Политический и духовный выбор русского человека во Второй Мiровой войне


Политический и духовный выбор

русского человека во Второй Мiровой войне

 

            Статья «О Советско-германской войне», ранее опубликованная на узле «Церковные Ведомости», вызвала неоднозначную реакцию читателей: от похвальной до резко-отрицательной. Взгляд на ту эпоху глазами советско-патриотических пропагандистских штампов укоренился у многих. Этот взгляд неверен исторически и нравственно, и его нужно постепенно изживать, иного выхода здесь нет. Но с другой стороны, люди, пережившие ужасы той поры, часто вполне основательно отбирают у автора и у людей его поколения право на резкость суждений. Потомки всегда бывают правы, оценивая историческую ситуацию задним числом и видя все ее итоги. Но эта правда лишь внешняя. Гораздо большая правда за теми, кто сам пережил эти адские годы и остался верен своему идеалу. Суд современников и участников всегда бывает нравственно оправдан в большей мере, нежели чем суд потомков. И поскольку современники уже почти все ушли, потомкам должно быть более внимательными к себе и сдержанными в суждениях. И здесь мы не станем возражать критикам статьи из лагеря советских патриотов. Нужно сказать нечто важное тем, кто, признавая правоту автора историческую, осудил его в неправоте психологической.

            Попробуем по возможности дополнить статью «О Советско-германской войне» некоторыми сведениями, которые автор не охватил по причине обширности темы. А затем постараемся ответить на главный итоговый вопрос: был ли шанс у национально-мыслящих русских людей к восстановлению исторической России? Был ли он объективно, а не только в предположениях или мечтах? Соответственно, был ли у них четко поставленный нравственный выбор?

 

            1. Кем была развязана Вторая Мiровая война и с какой целью?

            Советско-германская война – составная часть Второй Мiровой войны. Известно, что Первая Мiровая война была развязана в эпоху, когда масонские ложи и еврейские банкиры уже составляли великую международную силу и получили возможность вмешательства в межгосударственные отношения. Цели этой «мiровой закулисы» и ее выгоды были известны: низложение последних христианских монархий в Европе, и результаты войны вполне соответствовали этим целям. На месте Германской и Австрийской монархий возникли контролируемые масонством республики, а Россия попала под гнет большевицкой тирании. «Война имела демократическую идеологию, поэтому Россия попала в число побежденных стран» (П.Б. Струве).

            После Первой Мiровой войны в побежденных странах, прежде всего в Германии, на почве анархии и деморализации, как альтернатива, стало стихийно возникать мощное национальное анти-коммунистическое и анти-либеральное движение фашизма, которое, правда, очень быстро было взято под контроль антихристианскими силами. В 20-е и 30-е годы в ряде стран Европы эти силы пришли к власти, представив свой вариант построения «нового мiрового порядка». В результате «Мiровая закулиса» стала готовить мiровую войну. Ударной силой против стран фашистского блока был избран коммунистический СССР. С этой целью Запад финансировал его индустриализацию и помогал созданию военно-промышленного комплекса (для чего бы иначе Западу помогать развитию такой огромной разоренной страны; почему бы лучше не попытаться превратить ее в свою колонию, как это сделано теперь?). С другой стороны, «западные демократии» вели переговоры c Германией о возможном переделе Европы… Изнурительная кровопролитная война двух тоталитарных режимов должна была, по замыслу «закулисы», обезкровить эти страны, перемолоть в них все национальные силы, дабы в дальнейшем они не могли противостоять строительству нового мiрового порядка по западной схеме.

            Главным оппонентом финансового интернационала были страны фашистского блока во главе с Германией. Советскому Союзу предназначалось сковать сухопутные силы Германии, а одновременно с этим перемолоть русскую силу, не дать ей прийти к власти.

            Планам финансового интернационала помогали и собственные агрессивные антихристианские идеологии обоих тоталитарных режимов. Проповедь мiровой революции и арийского расизма сами шли с мечами навстречу друг другу. Западу оставалось только поддерживать этот процесс. Из рассекреченных после 1995 г. советских архивов, приводимых, например, в книге Бориса Соколова «Маршал Жуков. Портрет без ретуши», явствует, что советское руководство проводило в Генштабе в январе 1941 г. игру на картах, рассматривая два варианта нападения на Германию: через Польшу и Восточную Пруссию и через Румынию и Венгрию. Был избран второй вариант, а срок начала войны определен на первые числа августа. Гитлер только опередил Сталина на месяц или полтора.

