КАТАСТРОФА 

***

  Подобно апостолам Петру и Павлу, первые христиане не напрасно ожидали в скором времени грозных событий. Если и не конец света, то гибель Иерусалима и всего Иудейского государства неотвратимо приближалась.

  Жизнь грешных людей на проклятой Богом земле исполнена скорби. Исторический путь любого народа представляет череду нашествия иноплеменных и междоусобной брани. Чем дольше живет народ на земле, чем дольше удается ему сохранять свой язык, культуру и национальное самосознание, тем в большей мере этот народ заслуживает именования: многострадальный.

  И вот, евреи – один из древнейших народов на земле, переживший немало горя и потрясений. И, вероятно, самая главная из катастроф, которые за три с половиной тысячи лет еврейской истории постигали этот народ, есть Иудейская война 66-70 г., к рассказу о которой мы подошли вплотную. Эти события оказались для евреев, видимо, самыми трагическими за всю их историю и по числу понесенных жертв, и, главным образом, по своим историческим последствиям.

  В наше время все хорошо знают о страданиях евреев во времена германского нацизма. Жертвы той поры среди них исчисляются миллионами. Всем знакомо еврейское слово “холокост”, что значит: всесожжение, и слово “катастрофа”, относимые к той поре. И все-таки, правильнее это слово отнести к 70-му году, а не к 40-м годам ХХ века. Ведь конечным результатом великих жертв еврейского народа во Второй Мiровой войне (и предшествовавших лет) стало крушение гитлеровской империи и воссоздание исторической еврейской государственности в Палестине. Гигантские жертвы были принесены тогда на алтарь победы, от которой еврейский народ приобрел в конечном итоге больше, чем любой другой народ антигитлеровской коалиции. А жертвы 70-го года принесли евреям не победу, а поражение, не свободу, а рабство, не мiровую значимость, а всемiрное унижение, не обретение государства, а его гибель, не приобретение своей родины, а ее утрату. И наше воспоминание о Второй Мiровой войне здесь вполне уместно не только как сравнение. То, что утратил Израиль в 70-м году, он получил в 1948-м. За исключением пока только своего Храма.

  Говоря о евангельской истории, об истории апостольского века, мы уже много раз упоминали об этом событии. Наша цель – лучше понять историю христианскую. Но, говоря об Иудейской войне, мы теперь немного отвлечемся от главной линии своего повествования. К концу главы вы, вероятно, поймете, почему это необходимо было сделать. Подлинно, наша речь подошла к такому событию, которое и в христианской истории следует признать эпохальным. События Иудейской войны знаменуются не только великими жертвами, не только политическими изменениями на карте Палестины, не только судьбоносными вехами в истории собственно христианской Церкви. Нам приоткрываются таинственные пути Промысла Божия, из которых следуют важные духовные уроки. Уроки, важнейшие и для евреев, и для других народов, и для христиан, и для неверующих во Христа. Впрочем, не станем объяснять эти уроки и излагать выводы заранее.

  Иосиф Флавий и его хроника

  Задача историков, пытающихся восстановить в памяти людей события тех лет, весьма упрощается наличием дошедшего до нас безценного свидетельства очевидца и участника тех событий – Иосифа, сына Матфея, который впоследствии удостоился фамилии Римских императоров и с нею вошел в историю: Иосиф Флавий. Его повесть “Иудейская война” – это одновременно и мемуары, и историческая хроника. 1

  Повесть состоит из целых семи книг, и по объему в несколько раз превосходит весь Новый Завет. Написана она на классическом греческом языке, красота которого ощущается даже в русском переводе. Видно, что автор не только в совершенстве владел этим чужим для себя языком, но и был вообще человеком образованным, вдобавок, располагавшим временем и средствами к составлению своей книги. Перед нами труд профессионального историка, обладающего к тому же прекрасной памятью. Мы не ставим себе целью пересказать его книгу, но напротив, желаем пробудить к ней внимание читателя. Поверьте, что, прочитав “Иудейскую войну”, вы не даром потратите время! И прочитав, думается, согласитесь с той нашей мыслью, которая была высказана в первом томе: авторы Нового Завета не были профессиональными историками или писателями – в отличие от Иосифа, что повышает достоверность их свидетельского показания.

  Но приведем слова самого автора из введения к книге: «Война евреев против римлян была не только величайшей войной нашего времени, но и, пожалуй, самой великой из известных нам войн между городами или народами. Однако ее события искажаются, как теми, кто, не быв их участником, записывает на манер софистов собранные ими недостоверные и разноречивые рассказы, так и очевидцами, которые из желания польстить римлянам или из ненависти к евреям извращают истину и подменяют точность исторического изложения то обвинительными, то хвалебными речами. Поэтому я предлагаю подданным Римской империи переложение на греческий язык книги, написанной мною ранее на своем родном языке для народов, живущих на Востоке. Я, Иосиф, сын Матфея, по происхождению еврей из Иерусалима и принадлежу к сословию священников. Сначала я сам воевал против римлян, а впоследствии был невольным свидетелем событий» (Введение, 1).

