невидимое, если мы порвали в таинстве Причащения? Между поместными церквами такие отношения безусловно не мыслимы. Поэтому факт отпадения Запада от Церкви для православного человека есть наличный факт религиозного опыта. Есть мнение митр. Филарета Московского, что церкви бывают либо «чисто истинные», либо «нечисто истинные». «Нечисто истинная» церковь и есть ложная, а ложной церкви Христовой быть не может, – такая церковь перестает быть церковною и становится вне – церковным обществом.

В каком виде предстанет единая Христова Церковь, если ее части могут оставаться без общения друг с другом, и даже в состоянии вражды? Где же в таком случае границы Церкви, которые были в ней со времен апостольских? «Все христианские исповедания» не могут принадлежать к единой Вселенской Христовой Церкви, но одно из них есть истинная Церковь – Православная, – а все прочие внецерковные общества. Потерять идею единой истинной Церкви более опасно, нежели принадлежать к ложному внецерковному обществу, признавая его все же единственным истинным представителем Христовой Церкви на земле. Чтобы стать поместной Церковью мало отложиться от внецерковного общества (напр. от Рима) необходимо еще возсоединиться с существующей истинной единой Вселенской Церковью, единства которой не могут помрачит никакие грехи человеческие.

Архиеп. Илларион разбирает важный вопрос о признании благодатными таинства еретиков. «Если таинства действительны вне единой Христовой Церкви, если полнота благодатной церковной жизни не ограничивается пределами Церкви, – тогда существует несколько церквей, тогда нужно опускать девятый член нашего Символа Веры. «Еретикам или ничего не позволять или все позволить» (из реш. Кар. соб. 252г.) Если латинские священники такие же, как и мы, если их рукоположение такое же, какое мы по милости Божией восприяли, если они преподают своим пасомым те же благодатные Дары, что и мы, то почему же латинство не такая же церковь, как и православная? Какое основание имею я, священник Христовой Церкви уклоняться от церковного общения с католическим епископами? Если признание благодатности латинской иерархии и ее свящённодействий не противоречит истине единства Церкви, то я совестью обязан немедленно вступить с латинянами в единение. Нет, истина единства Церкви Христовой исключает благодать священнодействий во внецерковных обществах. Примирить единство Церкви с действительностью внецерковных таинств невозможно. Признать действительными внецерковные таинства – значит признать действие благодати помимо Церкви, признать возможность спасения вне Церкви, – словом, признать необязательность Церкви и отбросить веру во едину соборную и апостольскую Церковь. Западное схоластическое учение представляет таинство зависимым не от Церкви, а от произнесения определенной «формулы таинства». Но Дух Божий оживляет только тело Церкви, а вне этого тела его быть не может, какие бы слова там не произносились. Не важно, кто произносит эти слова: лжехристианин, еретик, схизматик или иудей – важно только одно, что эти слова произносятся вне Церкви. Ведь не в том же сущность христианства, что в нем дан сборник «формул» посредством которых человек может вынудить у Бога сверхъестественную помощь? Первый вопрос, которым стоит нам задаваться, это – принадлежат ли еретики и схизматики к Церкви, находятся ли с нею, в общении? Если нет, то они отпали от тела единой Церкви и лишились Св. Духа.

При этом разные поместные Церкви в разные эпохи держались разной практики при приеме еретиков и раскольников, что можно объяснить только тем, что они ради пользы церковной считали возможным иногда не требовать вторичного крещения, веруя в таинствнно-благодатное значение самого единения с Церковью. Раньше совершаемый вне Церкви обряд был лишь внешней формой, которая в Церкви наполняется благодатным содержанием.

Мнение древней Церкви о недействительности таинств раскольников(прежде всего крещения) привел св. Василий Вел.(1–е канн. посл.): «хотя отделение их от Церкви было вследствии раскола, но отступившие уже не имели на себе благодати Св. Духа, т.к. преподаяние оной оскудело по пресечении преемства, и хотя первые отделавшиеся имели рукоположение от Отцов и через возложение рук их получили духовное дарование, но отторгнувшись, сделались мiрянами, не имели власть ни крестить ни рукополагать, не в состоянии были преподать другим благодать Св. Духа, от которой сами отпал. Почему крещеных ими, как крещеных мiрянами, когда приходят в Церковь, повелевают очищать истинным крещением церковным».

Церковь едина и только в ней таинства благодатны. У раскольников нет благодати, и если их не крестят при приеме в Церковь, то этим не делают признания их сборищу, как части Церкви, но поступают так для облегчения обращения еретиков. Принимая некоторых еретиков и раскольников без крещения и даже их иерархию в сущем сане, кафолическая Церковь продолжала только себя считать единой Христовой Церковью, обладательницей даров Св. Духа и ничуть не думала этой своей практикой объявлять кафаров, донатистов и проч. своими членами, имеющими спасительные дары Св. Духа.

47 – е апостольское правило гласит: «епископ или пресвитер, аще поистине имеющего крещение вновь окрестит, или аще от нечестивых оскверненного не окрестит, да будет извержен, яко посмеивающийся Кресту и смерти Господней и не различающий священников от лжесвященников». Я не могу помыслить, будто Церкви греческая и русская в течение веков посмеивались Кресту и смерти Господней! Если таинства вне Церкви действительны и благодатны, то их можно только принимать, менять же практику чиноприема, как это делали и греки, и русские с 11 по 13 в. – это поистине кощунствовать и подлежать за то анафеме. Признать же свою Церковь кощунствующей я не могу. Восточная Церковь, как и древняя Церковь, не заблуждалась и не ошибалась, хотя бы и временно, но при постоянной неизменности догматического понятия о единстве Церкви, ради пользы душ, делала снисхождение в практике, не требуя второго крещения. Принимать латинян без мvропомазания – лишь местный обычай южнорусской церкви, создавшийся под влиянием Требника Петра Могилы и навеянный духом самого латинства. Все, что в нашем богословии есть печальный результат влияния латинской схоластики, не может быт более авторитетно, нежели учение древней Церкви и ее прямой наследницы – Церкви Восточной.

В свое время А.С. Хомяков писал Пальмеру, упрекавшего Русскую Церковь за перекрещивание латинян: «все таинства могут окончательно совершаться лишь в недрах Православной Церкви. В какой форме они совершаются – это дело второстепенное. Примирением с Церковью таинство возобновляется или довершается в силу примирения, несовершенный еретический обряд получает полноту и совершенство православного таинства. В самом факте примирения заключается, в сущности, повторение предшествовавших таинств».

Согласно 1–му правилу Василия Вел. вне Церкви вообще оскудевает преподаяние благодати, и всякое преемство вне Церкви незаконно, т.к. там мiрянин (и даже менее того!) возлагает руку на мiрянина, не сообщая ему никакой благодати, ибо ее вообще нет и быть не может вне единой Церкви, вне единства тела Христова. Поэтому от епископов внецерковного общества(напр. латинских) нельзя получить благодать.

8) Проф. С.Булгаков « Очерки учения Православной церкви»

Из наследия проф. С.Булгакова берем то, что согласно с учением Церкви и может быть принято, отсекая все его еретичество (напр. экуменизм).

а) Церковь

Православие есть Церковь Христова на земле. Церковь есть не учреждение, но новая жизнь со Христом и во Христе, движимая Духом Святым. Христос, Сын Божий, пришедший на землю и вочеловечившийся, соединил Свою божественную жизнь с – человеческой жизнью, Бог сделался Человеком, и эту Свою богочеловеческую жизнь Он даровал и братьям Своим, «верующим во Имя Его». Воскресший Господь живет в Церкви, и жизнь в Церкви есть сокровенная жизнь во Христе. Боговоплощение есть событие совершившееся единожды во времени, но имеющее всю силу в вечности. Соединением во Христе естеств Божеского и человеческого, неслитно и нераздельно, живет Церковь. Церковь есть Христос в человечестве, соединенном с Ним. Т.к. Господь соединился с человечеством по Ипостаси, то Церковь есть Тело Христово, как единство жизни с Ним, Ему послушной и Ему подвластной. Тело не имеет собственной жизни, но – одушевляющего его духа, а вместе с тем и отличается от него, и существует с духом в двуединстве, не расторгаемое двойством и не поглощаемое единством.

Церковь, как Тело Христово не есть Христос – Богочеловек, но человечество, усвоившееся Христу, жизнь Христа в нем. Христос есть Бож. Лице, Его собственная жизнь нераздельна от жизни св. Троицы. Поэтому и Церковь, как жизнь во Христе, есть жизнь во Св. Троице. Тело Христово – Церковь, живя жизнью во Христе, тем самым живет и жизнью Св. Троицы, на себе имеет ее печать, почему и рождение в Церковь совершается крещением во имя Троицы. Церковь как Тело Христово, живущее жизнию Христовою, есть тем самым область действия и присутствия Св. Духа , благодатная жизнь во Св. Духе. Познается Церковь только опытно, через благодатную причастность к ее жизни.

Существо Церкви есть совершающееся обожение человека в силу Боговоплощения действием благодати Св. Духа. Эта жизнь – духовная, составляет величайшую реальность и имеет самоочевидную достоверность для причастных к ней. Она сверхприродна или премiрна, хотя и совмещается с жизнью в этом мiре. Церковь постигается не чувственным опытом, но верою и опытом духовным. Жизнь Церкви есть жизнь веры. Вечная благодатная жизнь во Христе начинается уже здесь, в этой временной жизни, и это касание вечности во времени происходит в Церкви.

Церковь есть предмет веры. В Церкви живут не только ныне живущие поколения, но и отшедшие, ибо в Боге все Живы. В Церкви человек, живущий в Боге, соединяется с жизнью всего творения. Господь сотворил человека по образу Своему, но этот образ, т.е. живое богоподобие человека, уже содержит в себе и задание, и возможность воцерковления человека и его обожения, ибо Бог мог восприять образ лишь такого существа, которое сообразно Ему, содержит Его образ.

При всем своем сокровенном бытии Церковь видима на земле, доступна земному опыту, имеет границы, очерчена в пространстве и во времени. Невидимая жизнь Церкви нерасторжимо связана с земными, совершенно конкретными формами жизни. Невидимое существует в видимом, заключено в нем. Церковь, как Бож. жизнь содержится в земной Церкви, которая имеет свои границы в пространстве и времени. Не будучи только земным обществом, она тем не менее существует именно, как церковное общество, имеющее свои признаки, свои законы и границы. Она, как и все существующее в мiре, пребывает в истории, в нашем земном и временном бытии. Церковь основана Богочеловеком – Христом на камени – апостольском исповедании веры действием Св. Духа. День Основания Церкви – день Пятидесятницы.

б) Св. Писание и Св. Предание

В полноте принадлежат к истинной Церкви только православные христиане. Спасение человечества через вступление в Церковь Христову совершается не механически, помимо свободы человеческой, но предполагает вольное приятие или неприятие Христа. Вступление в Церковь или невступление связано с верой или неверием, – и это есть внутренний акт, вытекающий из свободного самоопределения человека. Поэтому в Церковь входят лишь открывшие сердце вере: через веру в нее входят, через неверие выходят. Церковь, как земное общество, есть прежде всего единство веры, при том веры правой, возвещенной Апостолами по действию Св. Духа и по повелению Самого Господа. Хранить и исповедовать правую веру есть условие принадлежности к Церкви, которая поэтому и определяется, как общество, связанное единством правой веры. Вера не безпредметна, но выражена в словесном исповедании .Поэтому Церковь и определяется, как общество, связанное единством религиозного сознания, содержащее и исповедующее единую правую веру.

Этот признак – правоверие не есть что-то отвлеченное, а имеет определенное содержание догматических учений, которые Церковь исповедует, требуя и от своих членов подобного исповедания, – так что отступление от правой веры означает и отделение от Церкви, уход в ересь. В истории учение церкви приняло догматические очертания, нормы исповедания веры. Таинственная и сокровенная жизнь Церкви не становится от того адогматической. Правота жизни непосредственно связана с правотой веры, они взаимно обуславливают друг друга. Полнота правой веры и правого учения не вмещается в сознание отдельного члена, но сохраняется всей Церковью и передается ею из поколения в поколение как Предание Церкви, – и это Св. Предание есть самая общая форма сохранения своего учения Церковью. Предание есть живая память Церкви, которая содержит истинное учение, как живую силу, присущую живому организму. Единство и непрерывность церковного Предания вытекает из самотождества Церкви во все времена. Церковь во все времена имеет единую жизнь, движимую Духом Святым, которая неизменна, независимо от исторической оболочки. Поэтому и вера в церковное Предание, как основной источник церковного учения, вытекает из веры в единство и самотождественность Церкви. Единая и самотождественная Церковь несет в едином потоке своего Предания все времена своей истории, и связуется единством жизни с общинами Апостолов и с ныне существующими поместными церквами. Мера же церковного ведения может быть различна у разных людей в разные времена, но само Предание живо и действенно, и составляет самую жизнь Церкви. Каждый отдельный член Церкви в своей жизни и сознании (в богословии и в житейской мудрости) должен стремиться к единству церковного Предания, проверять себя им, согласно с ним жить, и вообще самому быть носителём живого Предания, звеном, которое неразрывно соединено со всею цепью истории.