            Готовясь к войне, советское руководство пыталось проводить свою собственную политическую игру, маневрируя между странами либерал-демократии и фашистского блока. Но полной самостоятельности оно не имело, будучи властью незаконной, лишь условно и с трудом признаваемой в мiре, а кроме того, зависимой от своих финансовых покровителей, и главное, не имеющей поддержки в собственном народе и держащейся лишь посредством массового террора. Поэтому и в начавшейся войне большевицкое руководство вынуждено было играть ту роль, которую ему уготовили, – вести максимально разрушительную для России и кровопролитную войну (см. на эту же тему: Трагедия века ).

 

            2. Потери советских войск во Второй Мiровой войне.

            В упомянутой книге Б. Соколов приводит данные из рассекреченных архивов Генштаба. Относительно точные цифры потерь имеются лишь по офицерскому составу. Советских офицеров погибло около 900 тысяч (для сравнения, немецких – 100 тысяч). К 1990 году были собраны данные о 9 миллионах поименно известных солдат. Но уже после этого похоронными командами обнаружены останки еще 5 тысяч человек с именными медальонами – они не значатся в списках среди этих 9 миллионов. Ясно, что поиск русских костей в наших лесах может быть еще очень долгим и результативным. Только в Новгородской области предполагают погибшими около полумиллиона советских солдат. Поэтому все расчеты общих боевых потерь остаются достаточно условными и приблизительными. По оценке Б. Соколова речь идет о 22-23 миллионах, не считая 4-х миллионов советских пленных, погибших в немецких лагерях. К этим цифрам нужно прибавить 10-12 миллионов мирного населения, погибшего от боевых действий в прифронтовой полосе, от голода, болезней и каторжных работ, как в немецкой зоне оккупации, так и в советском тылу. Таким образом, в общей сложности Вторая Мiровая война унесла около сорока миллионов жизней советских людей, преимущественно славян. К этой же цифре склоняются А. И. Солженицын и прот. Лев Лебедев.

            Потери Вермахта указать проще, благодаря немецкой аккуратности, ибо немцы считали своих убитых. Фронтовые потери составляют 2,2 млн. человек и около 3-х миллионов населения уничтожено американо-британскими воздушными бомбардировками. Соотношение боевых потерь немецких и советских войск получается 1:10. За всю свою прежнюю историю Россия не знала таких потерь во внешних войнах. Суворов бил превосходящего противника, нанося ему потери в три-четыре и более раз. Но и в неудачных для России войнах таких «сталинских» соотношений никогда не получалось. Так в Крымскую войну 1854-55 гг. потери сторон были примерно равными. В Японской войне 1904-05 гг. потери противника оказались даже больше (за счет осады Порт-Артура, где японцы потеряли много живой силы). В Первой Мiровой войне Россия понесла огромные потери – 2,2 млн. убитых и столько же инвалидов, но и тогда потери обеих сторон оказались примерно равными. При этом из десяти мобилизованных русских в Первую войну в среднем один погиб и один вернулся инвалидом, остальные же пришли с фронта здоровыми. А во Вторую войну из десяти мобилизованных спасся один инвалид и один здоровый, а остальные восемь не вернулись совсем. Отчего же такие огромные потери?

            Частично этот страшный результат войны объясняется естественными причинами – технической отсталостью советской армии и особенно отсутствием грамотных командиров высшего и среднего звена. Истребление командного состава армии и интеллигенции в ходе репрессий 30-х годов, замена выбывших на полуграмотных «образованцев» привели к тому, что во главе красной армии оказались невежественные и самоуверенные «маршалы-конноармейцы»: Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Жуков и др., на совести которых многие проваленные операции и сотни тысяч загубленных напрасно солдат. Но к чьей-то личной бездарности всего не сведешь. Общая атмосфера страха, созданная еще раньше, в ходе большевицкого террора, вывела на высшие посты людей, не считавшихся с чужой жизнью. Принцип был прост: хочешь уцелеть сам – швыряй в огонь других. По такому правилу эти люди жили в конце 30-х годов, тем более, не могли они иначе командовать и в войну, когда атмосфера внутреннего террора еще более накалилась. В такой обстановке даже грамотные и способные военачальники, вроде Шапошникова, Василевского, Ватутина, были скованы в своих действиях, боялись возражать против абсурдных и вредных решений сталинского руководства.

            И эта система спасения себя от репрессий за счет живой силы собственных войск отражала более глубокую духовную закономерность, верно подмеченную о. Львом Лебедевым. Коммунистический режим направлялся тайными служителями сатаны, действовавшими под прикрытием «пролетарской» идеологии. Их главные черты: агрессивное богоборчество, аморализм и беззаконие, - прикрывались постоянным оборотничеством (на словах одно, на деле совершенно другое, вплоть до прямо противоположного). Служители сатаны во все времена получают помощь от диавола посредством кровавых жертвоприношений. Чем больше убийств – тем надежнее дьявольская помощь. Именно этим и объясняется удивительная живучесть большевицкого режима, не раз оказывавшегося на краю пропасти, но с помощью невиданного террора выходившего из критических ситуаций (например, во время Гражданской войны). Подобная картина повторилась и на советско-германской войне. Многие операции советских войск, когда кое-как обученных и плохо вооруженных солдат гнали на прорыв подготовленной немецкой обороны, гнали фактически на убой, были результатом не только тупости и жестокости советских генералов. Эти военные провалы знаменовали циничное жертвоприношение дьяволу, с помощью которого кремлевские главари правили в стране.

            Отец Лев верно отмечает, что по мере ослабления репрессий после Сталина, слабел и сам коммунистический режим. И едва только он провозгласил себя «коммунизмом с человеческим лицом», как тотчас же и прекратил существование без особого внешнего удара. Ибо у него не было, и не могло быть «человеческого лица»; его лицо всегда было звериным, дьявольским.

 

            3. Тайна ленд-лиза.

            Но кроме помощи на оккультно-мистическом уровне кремлевскому руководству была оказана и ощутимая материальная помощь от американских банкиров. Это были военно-технические поставки по программе ленд-лиза от США, Англии и Канады. Объемы этих поставок приводит, например, проф. Э.Саттон в книге «Уолл-Стрит и большевицкая революция», а также другие авторы.

            По ленд-лизу советская армия получила до 55% использованных взрывчатых веществ и более половины высокооктанового бензина, до ¾ взрывателей, столько же телефонного кабеля и радиостанций для танков и самолетов, 90% транспортной авиации (типа «Дуглас»), 90% грузовых автомобилей (400 тыс. «Студебеккеров»), большое количество цветных металлов и сплавов алюминия, несколько тысяч металлорежущих станков для военной промышленности, до ¾ использованной автотранспортной резины, оборудование для нескольких нефтеперерабатывающих заводов, четыре тысячи железнодорожных локомотивов. Известно, что именно отсутствие средств транспорта и связи было главным уязвимым местом советских войск, не позволявшим им быстро маневрировать. Поставки по ленд-лизу восполнили этот недостаток.

            Кроме того, следует отметить и поставки танков, самолетов, зенитных орудий. В общем объеме от использованной на фронтах техники эти поставки обеспечили 10-15 %, но они поступили в 1942-43 гг., когда нехватка военной техники у советских войск была наиболее ощутимой. Кроме того, были поставлены радиолокационные установки, торпеды, корабли – охотники за подводными лодками, инженерное оборудование и даже колючая проволока для заграждений.

            Огромное значение имели поставки больших партий продовольствия. Американскую тушенку и яичный порошок в годы войны ела вся страна. Было поставлено до 4 млн. пар ботинок и разное военное снаряжение. Банкиры Уолл-Стрита поставили Сталину даже самое свое святое – платы для печатания долларов. Этими купюрами расплачивались советские агенты в Европе.

            В целом помощь по ленд-лизу разрешает загадку: каким образом СССР в 1943-44 гг. выставил на фронт вдвое больше техники, чем Германия, если стали при этом выплавил вдвое меньше ее? Поставки эти были хорошо продуманны, согласованны на совместных комиссиях, восполняли именно то, что СССР не производил вовсе или производил недостаточно и некачественно.

            Известно, что в 1941-42 гг. советская армия понесла огромные, невосполнимые потери в технике и вооружении; советская военная промышленность лишилась многих объектов на Украине, в Белоруссии и на юге России. Развертывание промышленности на Урале и в Сибири было связано с огромными трудностями. Без поставок по ленд-лизу советская армия никогда не смогла бы наступать.

            В советской историографии значение ленд-лиза всячески принижалось, хотя не было возможности замолчать его совсем. Не очень рекламировали ленд-лиз и в самой Америке, во всяком случае, точные цифры поставок до последнего времени скрывали. Но сам факт огромных затрат финансовой верхушки США на поддержку большевицкого режима говорит за себя. Значит, сталинская диктатура вполне устраивала американцев, и они не желали ее менять на что-либо другое.

 

            4. Подвиг советских солдат в пропаганде и в жизни.

            Советская пропаганда с первых дней войны раскручивала тему советского патриотизма и «массового героизма». Главпур во главе с Мехлисом дирижировал хором комиссаров и политруков; «Красная звезда» под руководством Давида Ортенберга фабриковала «патриотические мифы», например, про 28 панфиловцев. Борзописцы, вроде В. Гроссмана и И. Эренбурга, взывали к «железному русскому аввакумовскому характеру» и заклинали народ листовками «Убей немца». Кинорежиссеры, вроде Эйзенштейна, успешно штурмовав Ташкент, снимали там карикатурные фильмы по русской истории про Александра Невского и Ивана Грозного. Бернесы и Утесовы в том же Ташкенте пели патриотические песни на музыку Френкелей, Фрадкиных и Шаферанов и на слова Долматовских, Матусовских и Лисянских. В общем, патриотизм на таких дрожжах возрастал ударными советскими темпами.