Предание многообразно в своих формах: писанное и устное. Один источник занимает в нем определенное место – Св. Писание. Западная дилемма: что выше, Писание или Предание? – ложна. И то , и другое принадлежит единой жизни Церкви , движимой тем же Св. Духом, Который действует в Церкви, вдохновляя свящ. писателей и обнаруживаясь в церковном Предании. Писание есть как бы письменное Предание. Св. Писание и Предание понимаются не в противоречии, но в их единстве. В этом смысле Св. Писание первым входит в состав церковного Предания. Канон книг Св.писания установлен никем иным, как Церковью, через Св. Предание.

Личное мнение не способно судить о богодухновенности книг Писания – это дано только Духу Божию, живущему в Церкви. Слово Божие имеет о себе непосредственное самосвидетельство, внутреннюю самоочевидность своей богодухновенности. И тем не менее отдельный человек не может удостоверить для себя богодухновенности тех или иных Писаний, – в силу своей личной греховности и ограниченности. Библию дала Церковь через Предание. Питаясь слово Божиим, каждый как бы открывает Св. Писание для себя, но получает он его из рук Церкви, которая говорит ему через Св. Писание. Иначе он имеет не слово Божие, а просто литературный памятник, подлежащий историко – литературному изучению. Но Слово Божие, несмотря на литературную оболочку, не есть памятник, но содержит глаголы жизни вечной. Слово Божие может читаться только церковно – с верою и благоговением. Каждый отдельный читатель Слова Божия только в Церкви может понять его богодухновенность.

Это не означает, что глагол Божий не входит в личное самосознание, не становится личным достоянием, в силу действенности Слова Божия, его внутренней самоочевидности. Вне личного восприятия Библия становится мертвой буквой, – но это церковно – личное, а не единоличное восприятие. Должно быть, личное разумение слова Божия, но оно возможно только в духовном единении с Церковью, а не в отрыве от нее – хотя индивидуально, но соборно. Индивид должен находиться в Церкви, но сам, как таковой, он не есть Церковь.

Возникновение библейского канона есть опознание в истории Церкви слова Божия и свидетельство об уже совершившемся его церковном приятии. Роль церковной власти – собора епископов – в том, чтобы найти правильное выражение сознания Церкви, тому ,что уже дано в жизни и имеется в сознании , – дано Св. Духом движущим жизнь Церкви. И собор здесь действует не как власть законодательная, но как орган Церкви, его глава. И лишь после этого торжественного провозглашения, которое уже принято Церковью, как провозглашенная истина, канон св. книг становится уже и нормой церковной жизни, ее законом, которым должно себя определять личное церковное сознание. Те или иные определения церковные, имеющие характер законов, есть ответы на поставленные тогда вопросы, и не содержат ответа на вопросы, которые тогда не возникали.

Церковная библейская наука не есть безпредпосылочная, но обусловлена догматически, как наука о предметах веры, – в этом она не отличается от рационалистической неверующей науки, которая также исходит из определенных догматов, хотя и отрицательных.

Входя в состав Предания и свидетельствуясь Церковью, Св. Писание является первенствующим источником веры и нравоучения, по сравнению с другими видами Св. предания. Другие виды Предания всегда опираются па Св. Писание и являются образом его уразумения и истолкования. Св. Предание не может противоречить Св. Писанию и обосновывается им, но и само в свою очередь толкует его. В Предании не может содержаться что-либо противоречащее Писанию, но в нем раскрывается в полноте зерна истины, находящиеся в Писании. Писание есть как бы мешок зерен, а Предание – цветущая нива из этих зерен, взращенная духом на поле человеческой истории. Укравшие из Церкви один мешок без Духа, не приобрели для себя этим ничего. Церковь всегда жила, движимая Св. Духом, и всегда имела присущую ей полноту, однако не всегда имела Библию в ее нынешнем составе. Существенным для Церкви является Св. Дух, а не библейский канон.

Библия, как книга, перестает быть Библией и превращается в Св. Писание только в Церкви. Христианство при этом из религии книги становится религией Духа. Степень разумения Библии зависит от с воцерковления христианина. В виду теснейшей связи Писания с Преданием, даже отсутствие знания Библии само по себе не делает человека вовсе лишенным христианского просвещения, ибо оно восполняется живым преданием, богослужением. Библейская насыщенность св. Отцев свидетельствует, что они думали и жили библейскими образами, имели в них неизчерпаемый источник поучений. Однако это личное восприятие Библии не переставало быть от этого церковным. Церковное существует в личном, не погашая индивидуальности, – в этом тайна церковности.

Слово Божие имеет в Церкви двоякое употребление: литургическое и внелитургическое. Литургическое входит в состав дневного богослужения, духовно происходит в Церкви – и получает свою особую жизненную силу. Именно в литургическом употреблении слова Божия раскрывается его животворящая сила,- и это дается только в Церкви, а вне Церкви этого не существует. Научное изучение Библии, как памятника письменности, дает понимание только человеческой, исторической оболочки Св. Писания, – безплодно в религиозном отношении.

В отношении Слова Божия Церковь применяет самоочевидный принцип: Св. Писание должно разуметь на основе Св. Предания. В догматико – нравственном понимании Слова Божия нужно быть в согласии с толкованиями Церкви, переданными о ее богопросвещенных Отцев и учителей со времен апостольских. По Воскресении Своем Господь отверз ученикам Своим ум разумети Писания, и Он же продолжает Св. Духом отверзать в Церкви ум учителям. Отвержение церковной премудрости есть безумие, ставящее человека вне Церкви. Личное изследование всегда должно подчиняться контролю церковного Предания. Ибо един Дух, живущий в Церкви, и Дух этот есть Дух согласия, а не разногласия. Это не исключает личного отношения к слову Божию и личного усилия к его уразумению. Однако это личное должно быть не своеличным, а церковно – личным, совершаться во внутреннем единении с Церковью, в живом чувстве этой сыновней связи, в единой жизни единого Духа. Когда свобода не есть произвол и своеволие ,но любовь и согласие, появляется личная свободная потребность войти в связь с церковным Преданием. Свое собственное мнение должно находится в контексте церковного разумения. Св. Предание содержит не только общеобязательные постановления, но и просто авторитетные мнения. Поэтому опора на Предание – это не только руководство внешней нормой и внутреннее руководство. В латинстве папа есть все церковное предание и его выразитель, – и все решается внешним приказом. В православии больший акцент сделан на внутреннее согласие с духом церковного учения. Предание не столько буква и закон, сколько единство в духе и верности. Оно естественно для церковного сознания, как, напротив, противоестественен и противоцерковен всякий протестантский эгоцентризм, не помнящий родства, из себя начинающий и собою кончающий, без вчерашнего и завтрашнего дня. Если Церковь есть и слово Божие дано Церкви, то и постижение истины дается именно членам Церкви и требует от них соблюдения церковности. Верность Преданию в разумении слова Божия есть черта церковности.

Церковное Предание есть внешнее выражение внутреннего единства Церкви, самосознание единого организма, в которое включена вся его прежняя жизнь. Предание не есть археология, связующая настоящее с прошлым, но единство и самотождественность церковной жизни, которая именно в силу этого получает нормативное значение. В каждом, живущем церковно, живет тот же Дух, и каждый касается Предания в меру своей церковности. Но мера церковности есть и мера святости. Поэтому святость есть внутренняя норма для определения того, что есть церковное предание. Церковное Предание, как внутренняя жизнь Церкви, имеет проявления в церковной письменности, архитектуре, иконописи, литургике, канонике, быту. Вся запечатленная жизнь Церкви есть церковное предание. Св. Предание прошлого существует для нас лишь, как настоящее, живущее в нашей собственной жизни и оживляемое в нашем сознании.

Область Предания касается веры и жизни; вероучения и благочестия. В общем составе Предания Церковь наиболее существенные части облекает силою церковного закона: их принятие и исповедание обязательны для каждого христианина.

Силу церковного закона имеет то, что торжественно провозглашено на соборах, вселенских и поместных,- как высших органах церковной власти. Сюда относятся символы веры, догматические определения, также каноны. Тот кто не приемлет этого церковного Предания, тот тем самым оказывается Вне церковного устройства и жизни, т.е. вне Церкви. Догматические определения неизменны и не могут быть отменены или изменены. каноны, содержимые Св. Преданием, обосновывают церковное устройство и иерархический строй. Обязательно одинаковую для всех силу закона имеет богослужебный устав, регулирующий всю богослужебную жизнь Церкви на протяжении всего церковного года. Весь порядок богослужения и совершение таинств представляет собою преимущественную область Св. Предания, обязательную к руководству. Через богослужебную жизнь Церкви приобретают общеобязательность и такие догматы церковного вероучения, которые не выражены вселенскими соборами. Почитание Богоматери, учение о посмертной участи человека догматизируются через церковное богослужение вернее и сильнее, чем на соборах.

Руководящим правилом относительно церковного предания часто выставляют изречение св. Викентия Лиринского: «истинно то, что исповедовалось всеми, всегда и везде». Но это изречение нельзя понимать формально, а в отношении лишь тех истин, которые уже провозглашены Церковью, как таковые. Ибо новые догматические формулы, принятые на тех же вселенских соборах, ранее не употреблялись; местные предания отдельных церквей со временем становились всеобщими; нередко бывало, что истина церковная исповедовалась не большинством, а меньшинством (напр. во времена арианства, монофелитства). Изречение св. Викентия должно быть дополнено изречением бл. Августина: «в главном – единство, во второстепенном – свобода, во всем – любовь». Эта формула позволяет различать уже раскрытое и осмысленное учение Церкви, отчеканенное в точных определениях, от еще нераскрытого, неотчеканенного.

Итак, объем Предания есть все, что содержится в живой памяти Церкви. Качество церковного Предания есть единая жизнь Церкви ,движимая Св. Духом во все времена. Предание есть, прежде всего, внутренний закон жизни Церкви, вытекающий из ее единства. В церковном Предании проявляется не только неизменность и единство Духа, живущего в Церкви, но и его историческое раскрытие. Догматы раскрывались в истории. Церковь эпохи вселенских соборов несравненно богаче догматически и литургически, чем первенствующая. С другой стороны, Св. Дух живущий в Церкви, не знает ни ущерба, ни восполнения, – в этом смысле Церковь не знает развития. Церковь есть единство Божественной и человеческой жизни: Бож. основание ее неизменно в своей полноте и самотождественно, человеческая же стихия живет и развивается во времени под действием благодати. Церковно-историческое развитие состоит в переводе с языка вечности на язык человеческой истории. Этот перевод при неизменности содержания отражает в себе свойства языка и эпохи.

Догматическое развитие имеет место только в человеке, в его историческом становлении и осознании Бож. Истины. Из ограниченности каждой исторической эпохи вытекает необходимость исторического развития. Догматические определения совершаются наличными средствами эпохи и отражают ее стиль и свойства, тип мышления, дух, язык. Основные истины христианства выражены на преображенном и воцерковленном языке эллинской философии. Догматические формулы рождались из потребностей с новой стороны осознать и осмыслить данный церковный опыт. Сама же Божественная Истина находится вне и выше истории, поэтому догматы и являются самотождественными.

Как Бож. Откровение, церковное Предание остается всегда единым и не допускающим ничего нового. Неизменен и всегда Себе равен Дух Божий, живущий в Церкви, и не изменяется Христос. Поэтому догматические формулы, хотя и выражены на языке своей эпохи, однако истинны для всех времен. Поэтому догматы не могут быть относительны, могут раскрываться, но не могут устаревать или отмирать. Содержание догматов входит в единство и самотождественность церковного Предания и является неотменным, безошибочным и абсолютным. Наиболее совершенной формой выражения догматов явился язык эллинской философии. Этот язык (а не библейский) не отменяет богодухновенности догматических определений вселенских соборов.

Церковное Предание становится для нас живым преданием при наличии нашего собственного жизненного его восприятия, при соответствующем напряжении нашей духовной жизни. Сила предания не в том, что оно имеет силу закона, а во внутреннем его приятии и подчинении.

Церковное Предание содержит в себе истину, раскрывая ее, как руководство для жизни в Церкви. Истинность жизни свойственна Церкви и ей соответствует истинность догматического самосознания Церкви. В этом смысле церковная истина едина, как бы не различались по эпохам ее догматические формулы. Ересь есть не только теоретическое заблуждение в догматах, но и выпадение из этой истинной жизни Духа, и вместе выпадение из церковного единства и в догматическом сознании. Достаточность или полнота церковного Предания означает, что преподаваемое Церковью учение является достаточным для истинной жизни и спасения. Безошибочность и полнота – лишь свидетельство, что Церковь содержит истинную жизнь, есть «столп и утверждение Истины». И силой этой жизни она постигает саму себя через Предание. Единством жизни устанавливается единство Предания, а через него – единство веры, которою прежде всего свидетельствуется единство церковное. Исповедание веры, определенное и конкретное, есть краткое выражение того, что содержится во всем церковном Предании. Исповедание веры совершается Церковью через ее органы – соборы, и в таком виде получает силу церковного определения, которому присущи безошибочность и достаточность, свойственные Церкви.