            Большевики разыгрывали патриотическую карту, начиная уже с Гражданской войны. Белых клеймили, как наемников иностранного капитала, воюющих против русских рабочих и крестьян. Особенно много «русской» патриотической демагогии было использовано в войне с Польшей в 1920 г. На эту удочку попались и многие царские офицеры, начиная с известного генерала Брусилова, который и сам составил подобные же призывы к офицерам в пользу большевиков, патриотические по форме и провокационные по сути.

            Обращение к идее русского патриотизма оказалось выигрышным и привлекло на сторону большевиков немало людей. Аналогичным образом, и роспуск Коминтерна в мае 1943 г с переходом европейских компартий к лозунгам национальной борьбы против немецких оккупантов принес им определенную популярность среди своих народов, позволил перехватить лидерство в антифашистской борьбе.

            Однако миф о массовом героизме советских войск убедительно опровергается данными по числу советских военнопленных, а также сталинскими приказами об отношении к советским пленным и членам их семей. Хотя эти данные, естественно, скрывались, советское руководство изначально понимало, какую долю своих солдат оно теряет в лице сдавшихся, и принимало к ним (и к их родственникам) самые жестокие меры. Только за полугодие 1941 г. в плен сдались до 3 млн. советских солдат, а всего за войну – 5,5 млн. С немецкой же стороны к апрелю 1945 г. в плен сдалось немногим более 1 млн. человек (и еще 4 млн. уже после капитуляции Германии). Около миллиона советских граждан служили в различных частях Вермахта.

            Очевидно, что советские солдаты не слишком стремились защищать людоедский режим, особенно, когда видели его бездарные и жестокие методы ведения боевых операций. Потому-то и применялась повсеместно широкая система подавления: трибуналы, заградотряды, штрафбаты и показательные расстрелы. В тылу же пленные были объявлены перебежчиками, а их семьи лишались продовольственных карточек и обрекались на голодную смерть. Недавно начали появляться данные о приблизительном числе расстрелянных заградотрядами и трибуналами советских военнослужащих: счет идет на сотни тысяч человек. В такой системе советские солдаты, по удачному, но горькому выражению, оказались «приговоренными к подвигу». У них не оставалось ни выбора, ни выхода, иначе как сражаться и умирать в том строю и в том окопе, где их поставили. Советская система мобилизовала на фронт до 15% населения, при средней норме 11% для воюющей страны.

            Система тотального террора и тотальной пропаганды сделала свое дело, в котором Советам помогла со своей стороны антирусская политика нацистского руководства. Советские солдаты в основной массе стали сражаться хорошо. Иначе не объяснить конечного итога войны.

            На дальнем горизонте забрезжила возможность победы и окончания всего военного кошмара. Такая перспектива всегда обнадеживает и воодушевляет. «Этот день мы приближали, как могли» и «каждый все-таки надеется дожить», - вот простые и понятные мотивы выполнения воинского долга, в предельных ситуациях ведущие к подвигу. И советские идеологические штампы здесь совершенно не при чем. В любой наступающей армии всегда меньше потерь и больше героев.

            Справедливо замечание, что советский режим спас советский старшеклассник. Действительно, двадцать лет передышки между войнами позволили воспитать комсомольскую молодежь, не знакомую с советскими репрессиями, полностью зачумленную пропагандой и, действительно, свято верующую в партию и в Сталина. Именно это поколение и дало основную часть младших офицеров, которые и сами отчаянно воевали, и заставили воевать солдат. Эти бывшие старшеклассники обычно не сдавались в плен, и они-то заканчивали войну в Германии. На интересное сравнение наводит судьба наиболее известных советских героев Зои Космодемьянской и ее брата Александра, лейтенанта-танкиста, убитого под Кенигсбергом. Их дед, священник с типичной для духовенства фамилией, был расстрелян большевиками в 1918 г. Внуки родились уже после его смерти и были воспитаны комсомолом. Лишенные веры своего деда, они показали его душевные качества, его доблесть, но уже не за Христа. Сама собой напрашивается аналогия с янычарами. Турки отбирали мальчиков у христианских родителей, нередко убивая последних, а потом воспитывали их в исламе, получая таким способом самых храбрых и жестоких воинов во всем своем войске. Не вправе ли и мы теперь сказать, что подобным же образом и советский режим «объянычарил» несколько поколений русских людей, смолов в порошок их отцов и дедов и воспитав в духе своей тотальной лжи? И вправе ли мы отказать в храбрости советским янычарам?

            Некоторые исследователи называют советско-германскую войну «второй гражданской и второй отечественной», т.е. отмечают в ней черты той и другой войны. В значительной степени это верно. Для сформировавшихся за четверть века новых людей, разделяющих советскую идеологию, это была отечественная война. И ее полное название «Великая Отечественная война советского народа» не есть безсмыслица. Для не признавших советский режим она стала продолжением, точнее особой формой гражданской войны. Но в отличие от 1-й Гражданской войны (1918-20 гг.) у русского народа не оказалось ни своей национальной армии, ни своего независимого правительства, ни своего национального ведущего слоя. Все остатки прежней России за четверть века большевицкого господства были в Отечестве уничтожены. А национальная эмиграция оказалась отрезанной от России другим тоталитарным антирусским режимом – нацистским.

           

            5. Русский политический выбор.

            У подсоветских людей, мобилизованных в красную армию, реального выбора не было: или умереть в бою, или быть расстрелянным за попытку сдачи в плен или членовредительство, или, наконец, сгинуть в немецком плену. Из 5,5 млн. советских военнопленных погибло около 4-х миллионов. Остальные выжили только потому, что работали на тяжелых работах или служили во вспомогательных частях Вермахта (большей частью они потом отправились умирать в ГУЛАГ). Во всяком случае, весь вопрос свелся к личному выживанию человека, которого преследует смерть со всех сторон. По выражению И. Шафаревича, русская история ХХ века стала бегом наперегонки со смертью.

            Для людей, оказавшихся на занятой немцами территории, тоже выбор был невелик: или заниматься личным хозяйством и выживанием, или идти в полицейские формирования на борьбу с партизанами. С 1942 года началась кампания по вывозу советской молодежи на работу в Германию, увеличились налоги, трудовые повинности, ужесточился оккупационный режим, вводилась смертная казнь заложников из населения в отместку за теракты советских партизан.

            Показателен пример «бригады РОА» – антисоветского формирования, организованного Воскобойниковым и Каменским в 1941-42 гг. в Брянской области. В нем в разное время служило до 50 тысяч человек, и оно занималось борьбой с партизанами, т.е. вело «вторую гражданскую» войну. Немцы так и не позволили этой бригаде развернуться в какую-то национальную русскую часть и послужить опорой для хотя бы местной русской власти. Эта бригада так и осталась местным полицейским формированием, печально прославилась грабежами и жестокостями по отношению к местному населению.

            Те из русских пленных, кто вступил в восточные легионы Вермахта или части ваффен СС, оказались только пушечным мясом в руках германского командования, но никакой пользы для русского дела принести не смогли. Разделенные на отдельные батальоны, роты и рабочие команды, разбросанные по всему фронту и по границам рейха, вплоть до Атлантического вала, русские формирования так и остались командами военнопленных. Нежелание умирать за Сталина и сдача в плен приводила к смерти в лагере для пленных, а нежелание умирать в этом лагере и вступление в «восточные легионы» приводило опять к смерти – за рейх и за Гитлера, но не за Россию.

            Подобная картина наблюдалась и у других народов, зажатых между двумя тоталитарными режимами. Например, латыши потеряли около 100 тысяч убитыми в составе германских войск и еще 50 тысяч убитых – в составе советских войск, не получив для себя независимости ни от тех, ни от других.

            Нацистское руководство, будучи антихристианским, однозначно враждебно относилось и к Православию, и к Российскому государству, и к русскому народу. Не следует забывать, что все славяне были причислены немецкими расистами к «унтерменшам», т.е. неполноценной расе и подлежали вытеснению с земель и геноциду. Лишь на время войны немецкое командование проявило терпимость к православной вере, но и при этом делало ставку на поощрение сект и нехристианских культов в России, а также стремилось расчленить Русскую Церковь на оккупированных территориях. Оно так и не допустило представителей Русской Зарубежной Церкви в Россию. Ни традиция имперского пангерманизма, ни тем более, расистско-богоборческая идеология и политика нацизма, не оставляли места для надежд на какое-то партнерство русских национальных сил с германским правительством.

            Другие страны, «сателлиты» Германии, возникшие в результате ее завоеваний в Европе, например, Хорватия или Словакия, имели хотя бы какую-то не оккупированную немцами территорию, свое, пусть не совсем самостоятельное, но национальное правительство, и свою, пусть небольшую, национальную армию. Русским же во всем этом было отказано. Движение генерала Власова было движением пленных, и уже только поэтому не могло иметь самостоятельности. Но и такому движению немцы препятствовали до самого падения рейха. Пражский конгресс Комитета Освобождения народов России состоялся только в ноябре 1944 г., а формирование двух дивизий РОА началось только в январе 1945 г., но к тому времени было уже слишком поздно.