в) Церковная иерархия

По словам Апостола (1 Кор .12), Церковь есть тело Христово, состоящее из разных членов, при чем, хотя все они едины, как члены одного тела, но имеют различия между собою, – как при единстве Духа различны дары и служения. Здесь установлен общий принцип иерархического церковного строения, как духовного организма. Начало церковной иерархии положено Самим Господом в лице апостолов, и отрицание ее есть противление воле Господа. Через свое посвящение Апостолы, конечно, не сделались «викариями Христа», ни в лице одного Петра, ни в лице всех 12-ти. Господь Сам невидимо живет в Церкви, как ее Глава и после Своего Вознесения пребывает с ней всегда. Поэтому смысл существования апостольской первоиерархии не в том, чтобы быть «наместниками Христа», не в преемстве власти, но в том, чтобы сообщать дары Духа и учение Христово Его Церкви. Власть иерархии есть средство исполнения ею своего служения – быть посредниками, служителями Христа, получив от Него – благодать Св. Духа на это служение. Это служение – в проповеди о Боговоплощении и низведении Св. Духа на уверовавших и созидание из них Церкви.

Апостольство в полноте своих даров – пророчества, языков, чудотворений, тайнодействий, учительства, высшей власти по организации церковной жизни, – не имеет своего продолжения. И латинская идея о том, что «Петр пребывает в лице палы», есть домысел. Апостольские дары и полномочия суть личные, данные Господом избранным поименно. Апостольство есть соединение различных харизматических даров, которого мы не имеем ни в одном из иерархических полномочий, ведущих свое происхождение от апостольского преемства. И тем не менее, основав Церковь, апостольство не ушло без преемства своего служения. Благодать Св. Духа была передана Апостолами всей Церкви, но преподание этой благодати было определено ими посредством установленной иерархии, сила которой в прямом и непрерывном апостольском преемстве. Церковь собирается около епископа, епископ же существует преемством апостольского рукоположения, есть Бож. установление. От епископа зависят пресвитеры и диаконы. Благодать Св. Духа, сообщаемая Церкви, не есть субъективное вдохновение того или иного лица, но объективный факт жизни Церкви, всегда непрерывно действующая сила Церкви со времен Пятидесятницы.

Апостольский лик явился иерархическим приятелищем и посредством для передачи благодати Св. Духа Церкви. Для этого необходимо правильное преемство после Апостолов в иерархии. Новозаветное священство не является простым продолжением ветхого, но возникает вновь от Великого Архиерея – Христа. Именно Христос, как Жертва и Жрец, есть Глава и Начало новозаветного священства, - именно Он рукоположил Апостолов. Существование иерархии помимо Него и без Него невозможно.

Церковное предание остается единым и имеет одинаковую силу, отчасти меняясь в формах, в зависимости от эпохи, если только форма содержит в себе не отрицание, но раскрытие уже заложенного в предании. Разрушение или отвержение Предания есть духовная катастрофа, конец церковной жизни, – таково упразднение иерархии. Христос установил определенный путь получения благодати Св. Духа – через церковные таинства, совершаемые священством апостольского преемства. Рукоположение нельзя понимать в магическом смысле. Священство имеет силу только в единении с Церковью и только в Церкви, а не над ней, и не в отрыве от нее, где оно свою действительность утрачивает. Никакая личная харизматичность не может заменить апостольского преемства иерархии, восполняемого через законное рукоположение. Избрание общины кандидата на священство не может само по себе заменить благодатного дара рукоположения. Иерархия есть единственное служение в Церкви, преемственно существующее от Апостолов, наличием своим, восполняя отсутствие чрезвычайных харизматических даров, хотя и не исключает их. Иерархия имеет назначение обеспечить преемственность благодатной жизни от Апостолов.

Главное служение и власть иерархии – совершать тайнодействия. Евхаристия имеет центральное место, - отсюда и иерархия, в виде епископов и зависящего от них клира, возникает, как носительница власти тайнодействия. Власть тайнодействия в лице иерархии, есть основа всей ее церковной власти, а епископ, естественно, есть средоточие жизни церковной общины.

Служение иерархии есть производное от служения Первосвященника – Христа. Все каноническое право, определяющее права епископа в Церкви, имеет харизматическое основание. Новый епископ, согласно еще апостольским правилам, рукополагается всеми епископами данной области (или, по крайней мере, двумя – тремя при согласии остальных). Хотя канонически епископы различны, харизматически они совершенно равны, и между ними нет сверхепископа, типа папы.

Церковная власть есть, прежде всего, духовная, простирающаяся на душу человека. Епископ в осуществлении своей власти действует с Церковью, но не над ней; согласие с Церковью и единение с нею составляет самое условие бытия епископа. В зависимости от эпохи церковной истории и состояния Церкви, епископская власть была то весьма централизованной, то растворялась в единении с народом. Пример являет Иерусалимская Церковь: несмотря на полноту благодатных полномочий, Апостолы решали вопросы то соборно с пресвитерами (об отмене обрезания язычников), то с народом (об избрании на место Иуды и семи диаконов). Епископская власть в церковном народе, (а не над ним) должна пребывать в согласии с этим народом. Если почти на всех вселенских и поместных соборах епископы и составляли большинство, то это не проявление их власти над Церковью, а представительство через епископов возглавляемых ими церквей, с которыми они пребывают в единении.

На вселенских и многих поместных соборах народ церковный был представлен в лице православного царя, как «первого мiрянина Церкви», - отсюда и участие царя в избрании епископов, которое вовсе не является «цезарепапизмом». В латинстве иерархия понимается именно, как «власть над церковью», возглавляемая монархом («папоцезаризм»). Православная Церковь не знает какой либо единоличной власти над ней, без нее самой.

Церковному народу принадлежит своя доля участия в избрании епископов и священников‚(но именно глубоко церковному народу, а не едва воцерковленному). «Никто да не поставляется против воли народа, - говорит апостольское правило, дабы народ, пережив принуждение, не возненавидел и не стал презирать не желаемого епископа».

Согласно латинскому учению, церковный народ есть лишь пассивная масса для управления, с единственной обязанностью – повиноваться иерархии, харизматически – пустое место, которое всецело заполнено иерархией. На деле церковный народ есть народ Божий, тело Церкви. В качестве христиан – членов Церкви, мiряне также приняли дар Св. Духа. Именно в качестве причастников Св.духа, мiряне могут при нужде и крестить. Мiряне участвуют в совместной молитве Церкви и являются соучастниками Евхаристии. В духовном организме Церкви все совершается в единстве и не один орган не может существовать независимо от другого.

Служение священства в качестве харизматического посредства между Богом и христианином не может быть механическим или магическим, но предполагает и духовное участие того, кто посредник. Посредствуя между Богом и человеком, бывая орудием низведения Св.Духа и сам должен быть причастником благодати, и для этого должен жертвенно служить по образу Архиерея – Христа. Поэтому служение иерархическое есть служение самоотверженной любви. Связь иерархии с паствой не есть властительство, но взаимная любовь; со стороны иерархии – попечительно – отеческая, со стороны паствы – признательно – сыновняя.

Полномочия иерархии касаются: а) священнодействия; 6) пастырства; в) учительства. Священнодействие составляет преимущественное служение священства, оно есть вхождение в сферу Бож. огня, и потому священнодействующий должен быть изъят от мiра. Служение иерея есть предстояние престолу Божию. И как священные сосуды не могут употребляться для обычных нужд, так и совершитель таинств изымается из числа обычных людей, сохраняя при этом общечеловеческую греховную природу. Святость священного сана есть святость Церкви, которая через него освящает чад своих Св. Духом; это есть святость Христова, в Которого облекается иерей при хиротонии. Полнота власти тайнодействия принадлежит только епископу. Пресвитер при своем посвящении получает лишь часть этой власти, и ее он осуществляет лишь в каноническом единении с епископом, в котором и сосредотачивается харизматическая полнота.

В связи с тайнодействием, связанным с воздействием на души верных, находится и пастырское служение иерархии, как служение попечительной любви. Пастыри получают особый дар печься о душах пасомых, как о своей собственной, и воздействуя на них мерами, как прощения так и дисциплины. И сами пастыри являются пасомыми через своих сопастырей. Иерархия есть скелет в теле церковном.

Нераздельно со священнослужением связано и служение проповеди Слова Божия, а харизматически дар тайнодействия облекает слово носителя и силою учительства. Входя в состав богослужения, слово пастыря получает особый вес. Учительство иерархии этим не исчерпывается, а включает в себя прежде всего обязанность блюсти переданное преемственно Церкви учение в неповрежденности, ограждая его от искажений и возвещая верным нормы церковного учения (ограждая эту норму всеми мерами власти, вплоть до отсечения). Епископ блюдет чистоту учения в своей епархии, собор епископов устанавливает церковную истину, затемнившуюся или не проявленную в сознании.

Обязанность всех христиан исповедовать свою веру во Христа и не стыдиться Его пред человеки, налагает тем самым и обязанность посильной проповеди своей веры. 64-е правило 6 Вселенского Собора запрещает мiрянам богослужебную проповедь, но не исключает у них внебогослужебного проповедания.

Есть и у мiрян право на богословствование в рамках церковного учения, блюдомого иерархией. Богословская мысль есть самосознание Церкви, которое не может быть отнято. Более всего богословствование и учительство принадлежит носителям дара пророчества, который не связан с иерархическим служением. Недопустимо лишь своеволие и вольномыслие, игнорирующее церковное Предание; но личное вживание в это Предание и вдохновение им, личное осмысление церковного опыта – возможно и нужно. Церковное Предание включает в себя духовный опыт духоносных лиц.

г) О внешнем непогрешительном авторитете в Церкви

Ни один член церкви, как таковой в отдельности, не обладает личной непогрешимостью церковного и догматического суждения. Каждый член Церкви в своем догматическом искании способен заблуждаться, или вносить свою личную ограниченность, которая перед лицем церковной истины есть уже грех и заблуждение. Такая степень заблуждения естественна для падшего естества и исправляется Церковью; она становится ересью в случае противления церковному разуму.

Церковная история свидетельствует, что от возможности заблуждения не обеспечивает никакое иерархическое положение. Иерархическая харизма, делая священнослужителя органом в передаче благодати, сама по себе еще не делает ее носителя лично святым, и он остается способен на всякое тяжкое заблуждение. Только достойно воспринятая и взгреваемая правильно благодать священства не остается бездейственной, но наделяет его мышление особой силой.

Св. Отцы 2-З го веков (Игнатий Богоносец, Ириней, Киприан) убеждают христиан соединяться около своего епископа, ибо его учение является нормой церковной истины и критерием церковного предания. Епископ – хранитель учения Церкви, ее Предания, - и отсюда особая авторитетность его суждения, связанная с саном епископа, как благодатного главы местной церкви, соединенной с ним единством благодатной жизни. Епископ, выражающий исповедание Церкви, является ее устами. Право выражать церковное учение принадлежит епископу, не как стоящему над общиной, но как ее главе. Подобным образом, и совокупность епископов лишь тогда превращается в собор, когда пребывает в единении , единомыслии и любви со всей вселенской Церковью и выражает ее голос. Собор не повелевает Церковью, независимо от нее, но является ее представителем, выразителем ее воли. Авторитет епископата есть тогда авторитет Церкви, когда она его устами выносит свое самоопределение.

Повиновение канонам или церковным законам должно совершаться в силу повиновения Церкви. Обязательную силу для пасомых имеют только действия епископа во исполнение им своего пастырского служения, - остальное есть его частное мнение.

Церковная жизнь не есть анархия и потому упорядочивается церковной властью. Церковь есть единство веры, связанное иерархическим преемством; она имеет вероучительные определения, за которыми стоит весь авторитет и сила Церкви. Власть епископата основывается на том, что в установлении вероучительных истин епископат действует в единении с паствой и выступает, как ее представитель, – и потому повелительно выражает церковные определения и требует подчинения им. Власть епископата основывается на том, что он должен быть устами Церкви, облеченным правом возвещать от имени Церкви. Власть епископа существует не вне и не выше Церкви, а в ней самой, и простирается на охрану чистоты вероучения против анархического своемыслия, разрушающего Церковь. Иерархия своей властью охраняет уже принятое Церковью учение – церковное Предание, а также оценивает новые вероучительные определения на основе этого предания. Иерархической властью охраняется то, что содержится всей Церковью.

Истина не есть отвлеченное знание, присущее лишь иерархии. Истина есть Христос и жизнь в Нем, в Его теле – в Церкви. Все члены Церкви, причастные истинной жизни, имеют истинное самосознание Церкви. Латинское учение о безошибочности одной иерархии есть разновидность гностического учения о «профанах» и «посвященных». Непогрешимость связана с жизнью во Христе, которая есть удел всей Церкви, а не одной иерархии.

По Ватиканскому, догмату (1870г) «папа имеет в свом лице всю полноту нёпогрешимости, присущую Церкви» и потому «обладает правом от лица Церкви непогрешимо возвещать истину, опираясь исключительно на свое личное ведение» а не на соборный разум Церкви; он является «магистром непогрешимости». Папа не только провозглашает истину, принятую и осознанную Церковью (чем занимаются соборы), но и находит ее для Церкви, как некий оракул. При таком понимании истина есть внешнее магическое знание, никак не связанное с жизнью во Христе,- и потому не есть истина. Единоличный папизм в истории латинства временами чередуется с папизмом коллективным (коллегии кардиналов или латинские соборы).

Господь запретил всем ученикам Своим называться учителями, «ибо один у вас Учитель – Христос»; только Себя Он назвал Пастырем, а ученикам поручил пасти «овцы Моя». Он есть Истина и Жизнь, Он есть Глава Церкви. Оставив преемников апостолов в области тайнодействий, Он не учредил Своих викариев, ни единоличных, ни коллективных, ибо Сам пребывает в Церкви во веки веков. Церковь как Тело Истины – Христа, и есть утверждение истины. И каждый член Церкви, пребывая в церковности, пребывает и в истине; поэтому непогрешимость принадлежит всей Церкви: «хранитель благочестия у нас есть самое тело Церкви, т.е. народ церковный, который желает сохранить свою веру неизменной» (Посл. вост. .патр.1848).Нельзя думать, чтобы самосознание Церкви принадлежало только одному ее члену – иерархии , стоящей над телом Церкви , вне ее. В этом отделении от Церкви ‘и противопоставлении ей иерархия сама оказывается внецерковна, ибо церковность есть единение в любви и единомыслии, а истина церковная: дается только в силу этого единства. Притязание одного епископата (или одного папы) на истину разрушает церковное единство и поставляет коллегию епископов на место всей Церкви.

Дары Св. Духа, даны всей Церкви и преемственно распространяются на всю Церковь, хотя и через посредство апостольских преемников – епископов. Но и епископы являются преемниками апостолов лишь в меру своего служения в Церкви.

Латинство с единоличным и коллективным папизмом содержит ересь о Церкви ибо отрицает ее, как духовный организм, жизнь которого есть единение в любви, истине во Св. Духе. Со времен св. Игнатия Богоносца кафоличность Церкви понималась на Востоке , как внутренняя истинность – «где Христос , там и кафолическая Цёрковь». На Западе со времен бл. Августина «кафоличность» стала «католичеством», понимаемом, как «распространение по всему мiру». На Востоке кафоличность качественный признак Церкви, на западе количественный. Кафолическая Церковь – значит сущая в Истине, причастная Истине, живущая истинной жизнью. В ней каждый отдельный член ее пребывает в единении Истине с целой Церковью. И кафолическим член Церкви является постольку, поскольку он в единстве с невидимой Церковью в Истине. Кафолик равно может быть и пустынножителем, и живущим посреди мiра; кафоличность есть понятие не внешней широты, а духовной глубины. Она не имеет внешнего географического признака, но опознается Духом, живущим в Церкви и все испытующим. Однако она связана и с видимой Церковью. Кафоличность есть соборность, общая жизнь в единой Истине.

Кафоличность во внешнем (вселенском) смысле связана с истинностью, как проявление и основание. То, что является истинным, то крепче всего соединяет разъединенное человечество. В последние времена среди обилия соблазнов только остаток избранных устоит в истине, – он и составит вселенскую кафолическую Церковь последнего времени. Откровенная истина не станет истиной для всех, и потому количественный критерий Викентия Лиринского не годится для последнего времени. Внешняя вселенскость является исторически обусловленным выражением внутренней кафоличности. Кафоличность, как истинность, не зависит от количественного масштаба, ибо, по словам Христа, «идеже два или три собраны во имя Мое, там и Я посреде них».

Соборность также не есть количество, но внутреннее качество, причастность Телу Христову, в котором действует Св. Дух. Жизнь во Христе есть жизнь в Истине и единстве, и потому и кафолическая, и соборная. Церковная жизнь есть духовно реальное, а не отвлеченно – теоретическое пребывание в истине. Истина есть норма духовного бытия, и потому – норма сознания. Истина дается человеку только в единении с нею, и не в обособлении человека, но в единении церковном, в Церкви. Церковность, как соборность и истинность, неопределима рационально и открывается за пределами разсудочного мышления. Духовное бытие в Церкви предшествует сознанию и его определяет.

Так пребывание в единении с Церковью есть пребывание в истине, и наоборот. Нельзя искать «критерий истинности» церковного сознания вне его самого, - это, значит, постулировать истинность внецерковного сознания. Церковь знает себя саму, и эту свою самотождественность сознает, как свою непогрешимость. Церковь сознает свою самоочевидность; истина аксиоматична, а не проблематична, не доказуется, но показуется.

Церковная соборность касается, прежде всего, духовной жизни. Она есть единение личного духа в многоединстве Церкви – действием Св. Духа. Противоположный полюс соборности составляет стадность (коллектив), как единство душевно – телесное. Соборности свойственно свободное единение и возведение личности к вселенской истине; коллективу – принудительное единство во лжи и обезличивание. Это духовное содержание соборности облекается известной душевной оболочкой – исторической, национальной. Однако под разными покровами содержится одна и та же единая жизнь во Св. Духе, – и в этом смысле Церковь повсюду самотождественна и кафолична. Внешняя вселенскость есть лишь покров выявляющий ее самотождество. И только во внутреннем смысле можно понимать слова св. Викентия. Поэтому для церковной соборности не может быть внешнего авторитета, ибо таковой тем самым становился бы выше Церкви, выше живущего в ней Св. Духа.

Определение Церкви возможно более отрицательное, апофатическое, через то, что «она не есть» – не есть латинство, не есть протестантство. Церковь есть духовная реальность, до конца не определимая в рациональных понятиях. Соборность Церкви есть не только пассивное сохранение истины, но и активное принятие откровения Духа Божия, факт не только духовный, но и исторический.

Церковная соборность проявляется в сознании после того, как имеется в жизни. В Церкви «закон молитвы» и созерцание определяют закон веры. Церковь обладает учением ранее, чем оно выразится в догматических формулах, в иконописи, в богослужении. Не только догмат предписывает церковную практику, но и наоборот, последняя является основанием для догмата. Догмат в своем выражении ищет для себя обоснования в церковном предании, которое раскрывается как живая соборность Церкви. Соборность не есть только внутренняя жизнь во Св. Духе, но проявляется и в церковной организации, объединенной единомыслием на соборах поместных и вселенских.

Соборный опыт становится личным через благодатное созерцание и умозрение таин Божиих. Религиозные истины имеют, прежде всего, практический характер,- религия начинается не с богословия, а с богоугодного жития. Но она необходимо соединяется и с богословием через духовную жизнь, становится предметом усвоения ума.

Церковные соборы не суть парламенты мнений, где решения принимаются большинством голосов, но средоточие общецерковной мысли, выражаемой через ее представителей; Церковь, исходя из единства своей жизни, стремится и к единству сознания, и к единству учения. Это единое учение на соборах получает значение нормы и становится предметом проповеди. Духовный опыт Церкви содержит зерно догмата ,из которого возникает догмат , как определение истины в слове. Часто догмат выражает истину апофатически, в отрицании уклонений от истины. Соборное сознание необходимо становится и личным, которое расширяется через свое отождествление с сознанием общецерковным.

Церковь, лишенная возможности созыва соборов по внешним причинам, не перестает быть соборною во внутреннем смысле, ибо такова ее природа. Однако только соборы выражают всю глубину соборности Церкви. Собор не просто съезд церковных представителей , но живое единение их во Св. Духе и Истине. Только живя кафолической жизнью Церкви во Св. Духе, можно сказать: «Изволися духу Святому и нам». Далеко не всякое собрание церковное поэтому есть собор. Собор не есть внешний орган для провозглашения церковной истины, -иначе выходит, что Церковь до соборов и без соборов не является соборной и непогрешимой. Сама идея внешнего органа по отношению к Церкви поставляет этот орган вне действия Св. Духа. Церковную истину может свидетельствовать и знать только Церковь в своей соборности и самотождественности, а собор – ее уста. И только Церковь свидетельствует, что данное собрание епископов есть собор. Для этого самосвидетельства Церкви не существует никаких внешних форм.

Признание церковного собрания собором, возвещающим церковную истину, в Церкви совершается или не совершается – это есть просто исторический факт. Для этого совершенно недостаточно, чтобы собрание односторонне провозгласило себя собором. Это не значит, что постановление собора еще нуждаются в подтверждении через всеобщий референдум. Однако происходит прояснение, был ли действительно, или не был, голос собрания епископов – голосом церковной соборности. Но нет никаких внешних органов и способов засвидетельствовать эту внутреннюю церковную самоочевидность. И кто настаивает на внешних признаках, истины в Церкви, тот просто не верит в Церковь, ищет оракула истины, то в папе, то в епископском сословии.

Латиняне издеваются над соборностью, как над порочным кругом: соборность соборов свидетельствуется общецерковным сознанием, а церковное сознание выражается соборами. Однако этот круг порочен лишь для внецерковных рационалистов, ибо он выражает лишь самотождество Церкви в ее обнаружении. Сила постановлений даже. вселенских соборов не понималась сразу, как самоочевидная, – поэтому – все последующие соборы подтверждали все предыдущие, признанные Церковью, и отвергали отвергнутые ею. Это было бы совершенно непонятно, если бы соборы сами по себе разсматривались, как внешние, надцерковные органы непогрешимости.

Епископы участвуют на соборах, как представители своих епархий, которые они представляют, – почему участвуют лишь епархиальные епископы, а, не имеющие кафедр, пребывающие на покое никого не представляют, кроме самих себя. Они свидетельствую веру возглавляемой ими Церкви.

Собору принадлежит право не только выражать церковную истину, но и власть выносить общеобязательные решения, провозглашать догматические определения. Отсюда кажется, что собор есть внешний орган непогрешимости для Церкви – «многоглавый папа» (полипализм). Это разновидность латинского учения о непогрешимости, принадлежащей в силу сана большинству епископского сословия, (какому?) Церковная история убедительно опровергает такое мнение. На вселенских соборах был представлен далеко не весь наличный епископат, число епископов на них значительно колебалось, большинство епископата нередко впадало в ересь. И малое число епископов может явиться соборным голосом Церкви, если последняя признает его за таковой. Но если видеть в соборах внешний надцерковный авторитет, то можно придти к идее коллективного папизма – непогрешимости епископского сословия. Авторитетность догматического суждения боле принадлежит святости, особым дарам Св. Духа, стяжанным личным аскетическим подвигом, – нежели сану, и потому св. подвижники в истории Церкви всегда имели большой авторитет, нежели заурядные епископы. Последние имеют лишь сугубую ответственность за свои суждения, т.к. на епископском сословии лежит обязанность блюсти чистоту вероучения церкви.

Нужно различать провозглашение истины, которое принадлежит высшей церковной власти – соборам епископов, – от обладания ею, которое принадлежит всему телу Церкви, в его соборности и непогрешительности. Последнее и есть сама действительность, первое – лишь суждение о ней. Суждение это или догмат есть ответ Церкви на вопрошания недоумевающих и лжеучителей, ответ, обладающий высшей целесообразностью. Догматы есть выражения той духовной полноты, которой живет Церковь, норма духовной жизни. Догматические определения имеют, прежде всего, не теоретически – познавательный, но духовно – практический характер. Непогрешительность церковного суждения есть его годность для выражения церковной истины в данных условиях.

Церковная власть в лице собора епископов есть лишь законный орган провозглашения церковной истины, которая принадлежит только Церкви в ее соборности. Поэтому по содержанию это суждение собора, хотя и облеченное в законные формы, подлежит еще принятию его Церковью. После собора нередко возникало неприятие их постановлений, или временное, или окончательное, – тем самым истинные соборы отделялись от лжесоборов. Отсюда следует, что и соборные определения догматического характера не слепо приемлются по долгу пассивного повиновения (как в латинстве), но в меру личного сознания и разумения по доверию и послушанию к собору, сознательно приемлются, как выражающие церковную истину. Так соборность Церкви не только предшествует соборному решению, но и последует ему, для его приятия или не приятия. Такова всегда практика Церкви, не знающая внешних органов, предписывающих для нее вероучение (ни единоличных, ни коллективных). Непогрешимость принадлежит Церкви, ее Главе, живущему в ней Христу и Св. Духу. Своей непогрешимостью Церковь облекла постановления вселенских соборов (считая и Константинопольский 879 – 80 г.) и многих поместных (считая и Константинопольские соборы 1341,42,58, 62 г.).