            Даже для свободной части русского народа – национальной русской эмиграции, выбор в пользу Германии был далеко не очевиден. Например, генерал Деникин еще накануне Второй Мiровой войны предупреждал, что «не должно быть ни германофильства, ни франкофильства, а только русофильство». Известный военный историк Керсновский, возражая против участия русских добровольцев в гражданской войне в Испании на стороне Франко, считал, что «русская кровь должна проливаться только за русские интересы». Проф. И. Ильин предупреждал, что схема «враг моего врага – мой друг» неверна, ибо враг коммунизма – нацизм является также и врагом национальной России. Вообще с эмигрантами немцы считались лишь немногим более, чем с советскими пленными.

            В начавшейся советско-германской войне большинство русской эмиграции  увидело последний шанс к насильственному свержению коммунизма, но просмотрело тот факт, что нацистское руководство Германии не собирается восстанавливать историческую Россию, а собирается только сменить собою коммунистических поработителей русского народа.

            Среди национально мыслившей эмиграции, отрицавшей возможность положительной эволюции большевизма и его перерождения в национальную русскую власть, накануне Второй Мiровой войны рассматривались разные возможности «спасительной катастрофы» коммунистического режима. Одни рассчитывали на военный переворот изнутри, руками прозревших красных командиров во главе с каким-нибудь «комкором Сидорчуком». Другие рассчитывали на внешнюю военную интервенцию. Первая возможность была в корне пресечена сталинскими чистками и массовыми репрессиями среди командного состава красной армии. Оставалась только вторая возможность – иностранная интервенция со всеми неудобствами: национальным унижением, расчленением и грабежом страны, оккупационным режимом. Выбирать приходилось лишь меньшее из двух зол, и никто не мог заранее поручиться, какое именно из двух зол будет меньшим.

            Интересно сравнить позиции генералов А. Деникина и П. Краснова – давних оппонентов и соперников со времен Гражданской войны. После начала советско-германской войны Деникин заявил, что красная армия сначала должна разгромить немцев, а потом повернуть оружие против большевиков. Такую возможность, видимо, учли большевики и их закулисные покровители, и провели войну так, что после пирровой победы над Германией о реальном сопротивлении коммунистическому режиму не приходилось и думать. Генерал Краснов выбрал другой путь, уже даже не «прогерманскую ориентацию» в качестве относительно независимого Донского атамана, как в 1918 г., а просто службу в управлении казачьих войск вермахта. Но и здесь ему удалось только сформировать к концу войны один казачий корпус под немецким командованием (ген. Панновица), но ни о какой самостоятельности говорить не пришлось. Таким образом, ни путь Деникина, ни путь Краснова не дали никаких реальных результатов.

            Русская эмиграция на Балканах сформировала в 1941-42 гг. Русский охранный корпус, который имел больше прав, чем части из советских пленных, но и он не стал ядром русской национальной армии, ибо не был допущен нацистами в Россию, а использовался для борьбы с красными партизанами в Сербии. Народно-трудовой союз пытался со своей стороны организовать в России в качестве «третьей силы» свое подполье, антисоветское и антинемецкое, но оно было уничтожено поочередно Гестапо и НКВД.

            Уважая мужество и жертвенность русской эмиграции, следует признать, что сотрудничество всех русских антикоммунистических сил с немцами свелось к выполнению приказов германского командования в интересах рейха, но не России. Русским освободительным силам не удалось создать ни своего национального правительства, хотя бы на какой-то части территории, ни своей национальной армии. Такой исход изначально предвидели некоторые участники Белой борьбы, как тот же генерал Деникин, которые не стали советскими патриотами, но и не поддержали прогерманскую деятельность своих соотечественников. Полная зависимость от немцев оттолкнула от генерала Власова и ряд пленных советских генералов (Лукина, Понеделина и других), готовых сотрудничать с немцами лишь при условии создания независимого русского правительства.

            Итак, политического выбора для русского человека в советско-германской войне не было. В этом отличие от войны гражданской, где русские национальные силы имели оформление в виде независимых армий и правительств. А двадцать лет спустя ситуация в корне изменилась. Русский народ оказался стиснут между двумя тоталитарными, антирусскими и антихристианскими режимами: коммунистическим и нацистским, которые стирали его, как жернова. Третьей стороны не было, а попытка ее создать с помощью одной из двух враждебных сил была изначально обречена на провал. Потому нельзя строго судить наших соотечественников, если они руководствовались одним только стремлением к выживанию, личному и групповому, в тех нечеловеческих условиях, в которых были поставлены.