Так законные органы церковной власти – епископы и их соборы, – обладают условной непогрешимостью в своем служении – соблюдать вероучение Церкви. История Церкви знает много случаев, когда истинным чадам Церкви приходилось оказывать неподчинение епископам и лжесоборам – эпохи арианства, монофизитства, иконоборства, уний с Римом. Это подтверждает, что над Церковью не может быть никакого внешнего земного авторитета и полипапизма в том числе.

Однако эта возможность приятия или неприятия относится лишь к новым определениям. Те же, которые уже приняты церковным сознанием, почитаются истиной и требуют себе прямого подчинения, как со стороны церковной власти, так и со стороны народа.

Практически неприятие определений собора или церковной власти является показателем повреждения церковной жизни. Нормальным является выражение собором епископов, достойно носящих благодать своего сана, выражение соборного суждения Церкви, и соответственно повиновение церковного народа такой церковной власти.

Соборность подлинная сочетает в себе церковную свободу и церковное послушание, ибо пребывает в истине. Латинское единство основано на лжи и достигается не внутренним убеждением, а внешним запретом и карами. Вынужденное молчание не есть согласие, и тем более не соборность. Православная истинная соборность латинянам соблазн, реформатам – безумие, чадам же Церкви – истинная свобода, достигаемая в церковной истине.

е) Церковь и инославие

Церковь есть благодатная жизнь во Св. Духе и благодатная жизнь есть спасение. Поэтому не может быть ни разделения, ни противопоставления Церкви и спасения: вне Церкви нет спасения, ибо жизнь в Церкви и есть спасение. Это есть самоочевидная истина, вытекающая из самого существа Церкви. И как един Св. Дух и едина благодатная жизнь, так и едина Церковь, почему неверно говорить о «разделении» и «соединении» церквей.

Единая Церковь не может ни разделяться, ни соединяться, ибо вне себя она ничего не знает. Единство Церкви с очевидностью явствует из всего учения о ней, как теле Христовом, Невесте Христовой, новой благодатной жизни.

Насколько Церкви противостоит не – церковь, «мiр сей», - вопрос трудностей не представляет, грани резко начертаны, нет общения Христа с велиаром. Гораздо труднее вопрос о единстве Церкви, когда он переносится внутрь самого христианства, ибо со времен апостольских в Церкви существовали внутренние нестроения и расколы.

Лжеучения, ереси и расколы церковные отличаются от прямого отступничества от Христа и богоборчества, ибо они питаются ревностью о церковной истине, хотя к ней и примешена ложь, своеволие и своемыслие. Есть и законная здоровая и неустранимая – степень своемыслия в христианстве. Во все времена в Церкви бывали разные направления и богословские школы. Лишь после прямого осуждения компетентной церковной властью еретичествующие отпадают от единства церковного, между ними и Церковью происходит разделение. Тогда верность Церкви требует блюсти установленные грани и не мириться с теми, которые в каком бы то ни было смысле являются отторгнутыми от единства церковного и врагами Церкви. Любовь к Истине и есть ревность по ней, и нет любви не ревнующей. Поэтому догматические распри всегда до глубины потрясали церковную жизнь.

В этом смысле надо понимать и многочисленные канонические определения по отношению к еретикам, сохраняющие силу церковного закона и до наших дней. Общая задача этих церковных постановлений есть охранение церковного стада от еретиков и раскольников. Уже апостольские правила (10 и 11) запрещают молитву с еретиками. То же говорят 6 пр. Лаодикийского соб, 14-е прав. 4 Вселен. собора и др.

Итак Церковь возбраняет молитвенное общение между православными и не православными, не оставляя места безразличию и почитая это «безразличие – причиной всех зол» (прав.1О св. Никифора Исповедника). Невозможно общение в молитве без общения в вере, и в этом смысле самочинный «интеркоммунион» есть обман или самообман: человеку не дано одновременно идти двумя путями, есть только один. В этом смысле поучителен пример Вл. Соловьева, попытавшегося произвести эксперимент «личной унии», « перейти границу» между православием и католичеством. Он тайно перешел в католичество, но при этом причащался в православных храмах, «перешагивая» через канонические запреты, считая себя выше конфессиональных разделений. Но при этом, присоединяясь к Римской Церкви, Соловьев вынужден был прочесть анафему на все, что осуждено Римом, в т.ч. и на Православие, отвергающее, например, догмат о папе. Поэтому он просто отпал от православия и перешел в католичество – так понимают его поступок и католики, и православные.

Итак, церковь вообще возбраняет церковное общение с еретиками. Но практика церковной жизни ставит и другие конкретные вопросы: о еретическом крещении и священстве. Признавать ли действительным крещение еретиков или же их нужно разсматривать, как не – христиан и присоединять их к Церкви через вновь совершаемое крещение? Признавать ли еретическое священство или разсматривать еретических клириков, как простых мiрян? На эти вопросы в отношении к различным еретикам Церковь отвечала различно в отношении к одной и той же ереси в разные времена и в различных местах ответ давался неодинаковый. К общему признаку пребывания в ереси и в расколе добавлялись разные степени удаления от Церкви.

Общий принцип неприятия еретического крещения и евхаристии выражен в 46 правиле апостольском: « епископа или пресвитера, приявших крещение и жертву еретиков, извергать повелеваем. Кое бо согласие Христа с велиаром или кая часть верному с неверным?» Это же и правилом 68: «крещеным или рукоположеным от еретиков ни верными, ни служителями Церкви быти невозможно».

7-е правило 2-го Вселенского Собора (а также 7-е и 8-е Лаодикийского бора и 95-е правило Трульского соб) разделяет еретиков на две группы, и первую (ариан, македонян, новатиан – кафаров, тетрадитов и аполлинаристов) повелевает принимать через мvропомазание и отречение от ереси; вторую же (евномиан, савеллиан, монтанистов, гностиков и манихеев), кроме отречения от ереси, крестить, как язычников. Интересно, что 1-е правило того же 2-го Вселенского Собора одинаково анафемствует ереси ариан, евномиан, савеллиан, аполлинаристов, но не одинаково принимает обращающихся из них.

8-е правило 1-го Вселен. Собора повелевает возвращающихся в Православие новатиан после покаяния и возложения на них рук принимать их в епископов и клириков в сущем сане. Св. Василий Вел. в 47 правиле свидетельствует: «мы таковых перекрещиваем. И хотя у некоторых, как и у римлян не принят сей обычай перекрещивания, однако наше винословие да имеет силу». В 1-ом правиле он говорит, что подобает последовать обычаю каждой страны, ибо о крещении кафаров различно думали разсудившие о сем предмете в свое время.

Таким образом, практика Церкви в разные времена в разных местах относительно крещения еретиков имела значение не жесткой юридической нормы, но общего основания, регулирующего принципа. Примером церковной практики служит место из послания преп. Феодора Студита (вопрос 2) можно ли креститься от священников, имеющих общение с еретиками, когда не находится священника православного и безукоризненного? Ответ: изречено иерархами – исповедниками: когда не находится не совратившегося священника, дозволяется у священников общающихся с еретиками, крестить, принимать монашеский образ, совершать молитвословие на погребении, принимать благословляемую ими Богоявленскую воду‚ принимать св. тайны, прежде освященные невиновным священником.

На основании правила 95 Трульского собора в практике Церкви существует три чина возсоединения с православием: через крещение, через мvропомазание и через простое отречение от лжеучения и покаяние. Подобное же различие устанавливается и относительно священства, причем переходящие в православие из исповеданий, сохранивших апостольское преемство иерархии (католичество, несторианство) приемлются в сущем сане, остальные же, как мiряне. Таким образом, различная практика Церкви в отношении к «инославию» определяется степенью отпадения данного исповедания от Церкви.

Св. Василий Вел. в 1-м правиле иное называет ересью, иное – расколом, иное – самочинным сборищем. «Еретиками называем совершенно отторгшихся и в самой вере отчуждившихся; раскольниками – разделившихся во мнениях о некоторых вопросах церковных, а самочинным сборищем – собрания, составляемые непокорными пресвитерами или епископами и ненаученным народом». В качестве примеров ересей св. Василий приводит манихейство, гностицизм, монтанизм, – в сущности стоящие вне христианства и возникшие вне Церкви. 6-е правило 2-го Вселенского Собора прямо сливает еретиков и раскольников: « еретиками же именуем, как тех, которые издавна объявлены чуждыми Церкви, так и тех, которые после того преданы анафеме, кроме же сего и тех, которые хотя и притворяются будто веру нашу исповедуют здраво, но которые отделились и собирают собрания против наших правильно поставленных епископов» Действительно, самоутверждающийся раскол уже содержит в себе ересь, ибо по слову Златоуста, «раздирать Церковь не меньшее зло, чем впасть в ересь».

Практическое же отношение Церкви к обращающимся из одного и того же анафематствованного лжеучения менялось по обстановке времени. Так, ариане принимались св. Афанасием через крещение, после 2-го Собора – через мvропомазание. Подобное различие видно и в отношении церквей поместных к католичеству. Греческая Церковь принимает их через крещение (как манихеев, гностиков и монтанистов); Русская Церковь – через простое отречение от ереси (как раскольников).

Это многообразное отношение Церкви к «внецерковному христианству» не укладывается в упрощенную Схему, согласно которой все, находящиеся вне общения с единой Церковью, лишены благодати Божией, не имеют ни крещения, ни священства, ни таинств. Вывод из этой схемы тот, что нет разницы между нехристианскими религиями и «внецерковным христианством», между нехристианами и крещеными инословными. Но такое мнение противоречит церковной практике, различавшей степень удаления от Церкви. Церковь признает разницу между христианством и не христианством; самые понятия «ереси» и «раскола» возможны только по отношению к Церкви, суть церковные квалификации, никто не называет, например, магометанство или буддизм ересью. Следовательно, существует некоторая внешняя зона Церкви, находящаяся за, пределами ее ограды. Кроме тела церковного, определяемого внешними очертаниями, имеется еще и периферия скрытой, потенциальной церковности, с которой приходится считаться.

Каноны Церкви выражают собою ее руководящую мысль, но не являются формальными правовыми нормами. Даже совершенный закон всегда требует творческого истолкования, применительно к условиям. Это неизбежно в применении к тем нормам, которые возникли более тысячи лет назад в совершенно иной обстановке.

Церковной аксиомой является единство Церкви и ее единственность. Не должно быть места такому представлению, что есть две или три «церкви» или ее «ветви», при чем ни одна из них не есть истинная или единственная. Есть Православие и безусловность жизни в Православии, которая есть Св. Дух, обитающий в Церкви. И лишь из Православия и через Православие нужно видеть и постигать все, что не есть Православие, но что хотя бы отчасти и ущербно является церковным и христианским. Должно различать степени уклонения от Православия и тем более степень вражды к нему. Любовь все покрывает, кроме заблуждения, любовь все терпит, кроме лжи. Любовь есть и ревность об истине, и этой ревности, а не безразличия хочет от нас Церковь. Однако только церковная ревность спасительна; ревность же отданная заблуждению, например, сектантская, – гибельна. И смысл канонов, воспрещающих не только молитвенное, но в сущности и жизненное общение с еретиками (напр.прав.9 св. Никифора о вкушений пищи с еретиками),связан именно с этой ревностью: невозможно общение церковное еретиком или раскольником, насколько он утверждается в своем противлении Церкви, это является внутренним противоречием, есть измена и предательство. Как может православный молиться вместе со штундистами, духовная энергия которых питается их фанатической ненавистью к Церкви?

Однако могут такие случаи, когда еретики и отщепенцы поворачиваются к Церкви и идут не против нее, но к ней.

Наиболее пререкаемый вопрос: существует ли иерархия вне Церкви – в расколе и в еретических общинах, сохранивших преемственность рукоположений? Этот вопрос неизбежно ставится самим фактом принятия инословных иерархов в сущем сане (напр. католиков) при их переходе в православие. Этот факт делает неубедительным прямое отрицание священства вне Церкви. Однако столь же невозможно и его безоговорочное признание, ибо последнее означает возможность общения в молитве и таинствах с отщепенцами, которое прямо воспрещено. Практически для членов Церкви инославные клирики не отличаются от мiрян, ибо они не находятся с ними в иерархическом общении. Но строго говоря они не суть мiряне, как и инославные мiряне также не суть церковные мiряне, ибо чин мiрян есть определенное положение в Церкви – в церковном общении, вне которого остаются инославные , равно , как состоящие в клире , так и вне его.

Поэтому приравнивание инославного священства к мiрянам лишено церковного смысла: Церковь судит только внутри себя, но не вне, и различие клириков и мiрян имеет место лишь внутри Церкви. О внешних же Церковь судит, когда они входят в соприкосновение с нею, при возсоединении, и тогда она различает церковное состояние до него и признает возможным признать священство, не повторяя его, а также признать и силу таинств, совершаемых этим священством, т.е. крещения и мvропомазания. След. Церковь во все времена часто признавала в некотором инославии « потенциальное священство «, которое получало свою полную законную силу при возсоединении с православием.

Преп. Феодор Студит писал: «отлучены от священнослужения те, кто ныне рукоположен епископом еретиком, хотя и говорящим , что собор был дурной (иконоборческий) и мы погибли. Ибо почему он, признавая это, не убегает от погибели, уклоняясь от ереси, чтобы быть епископом Божиим? Тогда и рукоположения его тотчас будут приняты».

Церковь признает священство сохраняющимся даже при нарушении общения с ним, хотя и возбраняет всякое молитвенное общение с этим еретическим священством и практически его игнорирует, ибо священство действенно и действительно лишь при условии канонического общения и соподчинения, которое здесь именно и отсутствует,- но раз оно возстанавливается, возстанавливается и сила священства. Не отрицая таинства в его сакраментальном моменте, Церковь считает его бездейственным в отношений юрисдикции. По 9-му правилу 4-го Вселен. Собора рукоположение пресвитера совершается лишь с назначением рукополагаемого к определенному храму, иначе поставление является недействительным, однако же не ничтожным, ибо получает силу при правильном подчинении и служении. Подобны в глазах Церкви и поставления в священный сан в расколе, которые получают силу при вступлении в правильные канонические отношения. Апостольское правило 68 строго запрещает второе, новое рукоположение уже поставленных; на этом же основании запрещено и новое поставление однажды низвергнутых из клира, которые навсегда низводятся в чин мiрян. По церковному пониманию, таинство священства не может быть повторяемо, как и таинство крещения, поэтому низверженный однажды не может быть возстановлен в сане (Вас. Вел. прав .3)

Правило 57 Карфагенского собора о принятии клириков донатистов в сущем сане говорит следующее; «Нарекание прежнего заблуждение не должно быть препятствием к принятию их в клир, когда они истинную Церковь признали своею. Сего ради по преданию анафемы заблуждения возложением руки приемлются в единую Церковь, в которой приемлют все таинства животворящие, впрочем, пребывающих в ереси подвергающих великому осуждению и казни. Таковые когда будет удостоверено их доброе житие, без сомнения могут быть утверждены в клире для служения тайнам».

Это условное признание потенциального священства, как и крещения, вне Церкви св. Василий Вел. признает для некоторых расколов «яко еще не чуждых Церкви (прав . 1) и не признает для ересей, «ибо здесь явная разность в самой вере в Бога».Но для таких раскольников, как кафары, он не признает священства, ибо по своему ожесточению против Церкви они 6ыли подобны еретикам.

Св. Василий не признает крещение и священство не во всяком расколе, но в том, который приближается к ереси. таким образом, важна оценка раскола по обстоятельствам места и времени. Оценка эта произносится Церковью, которая и определяет, как в данном случае следует относиться к отпавшему церковному обществу. Так например, относительно кафаров 8-е правило 1–го Вселен. собора постановляет, чтобы присоединяющихся к Церкви принимались в сущем сане. Тем самым, признавая недействительность их поставления, как совершенного в раскольничьей юрисдикции, не отрицалась действительность их священства, получающего силу при присоединении к Церкви. Аналогично для донатистов б8-е прав. Карфагенского собора постановляет: «рукоположенные донатисты аще исправясь восхотят приступити к кафолической вере, да не будут лишаемы принятия в своих степенях» Но это совершенно исключается относительно монтанистов и павлиан, «хотя бы они находились в мнимом у них клире» (19-е прав. 1 Вселен. соб.).

Из двух элементов действенности священства первый – законная юрисдикция – составляет общее условие действительности второго – таинственного элемента – и с устранением первого теряет свою действительность и последний. Это и означает «низведение в число мiрян» бывшего клирика. Но сам дар священства потенциально сохраняется и в лишенных сана, подобно св. крещению, печать которого также неизгладима в отпадших. Последнее следует из неповторимости обоих таинств. Еп. Никодим (Милаш) отмечает : «неизгладимы характер священства означает только то, что это таинство не может на одной и той же ступени повторяться над одним и тем же лицем». Подтверждает неповторимость священства и то, что обеты священства не ограничиваются никаким сроком, но как и монашеские даются на всю жизнь, почему правило 7-е 4 Вселен. Соб. возбраняет равно клирикам и монахам вступать в воинскую службу или в мiрской чин под угрозой анафемы. В связи с этим еп. Никодим решительно отмечает, что практика Русской Церкви синодального периода (86 ст. устава Дух. Консисторий), разрешающая добровольное снятие сана при вступлении во второй брак, – решительно неканонична. Священный сан не может разсматриваться, как временная должность.

Оставивший священство не может быть разсматриваем, как все остальные мiряне, или каким он был сам до принятия сана. Снятие сана неизбежно сопровождается духовным изменением,- нельзя безнаказанно и безболезненно оставить алтарь, нельзя просто отвернуться от него. Следует отметить, что католичество со времен Тридентского собора считает, что священнодействия запрещенных священников, и хиротонии низложенных епископов имеет силу. Из того наблюдения, что сообщение благодати в Церкви связано с наличием определенных богоустановленных условий, имеющих существенно – неустранимый характер, католическая доктрина делает ложный обратный вывод о том, что сообщение благодати неотделимо от этих условий самих по себе и что след. благодать никогда и не при каких условиях не может отделяться от этих действий.

Таково магическое понимание церковных таинств. При таком подходе необъяснимо, например, извержение из сана: выходит Церковь, как бы безсильна лишить сана кого-либо, если и после лишения сана сила священства остается действенной и неумаленной. Возможность извержения из сана с очевидностью показывает, что правильность поставления в смысле непрерывности апостольского преемства, как она ни важна, еще не имеет решающего значения. Иначе придется признать имеющими силу теперешние живоцерковные поставления, между тем, как не действительность живоцерковных поставлений должна быть установлена Церковью твердо и. решительно – ведь сами живоцерковники объявляют недействительным церковное священство. В этом именно смысле воинствующая ересь, раскол и даже самочинное сборище. – по каким бы мотивам они не отделялись (догматическим, иерархическим, политическим),- идет против Церкви и законной церковной власти, отрывается от источника благодати и становится безблагодатным.

Таким образом, возможно безблагодатное священство, которое уже те самым не есть священство. Недействительность такого священства вовне вытекает из его лжепоставления с целью разрушительной для Церкви. Подобным образом анафематствованный член Церкви находится в худшем положении, чем просто язычник, именно в силу своего крещения.

Итак, священства нет вне Церкви в ереси, в расколе, в самочинии, поскольку самое происхождение этой лжеиерархии связано с борьбой против Церкви, отвержением истинного священства и поставлением себя на его место. Здесь даже не имеет существенного значения причина отделения о Церкви: это могут быть серьезные догматические разногласия, могут быть и просто предательские сделки с антихристовой властью, как у живоцерковников. Такая лжеиерархия не действительна, сколько бы ни было безспорно ея апостольское преемство; равным образом теряют свою благодатность бывшие члены православной иерархии, раз они изменяют Церкви и вступают в ряды лжеиерархий. Всякое молитвенное общение с ними, а тем более сослужение, воспрещенное канонами, неприемлемо для верующей души. Удаление от Церкви измеряется силою противления ей, и живоцерковники, несмотря на кажущуюся близость к Церкви, для нас дальше, нежели современные католики, протестанты и др.исторические концессии.

Итак, одна непрерывность апостольского преемства при посвящении еще не дает канонического поставления. Однако, безспорно и то, что отсутствие такого преемства его безусловно исключает. Неканоническое поставление не имеет силы для Церкви; однако при его отсутствии Церковь не может ни в коем случае ни при каких обстоятельствах признать священство со всеми вытекающими последствиями. Ни теперешние украинские самосвяты, ни всевозможные протестантские и сектантские пасторы никогда ни при каких условиях священниками признаны быть не могут, ибо и церковная власть имеет свои границы и не может сделать несущее сущим.

В этом смысле есть огромная разница в объективном положении всяких самосвятов и преемственно поставленной, но недействительной лжеиерархии, ибо последняя при наличии известных условий может сделаться действительной без перерукоположения. В этой возможности, правда, нет никакой принудительности: Церковь может и не признать лжеиерархии, несмотря на всю безспорность апостольского преемства, как она не признавала иерархии разных еретических и раскольничьих групп. Но Церковь может после присоединения к ней, признать их в сущем сане, чего не может над непосвященными. Признание или не признание в сущем сане лжеиерархии при возсоединении лежит во власти Церкви, которая руководится здесь соображениями т.н. церковной икономии, т.е. практической мудрости и блага Церкви. Приемля в сущем сане, Церковь восполняет недостающее, дает силу недействительному, благодатствует без благодатному. Но до раскаяния вся, например живоцерковная иерархия, как церковного, так и внецерковного поставления, недействительна, и след. тайнодействия ими совершаемые, суть акты кощунственные и недействительные, ибо для них требуется благодать священства.

Все это ясно в применении к случаям активного раскола. Но могут быть и иные случаи, когда от Церкви отделяется целая часть церковного общества, имеющая свою канонически правильную и доселе не оспариваемую иерархию: напр. несторианство, армяно – монофизитство, римский католицизм, болгарская автокефалия, грузинская, украинская, польская и финляндская автокефалии. Разделения с первыми возникали па по догматических разногласий, с последними – относительно национальных юрисдикций. Однако совершившееся разделение сделало невозможным церковное единение с отпавшими, и отпавшая часть священства для верных сынов Церкви упразднилась. Эта парализованность схизматического священства, делая его недействительным для Церкви, еще не есть его аннулирование. Такое священство нельзя приравнивать к извержению из сана по суду за преступление или к самосвятскому поставлению; оставаясь в своем церковном теле, оно разделяет его общую судьбу.

Приговор Церкви над отделившейся частью может быть различен. Церковь не связана фактом преемственно рукоположенного священства и может отвергнуть не только действительность (юрисдикцию), но и действенность (сакраментальную силу), этого священства, но может поступить и с большей снисходительностью. Так, принимая католических и несторианских священников в сущем сане, Русская Церковь практически относится к ним, как к расколу, хотя догматически признает их за ересь.

Однако можно сказать, что действительность священства вне цёрковной ограды признается Церковью и помимо возсоединения с нею. Это явствует из того, что признаются имеющими силу таинства, совершаемые этим священством, - прежде всего крещение. Конечно, это признание относится только к возсоединяемым с Церковью. Возсоединяемый получает то, что ему не хватает, но он не должен получать то, что уже имеет. Поэтому, если он не является по-настоящему крещеным, то он получает крещение, если имеет лишь одно крещение, то получает мvропомазание. Если он имеет мvропомазание, то после покаяния и отречения от ереси, он допускается до причащения.

Из того, что католики не мvропомазуются Русской Церковью, неизбежно следует, что в ее глазах они уже имеют это таинство. Но такое признание подразумевает и действительность священства, иначе оно не могло бы преподавать мvропомазания Церковью и сила таинства брака, совершенного вне Церкви, – такие браки не перевенчиваются. Из признания действенности этих таинств вытекает действенность и самого таинства священства, на котором они основываются.

Открытым остается вопрос о таинствах покаяния и евхаристии, ибо здесь Церковь и инославие не соприкасаются. Признание этих таинств означало бы преодоление раскола и возстановление полного общения церковного. Здесь возможны только богословские заключения. Один из вариантов – применение к еретической евхаристии слов ап. Павла о «трапезе бесовской». Напр., о иконоборцах преп. Феодор Студит писал: «Св. патриарх изгнан, на его месте христоборец; собор нечестивых проклял св. Никейский собор; возобновлена борьба против Христа; ссылка св. епископов, игуменов и монахов, пролитие крови, смерть, заключение в темницах и что еще страшнее – оскорбление и попрание икон Христа, Богородицы и святых, осквернение святынь. При таких обстоятельствах всякий причащающийся от их ядовитого хлеба, не есть ли отступник от Христа, если он не обратится назад через покаяние».

Эти же разсуждения применяются иногда и к католикам. Но если католическое священство недействительно, то и совершаемые им таинства просто недействительны и представляют собой просто «обряд воспоминания», как и у протестантов. Если же латинская евхаристия есть бесовская трапеза, то таковым же бесовским действием является и их крещение, и мvропомазание, т.е. те таинства, действительность которых признается Русской Церковью.

Тем не менее, нельзя применять магическое учение о таинствах, господствующее в латинстве. Нельзя думать, что таинства сохраняются у еретиков и даже у раскольников во всей той же силе и действенности, какую они имеют в Церкви, если учесть повреждение духовной жизни. Ведь и таинство причащения может быть принято не только во спасение, но и в осуждение, причем это различие связано, конечно, не с силой таинства, но с образом его принятия. В этом различии, думается нам, нужно искать ключ к уразумению таинственного действия благодати Божией во внецерковном обществе. Для самих ересиархов и их пособников, преисполненных злобой борьбы с Церковью, возможно то, что постигло Иуду после принятия хлеба из рук Спасителя, – « вниде в онь сатана». Это не означает, конечно, что Иуда вкусил «пищи демонской», но что своим предательством он сам сделал себя жилищем сатаны.