            Можно провести такую аналогию. Во времена христологических споров святые отцы показали, что разумное человеческое естество не бывает безипостасным, внеличностным, но при этом может существовать в чужой ипостаси. Так во Христе совершенное человеческое естество приемлется в ипостась Бога Слова. Если сравнить народ с естеством (то и другое – объект, а не субъект), а государство с личностью (субъекты), то безгосударственное состояние народа есть как бы безличностное, с неоформившимся национальным сознанием. Бытие народа в чужом враждебном государстве есть бытие в чужой личности, как бывает у бесноватых, утративших личное самосознание и отождествивших свою личность с чужой (т.е. с бесом). Во время советско-германской войны русский народ не имел своего государственного лица, а потому и национальное самосознание раздваивалось, отождествляясь то с советским режимом, то с рейхом.

            Осмысленного политического выбора и возможности действия в национальных интересах у русских людей фактически не осталось. Но у них остался выбор духовный, ибо на занятых немцами территориях появилась свобода для религии и церковной деятельности.

 

            6. Религиозный подъем в годы войны.

            Несомненным фактом остается пробуждение религиозного интереса и тяги к Церкви у русских людей, оказавшихся на территориях, свободных от коммунистов. Напомним, что на этой территории, занятой немцами в 1941-42 гг. проживало до войны около 80 млн. человек, в основном славян. Исследования современных историков (как например, Шкаровского) дают достаточно подробную картину как политики германского правительства в отношении Церкви, так и самой церковной жизни в этих областях. Прежде всего, бросается в глаза размах восстановления храмов и быстрота, с которой наладилось в них богослужение. Буквально за год, например, в Псковской епархии, где были закрыты все храмы, к лету 1942 г служба идет уже в трех сотнях церквей. Святитель Леонтий (Филиппович), рукоположенный летом 1942 г. в епископа Житомiрского, за год открыл на Волыни и наладил службу тоже более чем в трех сотнях церквей. В целом, на занятой немцами территории открылось почти 20 тысяч храмов – больше, чем ныне во всей РПЦ (МП), спустя 15 лет с начала перестройки. Немецкое командование только лишь не препятствовало открытию храмов, а Министерство восточных провинций даже пыталось этому мешать. Поэтому такой размах церковного возрождения свидетельствует прежде всего о религиозном подъеме в народе, настрадавшемся под игом богоборческой власти. Тысячи людей в короткие сроки своими руками отремонтировали храмы, возвратили в них спасенную от уничтожения церковную утварь и иконы, не имея при этом никакой материальной поддержки со стороны. И самое главное – открытые храмы не пустовали, в них люди стали собираться на молитву массами.

            Известно, что перепись населения СССР 1937 г., проводившаяся по окончании «безбожной пятилетки», показала неожиданно высокий процент верующих – более трети среди городского населения, и более половины среди сельского. Между тем, в начале 20-х годов, в годы НЭПа, процент верующих был значительно меньше. Репрессии, страх, голод, безконечная ложь коммунизма, тупая и назойливая пропаганда безбожия, гонения на духовенство и глумление над святынями для многих людей привели к обратному результату: вместо обращения в атеизм произошло обращение к вере отцов, сначала тайно, внутри души, а затем, при открывшейся свободе, уже и явно к Церкви.

            Интересно, что в плане церковно-административном в те годы в России имелась большая пестрота юрисдикций. В Прибалтике действовал митр. Сергий (Воскресенский), сохранявший связь с Московской патриархией и Эстонская автономная церковь под Константинопольским патриархом. В Белоруссии и на Украине из епископата Польской Церкви и Московской патриархии организовались автономные церкви: Белорусская (митр. Пантелеимон) и Украинская (митр. Алексий). После войны 15 епископов из этих церквей вошли в состав РПЦЗ. Действовали также автокефалисты, связанные с украинскими националистами и некоторые обновленческие епископы. Перешли к открытой деятельности и многие катакомбные священнослужители ИПЦ (например, схиеп. Макарий /Васильев/ Печорский в Псковской области, схиархиеп. Антоний /кн. Абашидзе/ в Киеве).

            Немецкое правительство препятствовало объединению Русской Церкви, не допускало в Россию представителей Зарубежной Церкви, прежде всего митр. Анастасия, которого держали в изоляции в Белграде. Тем не менее, Зарубежная Церковь пыталась оказать всяческое содействие налаживанию богослужебной жизни, послав в Россию около тысячи антиминсов и большое количество церковной утвари и духовной литературы. Главным же делом РПЦЗ во время войны стало церковное окормление многих тысяч «восточных рабочих», угнанных на работу в Германию из России, и русских пленных, среди которых также пробудился религиозный интерес.