Мы не можем знать участи тех, кто никогда не видел истинной Церкви и потому пошел вслед ересиархов. Мы не можем сказать, что таинства внецерковных обществ – «противу-таинства», «черные таинства». Если Церковь установила признание части таких таинств при возсоединении с нею, то возможно ли это относительно действий демонских?

Конечно, Церковь едина, ибо един Христос, един Св. Дух, живущий в Церкви, едина благодатная церковная жизнь и не существует двух путей спасения. Поэтому нельзя искать многих путей спасения во многих «ветвях церкви»,или во многих церквах. Церковь имеет только единственное число. Множественное число может относится только к разным поместным церквам, которые имеют единую церковную жизнь. Поэтому неправильным является выражение «соединение церквей», т.к. отделившиеся от Церкви общества не могут быть с нею равноправны. Лишь одно православие есть истинная неповрежденная Церковь Христова.

Это, однако, не означает, что все христианские общества вне православия не имеют в себе никакой церковной жизни или являются анти-церковью. Такое воззрение опирается на законническое понимание церковной жизни. Но этот юридизма здесь неприменим. Благодатная жизнь может иметь степени, полноту и неполноту. Церковь есть столп и утверждение истины, истина едина, но жизнь в истине имеет степени, также как имеет степени приближение и соединение с Тем, Кто есть Путь, Истина и Жизнь. И благодать Св. Духа едина, но дары весьма различны, и Тот же Дух дышит, где хочет. В какой–то степени была благодатна и церковь ветхозаветная, хотя несравнимо с новозаветной. И живущие в Церкви приобщаются к полноте ея в меру своего дара и подвига, и эта мера бывает весьма различна – от преп. Серафима до рядового мiрянина.

Многостепенна благодатная жизнь в Церкви. Поэтому она столь ревниво ограждает свою чистоту и прещениями вразумляет тех, кто от нее уклоняется. Отпадение от Церкви есть духовная катастрофа. В заботе о благе пасомых Церковь может и карать виновных, вплоть до анафематствования – все движения от Церкви и против Церкви. Иное отношение может быть к тем течениям в инославии, которые устремлены к Церкви, силам не центробежным, а центростремительным.

8) Протопресв. Михаил Помазанский. «Православное догматическое богословие» (извлечения)

Церковь Христова новое Божие насаждение , Божий виноградник. Господь Иисус Христос Своей земной жизнью, крестной смертью и воскресением внес новые благодатные силы, новую, способную к богатому плодотворению, жизнь в человечество. Эти силы мы имеем в св. Церкви, которая есть тело Его.

В Послании Восточных патриархов сказано: «Веруем, как и научены верить, в так именуемую и в самой вещи таковую, святую вселенскую апостольскую Церковь, которая объемлет всех и повсюду верующих во Христа, которые ныне находясь в земном странствии, не водворились еще в отечестве небесном. Но отнюдь не смешиваем Церкви странствующей с Церковью достигшей отечества, потому только, как думают еретики, что та и другая составляют два стада одного Архипастыря. Такое их смешение неуместно, поелику одна воинствует и находится еще в пути, а другая уже торжествует победу «.

Св. Апостолы, отойдя из этого мiра, совлекшись тела земного, не совлеклись тела церковного. Они не только были но и остаются основаниями Церкви. Находясь на небе, они продолжают быть в общении с верующими на земле. Святые суть столпы Церкви не только в прошлом, но и во все времена. В этой связи Церкви со святыми, как и в возглавлении Церкви Самим Господом, заключается одна из таинственных сторон Церкви.

а) Свойства Церкви

Девятый член Символа Веры указывает четыре основных признака Церкви, без которых Церковь не была бы Церковью: «веруем…во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь»,

Символ Веры исповедует, что Церковь одна, внутри себя не разделенная, и не имеющая рядом с собою какой – нибудь другой. Ее единство состоит не в объединении разнородного, а во внутреннем согласии и единодушии. Изображая Церковь в притчах, Спаситель говорит об одном стаде, одном овчем дворе, одной лозе, одном основополагающем камне Церкви. Он дал ученикам одно учение, одно крещение и одно причащение. Единство верующих в него составляло предмет Его первосвященнической молитвы перед крестными страданиями: «да вси едино будут».

Церковь едина не только внутренне, но и внешне. Вовне ее единство проявляется в согласном исповедании веры, в единстве богослужения и таинств, в единстве благодатной иерархии, преемственно идущей от апостолов, в единстве канонического устройства. Церковь на земле имеет видимую и невидимую стороны. Невидимую составляют: то, что Глава ее есть Христос, что она оживотворяется Св. Духом, что в ней совершается таинственная внутренняя жизнь в святости совершенных ее членов. Однако Церковь по существу ее членов видима, т.к. состоит из людей в теле, имеет видимую иерархию, совершает видимо молитву и священнодействия, исповедует словесно веру Христову. Единство Церкви не нарушается от того, что рядом с нею существуют не принадлежащие к ней «христианские» общества . Эти общества находятся не в Церкви, а вне ее.

Не нарушается единство Церкви из – за временных разделений не – догматического характера. Нередко разногласия среди Церквей возникают из – за недостаточной осведомленности, личных заблуждений иерархов, нарушения или канонов, политических обстоятельств. В таких случаях разделение касается только внешних отношений, но не затрагивает и не нарушает единства духовного, внутреннего. Истинность единой Церкви определяется православием ее членов, а не количеством их в тот или иной момент.

Церковь свята Своею Главою Христом, присутствием в ней Св. Духа и Его благодатными дарами, сообщаемыми в таинствах церковных, свята и своей связью с небесной Церковью. Свято и само тело церковное. В истинной Церкви всегда были и есть люди с высшей духовной чистотой и особенными дарами благодати: мученики, исповедники, подвижники, девственники, святители, преподобные, блаженные. Церковь всегда имеет не только укрытые от очей мiра, но и видимые проявления чрезвычайных даров Св. Духа. Церковь свята и по своему призванию или назначению в мiре – приводить людей к святости. Свята Церковь и чистым, непогрешимым учением веры. Святость Церкви не затемняется вторжением в нее мiра или греховностью людей. Все греховное и мiрское, вторгающееся в церковную сферу, остается чуждым ей и предназначено к отсеиванию и уничтожению.

Послание Восточных Патриархов говорит: «веруем, что члены кафолической Церкви суть все верные, и при том одни верные, т.е. несомненно исповедующие чистую веру в Спасителя-Христа( которую мы прияли от Самого Христа, Его Апостолов, и св. Вселенских соборов),- хотя бы некоторые из них и были подвержены различным грехам. Церковь судит их, призывает к покаянию, ведет на путь спасительных заповедей, а потому, несмотря на то, что подвергаются они грехам, остаются и признаются членами кафолической Церкви, – только бы не сделались отступниками и держались кафолической православной веры».

Но есть предел, который если преступят грешники, то отсекаются от тела Церкви, как мертвые члены, или видимым дёйствием церковной власти, или невидимым действием суда Божия. Не принадлежат к ней отступники от веры и безбожники по жизни, сознательные, упорные и нераскаянные грешники, еретики, извращающие основные догматы веры, отщепенцы или раскольники , самовольно отделяющиеся от Церкви. Святость Церкви несовместима с лжеучениями и ересями. Поэтому Церковь строго блюдет чистоту истины и сама исключает из своей среды еретиков.

Церковь именуется кафолической или соборной, а наряду с этим вселенской (ойкуменикос), – эти два понятия не смешиваются. Вселенскость говорит о всей обитаемой земле, кафоличность – о призывании ко спасению всего рода человеческого, ибо всем людям возможно принадлежать к Церкви Христовой, хотя и не все принадлежат к ней на деле. Церковь не ограничивается местом: она обнимает собою всех православно верующих, где бы они не обитали на земле. Церковь была кафолическою и тогда, когда ее пределы не были раздвинуты далее Иерусалима. Церковь не ограничена временем и предназначена приводить людей к вере до скончания века.

Церковь называется апостольской, т.к. Апостолы положили начало исторической Церкви. Семена христианства посеяны в мiре их словом и политы их кровью. АПОСТОЛЫ ПЕРЕДАЛИ Церкви учение веры и жизни христианской в том виде, в каком восприняли его от господа. Они установили по заповеди Господа священнодействия церковные, Св. Таинства Евхаристии, крещения, рукоположения, благодатное преемство епископов, а через него – преемство всего благодатного служения церковной иерархии, призванной к домостроительству таин Божиих. Апостолы установили начала канонической структуры жизни Церкви, заботясь о том, чтобы в ней все было благообразно и по чину.

Кроме этой исторической стороны есть и внутренняя, сообщающая Церкви свойство апостольской. Апостолы не только были, но они Остаются и пребывают в церкви Христовой, продолжая быть в общении с верными на земле. Будучи историческим ядром Церкви, они продолжают быть духовно – живым, хотя и невидимым ее ядром. Посему мы должны быть в общении с Апостолами. Церковь утверждается не на одном Апостоле, а на всех Двенадцати: «наздани бывше на основании апостол и пророк, сущу краеугольну камню Самому Иисусу Христу»(Еф.2,20).

Указанные в Символе Веры свойства Церкви относятся к церкви воинствующей, пребывающей в единении с Церковью небесной в едином теле Христовом. Церковь едина единством небесно – земным, свята святостью небесно – земною, кафолична и апостолична своей неразрывной связью с апостолами и всеми святыми.

Рядом с Православной Церковью существует множество «христианских» исповеданий и сект. Нет оснований разсматривать их наравне с нехристианскими религиями. Нельзя отрицать что чтение слова Божия благотворно влияет на ищущих в нем назидания, что благоговейное размышление о Боге и Спасителе имеет возвышающую силу. И таковые люди, если молятся от чистого сердца, не лишены милостей Божиих и Его благого Промысла. Они противостоят распространению распущенности, пороков и безбожия. Но все это еще не дает оснований считать их принадлежащими к Церкви. Уже одно то, что протестантство отрицает связь с Небесной Церковью, т.е. молитвенное почитание Божие Матери и святых, показывает, что ими самими разорвана связь с единым телом Христовым, соединяющим в себе небесное и земное. Все не православные исповедания в той или иной форме порвали с Православной Церковью, – с Церковью исторической, сами вышли из нее. Их учения содержат множество ересей, решительно осужденных Церковью на ее вселенских и поместных соборах. У всех внецерковных обществ нет единения ни внешнего ни внутреннего – пи с Церковью, ни между собою. «Межконфессиональные объединения» имеют лишь внешний характер. Термин «невидимый» может относится только к небесной Церкви. Земная церковь, хотя и имеет невидимую сторону, остается видимой, ибо имеет видимые формы организации и священнодействий. Поэтому все эти религиозные организации являются обществами «возле» Церкви или «против» нее, но они – «вне» единой Церкви Христовой. Одни из них еще связаны с ней историческими корнями, другие утратили и самые основы христианства. Все они не находятся под воздействием той благодати, которая присуща Церкви и подается в таинствах церковных. Они не питаются от той таинственной трапезы, которая возводит по ступеням нравственного совершенства. Тенденция «уравнения» всех исповеданий указывает на забвение того принципа, что учений и мнений может быть много, но истина только одна. И подлинное христианское единение может базироваться только на единомыслии в Истине.

б) Церковная иерархия

Все члены Церкви Христовой призваны совершать свое спасение во Христе и все равны перед судом Божиим. Однако, подобно тому, как части тела имеют разное значение для жизни организма так и в Церкви существуют разные служения. Высшее служение в Церкви, как организации, несет иерархия. Иерархического служения в Церкви никто не берет на себя сам, но только призванный и законно поставленный через таинство рукоположения. Какой бы высокой нравственности ни был человек, он не может выполнять иерархического служения без особого посвящения.

Господь во время Своего земного служения избрал из среды Свои последователей 12 Апостолов, наделив их особыми духовными дарами и особой властью. Перед Своим Вознесением Спаситель указал на тройное служение апостолов: учить, священнодействовать и управлять, благословил на дело пастырства их преемников на все время до конца веков, когда окончится и бытие земной Церкви. Эти полномочия пастырства неразрывно связаны с особыми дарами благодати Св. Духа. Апостолы, призванные к высшему служению в Церкви Самим Господом, поставляли епископов, как своих непосредственных преемников и продолжателей, и пресвитеров, как их помощников, возлагая дальнейшее дело рукоположения пресвитеров на епископов.

Пресвитеры валяются второй степенью иерархии, совершая священнодействия они бывают «руками» епископов. Пресвитеров в каждой общине могло быть несколько, тогда, как епископ только один. Третью иерархическую ступень в Церкви составляют диаконы, служение которых, как в древней Церкви, так и ныне, носило богослужебно-благодатный характер.

Так церковная иерархия состоит из трех степеней. Все три степени не могут быть восхищены только по личному желанию, а даются Церковью, и поставление в них совершается Божиим благословением через епископское рукоположение. Все три степени необходимы в Церкви. Хотя отдельная община может иметь только пресвитеров, но в Церкви; как в целом,(хотя бы и поместной) необходима полнота иерархии.

Епископы составляют высший чин иерархии. Среди них есть главнейшие по положению, но не по иерархическому благодатному достоинству. Так было и в среде самих апостолов. Хотя между апостолами были особенно уважаемые, однако все были равны по существу, по апостольской степени. «Я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших апостолов» (2 кор. 11,5), – говорит ап. Павел. Взаимные отношения Апостолов были построены на основе иерархического равенства. Такие же взаимоотношения на основе благодатно – иерархического равенства навсегда остались в Церкви у апостольских преемников – епископов.

Преемственность от Апостолов и непрерывность епископства составляют одну из существенных сторон Церкви. И наоборот: отсутствие преемственности епископства в той или иной деноминации лишает ее свойства истинной Церкви. Даже при наличии в ней неискаженного догматического учения. Все древнехристианские Церкви сохраняли списки своих епископов в их непрерывной преемственности.

Иерархическое служение в Церкви есть служение благодатное . Здесь пастырство Божия стада, образец которого дал Господь в Своем земном служении. Здесь предстояние пред Господом в молитве не только за себя, но и за народ. Здесь руководство душами людей на пути к достижению Царства Небесного. Священнослужитель приносит от лица всего народа безкровную жертву в Бож. Литургии.

Бож. благодать низводится па приступающего в священном трепете к принятию дара священнослужения в таинстве священства, через рукоположение от епископа который сам носит по преемству благодать священства, при молитве всего собора священнослужителей и народа, присутствующего на богослужении. Оно называется также таинством хиротонии.

Поставление в степень священства есть сообщение особого благодатного таинственного дара, без которого это служение не может быть исполняемо. Различается акт избрания лица для священного служения и его молитвенное рукоположение. Избрание достойного есть простое дело человеческое, рукоположение есть священнодействие и действие Бож. благодати. В древней Церкви поставление в священство происходило после общего избрания лиц, с согласия общины или поместной Церкви. Само это поставление было актом совершенно отдельным и отличным от такого согласия или избрания и совершалось преемниками Апостолов, наделенных от последних полномочиями – т.е. епископами.

Правила Апостольские заповедают: «епископа да поставляют два или три епископа, пресвитера и диакона да поставляет один епископ» (1-е,2-е Пр. Ап.) Здесь же устанавливается неповторимость хиротонии: «аще кто епископ или пресвитер или диакон приемлет от кого-либо второе рукоположение, да будет извержен из св. сана и он, и рукоположивший его, разве аще достоверно будет известно, что тот имеет рукоположение от еретиков»(Пр. Ап 68). Таким образом, благодать, подаваемая в хиротонии признается так же неизгладимою и неповторяемою, как и благодать, подаваемая в крещении.

Таинство священства есть такое священнодействие, в котором через молитвенное возложение рук епископа на главу избранного лица, низводится на это лицо Бож. благодать, освящающая и поставляющая его на известную степень церковной иерархии и содействующая ему в прохождении его иерархических обязанностей. Молитва хиротонии такова: «Бож. благодать, всегда немощи врачующая и оскудевающая восполняющая, пророчествует (имя) благоговейнейшего диакона во пресвитера, помолимся о нем, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа». В отличии от таинства хиротонии, молитвенное поставление в низшие степени клира (чтеца, иподиакона) называется хиротесией.

Для епископа существует обязательство безбрачия. В первые века это требование не было обязательным, хотя безбрачие среди духовенства было распространено широко. 6 Вселенский Собор сделал его законом. На пресвитеров и диаконов Церковь не возлагает принудительного безбрачия, хотя возбраняет вступление в брак по получении хиротонии, и не допускает до священства второбрачных или женатых на второбрачных.

9) Проф. – Прот. Г. Флоровский. «Евхаристия и соборность» (извлечения)

Св. Евхаристия совершается в память о Христе и прежде всего в воспоминание о тайной Вечери, когда Господь установил и Сам совершил святейшее таинство Нового Завета и заповедал ученикам: Сие творите в Мое воспоминание.

Тайная Вечеря не только была единожды совершена, но и таинственно продолжается до скончания века, «дондеже приидет Господь». Евхаристия продолжается, хотя великая Жертва не повторяется, ибо она едина, как един Великий Архиерей «приносяй и приносимый». «И ныне предстоит тот же Христос. Кто приготовил ту трапезу, Тот же приготовляет и эту. Та трапеза, за которой было установлено таинство, ничем не полнее каждой последующей, ибо и днесь совершающий вся и преподающий есть Он, как и тогда» (св. Златоуст).

Церковь, как Тело Христово, исполняется во времени. «Христос есть Глава в Своем теле, которое должно совершенно устроится и наполнится» (св. Златоуст). И каждая евхаристия есть некое исполнение Тайной Вечери, ее отображение и раскрытие в мiре, во времени. « Каждая Евхаристия есть жертва всецелая; ее приносим мы и теперь, тогда принесенную и никогда не оскудевающую» (св. Златоуст.)

«Как вечный Первосвященник, Спаситель непрестанно совершает для нас сию службу. Не так, что снова Он сходит на землю и воплощается, не так, что вознесшееся Его Тело нисходит с неба. В Вознесении Своем Христос, сидящий одесную Отца, не отлучается и от земли, и пребывает неотступно в Церкви Своей» (Ник. Кавасила). «Христос и нам оставил плоть Свою, и с нею же вознесся» (Златоуст). Евхаристическое преложение Св. Даров неисповедимо совершается таинственным действием Св Духа.

В таинстве Евхаристии «жертва совершается не через заколение вновь Агнца но через преложение хлеба в единого закланного Агнца» (Кавасила).Предложен­ные Дары освящаются действием Св. Духа по молитвенному призыванию Церкви. Св. Дары приемлются в пренебесный жертвенник Божий и становятся истинной плотью и кровию Христа,- и через это воспринимаются в единство Ипостаси Бога-Слова. Это – тело Богочеловека, рожденное от Девы, пострадавшее, воскрес­шее, вознесенное, прославленное. Это – Сам Христос, «во двою естеству неслитно познаваемый».

Евхаристия совершается ради человека и совершается через человеческое естество Воплотившегося Слова. «Евхаристия есть врачество безсмертия, врачество жизни, врачество нетления»(св. Игнатий Богоносец). Принимая телесно Св. Дары, мы преискренно соединяемся со Христом-Богочеловеком. Плотъ Господа через единство ипостаси Воплощенного Слова уже обожена, есть «тело сущего над всеми Бога» (св. Златоуст). В силу неизменного и нераздельного единства двух естеств в лице Богочеловека через евхаристическое вкушение «мы стано­вимся причастниками Божества Иисусова» (св. Дамаскин). И для телесно-духовно­го существа, каким создан человек, нет иного пути и средства к соединению с Богом, как то открыл Сам Господь: «если не будете есть плоти Сына Человечес­кого и пить крови Его, не будете иметь в себе жизни»(Ин., 6,53).

Созидая Свою Церковь в предварении Своих спасительных страданий, Господь устанавливает на Тайной вечери таинство Нового Завета, как таинство един­ства и любви. Таинственный Дом Отца, в котором обители многи суть – это Цер­ковь, в которой Верующие в Господа благодатной силой любви соединяются в таинственной телесности с Ним и между собою, соединяются через таинство Евхаристии. Причащающиеся делаются телом Христа.

Поэтому Евхаристия есть таинство Церкви, таинство ее собрания. Евхаристи­ческое общение есть не только нравственное единство, единство воли и чувст­ва, но и единство жизни во Христе. Самый образ Тела указывает на органическую непрерывность жизни. В верных, в силу и в меру их соединения со Христом откры­вается единая Богочеловеческая жизнь – в общении таинства, в единстве живо­творящего Духа. Причастники Евхаристии бывают «сотелесниками и единокровны­ми Христу» (св. Кирилл Иерус). «В едином Тело Своем посредством таинственно­го благословения Христос делает верующих воистину сотелесными Себе и между собою, чтобы и сами мы соединялись, в единение с Богом и между собою, хотя и отделялись каждый от другого душами и телами в особую личность»(св. Кирилл Алекс).

В Евхаристии верные становятся сочленами во Христе и через это – сочле­нами друг другу. Созидается новое кафолическое человечество – род христиан­ский. Евхаристия есть таинство кафолического единства Церкви. Свое единство и соборность Церковь узнает и осуществляет прежде всего в Евхаристии. И евха­ристическое общение есть исполнение и вершина церковного единства.

Евхаристическое тайнодействие есть прежде всего общая и соборная молитва. «И когда мы молимся, то не за одного, но за весь народ, ибо мы, весь народ, есмы одно». Молитвы Евхаристии тайнодействующий иерей приносит от лица всего со­брания верных, всей церкви. От лица церкви он приносит и святое возношение, а не только от себя.

Церковь говорит устами священнослужителя. Но только иерей смеет возносить молитву верных, ибо только он облечен Бож. благодатию правом говорить за всех. И это право и этот дар он получает не от народа, но от Духа Святаго в порядке преемственного священноначалия, но получает его для народа, как дар служения Церкви.

Церковь предстоит в молитве в духовном единстве, в нераздельной соборно­сти. Молитва верных должна приноситься едиными усты и единым сердцем. В этой молитве каждый должен ощущать и сознавать себя, как член церковного тела. «Ибо предлежит общая для всего мiра очистительная жертва» (сб. Златоуст). В поименном перечислении тех, за кого Церковь молится, освящается личность христианина. Евхаристическое именование живых и усопших утверждает каждую личность в едином соборном теле Церкви. Эта молитва возносится по освящении Даров пред лицем Самого Христа.

В Евхаристии не зримо, но действительно открывается, полнота Церкви. Каждая литургия совершается в связи со всею Церковью и как бы от ее лица, – как и полномочие тайнодействовать священнослужитель имеет в силу апостольского преемства, и тем самым от апостолов и от всей Церкви. Ибо каждая малая Церковь есть не только часть, но и образ всей Церкви, неотлучный от ее единства и полноты. И потому во всякой литургии таинственно, но реально соприсутствует и соучаствует вся Церковь. В литургии мы созерцаем Богочеловека Христа, как Основателя и Главу Церкви, – и с Ним всю Церковь.

В евхаристической молитве Церковь сознает себя единым и всецелым телом Хри­стовым. Внешним знаком этого созерцаемого единства являются частицы, полагае­мые во время проскомидии на дискосе окрест св. Агнца, приготовленного для ос­вящения. Здесь Бог посреди людей, получивших обожение от Воплотившегося нас ради. И это не только образ, не только священный символизм. Литургическое по­миновение имеет тайнодейственную силу, – и потому совершается оно только о верных, о членах Церкви. «Ибо частица, принесенная за кого-либо, лежа близ Бож. Хлеба, бывает причастной освящения, и быв положена в потир, она соединяется с Бож. кровью. Поэтому и на душу, за которую она принесена, низводится благодать, Здесь как бы совершается мысленное приобщение, и если Человек и грешен, но по­каялся, то он невидимо душею принимает общение духа» (св. Симеон Сол.).Таким, образом, в Евхаристическом поминовении укрепляется единство верующих во Хри­сте, – действием спасительной благодати, приемлемой и усвояемой каждым в меру чистоты и достоинства. Ибо может быть причащение св. Тайн и во осуждение. Толь­ко любовь человека усвояет любовь снисходящего Бога.

Смысл приобщения – в соединении с Богочеловеком через плоть Его, в соединений не только телесном, но и духовном. Через евхаристическое тайнодействие Христос духовно соединяется и с отсутствующими верными. «Сего хлеба и сей чаши равно причащается и род живых, и род мертвых, – каждый соответственным образом»(св. Ник. Кав.).Таким образом, в Евхаристии снимается грань смертного разлучения – усопшие соединяются с живыми в единстве трапезы Христовой. Евхаристическое поминовение не есть только воспоминание, но – созерцание апостольского общения во Христе. Потому и приносится, молитва о всех, что «этою священною жертвою все вместе, и ангелы, и св. люди соединились со Христом и освятились в Нем, и через Него соединяются с нами»(св. Симеон Сол.). И каждый раз, совершая Евхаристию, Церковь созерцает это единство и молится от лица всего призванного и спасен­ного человечества.

В Воплощении Слова возстановился образ и подобие Божие в человеке. В святых созерцается чаемое благодатное обожение человека, как совершившееся. В святых церковь созерцает свое исполнение, величайший дар Бога человеку. Это – ее члены в подвиге добром, достигшие Христова покоя. «Мы все – одно тело, хотя одни члены светлее других»(св. Злат.).В Евхаристии предваряется исполнение Церкви, то совершенное единство человечества, которого мы чаем в жизни будущего века

К оглавлению

К следующему разделу