            Если во время советско-германской войны в неблагоприятных политических обстоятельствах имел место религиозный подъем, то в гражданскую войну, напомним, наблюдался как раз упадок веры во всех сословиях и массовый отход от Церкви, что и предопределило поражение белых сил в не столь безнадежных политических условиях.

            Церковная политика большевиков по другую сторону фронта была, как всегда, лживой, вынужденной критическими для них обстоятельствами. Эта политика проводилась в русле общей идеологической линии партии на мобилизацию всех патриотических чувств в народе для своей победы. Для этого в сентябре 1943 г. было организовано Московское патриаршество Сергия Страгородского, открыто около двух тысяч храмов и создана видимость «свободы веры» и «православного возрождения». Конечной целью этих мероприятий было придать ореол «богоустановленной власти» коммунистическому режиму в глазах верующих, имитировать «симфонию» этой власти с Церковью.

            Вся эта официальная ложь и показуха, конечно, не могла вызвать подлинного православного возрождения. Но помимо этого, как и всегда в истории Церкви, было непосредственное действие Божие на людские души. Ежедневная смерть и страдания военного времени, естественно, направляли мысли многих от земной жизни к вечной. Православное богослужение в открытых храмах, даже при отсутствии нормальной, не политизированной проповеди, напоминало о Боге, давало людям то утешение, которого они больше нигде не могли получить. Конечно, как совершенно справедливо отмечал прот. Лев Лебедев («Великороссия. Жизненный путь»), вновь приходящие в открытые сергианские храмы не слышали там призывов к покаянию в безбожии, зато слышали там молитвы за безбожную власть. Поэтому обращение этих людей к вере было неполным, ущербным, ожидающим еще своего личного выбора и «момента истины» в будущем. Тем не менее, эта ущербность во многом компенсировалась избытком скорбей рядового подсоветского верующего. Как отмечали идеологи Русской Зарубежной Церкви, достаточно непримиримые к Московской патриархии (например, архим. Константин), здесь присутствует во многом неведомая постороннему глазу тайна духовной жизни подсоветского человека, открытая только Богу. Ибо никогда еще в истории Церкви не было таких многосторонних и длительных гонений на веру, как большевицкое иго, и соответственно, никогда не было столь неблагоприятных условий для спасения христианина. Один Господь ведает, кто обретал истинную веру и сохранял чистую совесть в таких обстоятельствах.

            Можно только констатировать, что массового обращения людей к вере, на территории, контролируемой советским режимом, не произошло, но могли быть достаточно частые личные обращения.

            По мере наступления советских войск значительная часть священнослужителей, служивших на занятых немцами территориях в разных юрисдикциях, и большое количество церковных людей ушли на запад и там влились в состав РПЦЗ. Из оставшихся в СССР многие «церковники» были арестованы чекистами, сосланы в лагеря и расстреляны за «сотрудничество с оккупантами», из уцелевших многие вынуждены были вновь переходить на катакомбное положение. Вся церковная жизнь в западных областях была взята под контроль Московской патриархией и ее государственными покровителями. Таким образом, церковный подъем 1941-43 гг. был очень кратким, но он дал свои плоды в виде многих душ, приобщившихся к Церкви и по-христиански отошедших к Богу. При других, более благоприятных политических условиях этот религиозный подъем мог бы послужить основой для воссоздания национального русского государства. Но Господь судил нашему народу иной жребий…

           

            Для нашего времени уроки советско-германской войны представляют определенный интерес. Ныне, после номинального упразднения в России коммунизма, но при сохранении старого государственного аппарата, после расчленения страны и других катастрофических явлений во всех областях, шансов на восстановление национальной российской государственности еще меньше, чем к началу 1940-х годов. Политический выбор у русского человека между «партией власти» и мнимой оппозицией, так же, как и в годы советско-германской войны, остается ложным; это только выбор между разными врагами России по принципу меньшего зла. Серьезные испытания и всенародные бедствия, подобные тогдашним, уже приходят и, видимо, станут еще большими. Единственное благо, доступное всем, как и тогда на занятых немцами землях, это религиозная и церковная свобода, возможность выбрать себе Церковь и молиться в ней по совести. Как и тогда, это благо дано на краткое время, и уже есть признаки его скорого отнятия. Поэтому, как и тогда, русский человек должен сделать свой духовный выбор – между Богом и богоотступным мiром, между правдой и ложью, между Истинной Церковью и Лже-церковью. Это и будет выбором между жизнью вечной и вечной смертью, тем выбором, в котором обретает смысл вся история человечества.

Еп. Дионисий

 

 

На данную тему также см.:

1. Трагедия века
    Размышления об эсхатологическом значении Второй мiровой войны

    http://catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=page&pid=673

2. Империя и анти-империя:

    http://catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=page&pid=580

 

 

 


© Catacomb.org.ua