  Итак, Иосиф предпринимает свой труд по любви к правде и из стремления к исторической достоверности, желая защитить свой народ от клеветнических измышлений. Нам еще предстоит рассказ о том, при каких обстоятельствах ему пришлось сдаться в плен римлянам. Конечно, некоторые евреи наверняка, посчитав его предателем и перебежчиком, не согласятся с его оценками лидеров восстания и, подобно его современникам, вообще, сочтут его “плохим евреем”. Но даже при несогласии с его мнением о причинах и характере этой войны, у них едва ли найдутся основания обвинить его в фальсификации исторических сведений или в нелюбви к своему народу. А для нас это самое важное! Нужно, чтобы автор был по возможности безпристрастным, и точно излагал события.

  Отметим здесь, что Иосифа никак нельзя признать сочувствующим христианству. В “Иудейской войне” у него нет никакого упоминания об Иисусе из Назарета, о Его знаменитом в Иерусалиме брате Иакове, об Иоанне Крестителе, о христианах вообще. Нет у него и никакого упоминания об иудейском Мессии, кто бы ни подразумевался под этим званием. Мы потом еще вернемся к этому обстоятельству, а пока нам важно уяснить, что автор не питает к христианам сочувствия. Это повышает для нас важность и достоверность некоторых его свидетельств.

  Приведем еще одно признание Иосифа, которое весьма располагает к нему читателя.

  «Я же не собираюсь принижать мужество римлян за счет преувеличения мужества своих соотечественников, но буду излагать события точно и безпристрастно. Однако речи, которые я включаю в повествование, отразят мои собственные переживания: так я смогу дать выход чувствам и оплакать бедствия родины. Она была погублена внутренними распрями, и римляне, предавшие огню священный Храм, сделали это не по своей воле, но подвигнутые предводителями евреев; свидетелем тому сам император Тит, разрушитель Храма. На всем протяжении войны он жалел народ, оказавшийся во власти мятежников; вновь и вновь он откладывал взятие города и продолжал осаду в надежде, что зачинщики сдадутся сами. Если же кто вознамерится осудить меня за то, что я обвиняю зачинщиков смуты и их разбойничьи шайки, и к тому же оплакиваю несчастную судьбу родины, пусть он, невзирая на правила исторических сочинений, проявит снисхождение к моей слабости. Ибо случилось так, что из всех государств, находящихся под властью Рима, именно наше сначала достигло вершин процветания, а затем пало во глубину ничтожества. Ведь в сравнении со злополучием евреев меркнут несчастья всех когда-либо живших народов, и виновником этого явился никто иной, как они сами. Поэтому-то я и не в силах сдержать своих сетований. Но тот, кто склонен сурово осуждать меня за это, пусть различает между событиями – достоянием истории и скорбью самого автора» (Введение, 4).

  В этих трогательных словах видны и любовь автора к своему народу, и итоговая оценка того, кто виноват в случившейся трагедии. Если бы автор не был евреем, если бы он был христианином, его слова для самих евреев прозвучали бы, конечно, неубедительно. Сказавший, что в этой войне виноваты евреи, был бы назван антисемитом, и его дальше не стали бы слушать. Но можно ли, прочитав такое признание Иосифа, назвать его антисемитом? Его, который помимо этой повести написал еще много в защиту еврейского народа, в ответ на различные языческие обвинения против евреев и их истории? А если обвинить Иосифа в нелюбви к своему народу нельзя, то как же тогда пройти мимо его оценки? Ведь она очень поучительна для всех. Оказывается, можно любить свой народ, бороться за его благо, честь и достоинство, но при этом признавать его исторические грехи и ошибки, правильно оценивать смысл постигших его бедствий, не разыскивая их причины где-то на стороне. Мудрое, многим полезное умение!

  Сказав в самом начале лестное слово в адрес Тита, полководца, взявшего Иерусалим, будущего императора, Иосиф и далее показывает его образ весьма привлекательно. Книга, весьма вероятно, написана в царствование Тита, а, возможно, по его прямому заказу. Вместе с тем, свои отношения с будущим императором Иосиф показывает, как личные и доверительные с самого начала. Он не пишет хвалебный панегирик. Жестокости или иные слабости римлян он не стремится приуменьшить. Даже явно несимпатичным своим соотечественникам он воздает должные похвалы, когда это нужно. Симпатия Иосифа к Титу искренняя, она внушает читателю доверие. Да и в римской истории Веспасиан и Тит – главные полководцы этой войны и будущие императоры – оцениваются высоко.

  Свои слова о том, что Иудея при римском владычестве достигла наивысшего расцвета, Иосиф подтверждает многочисленными фактами, приводимыми в книге. Читатель убеждается, что это истинная правда, а вовсе не выдумка самих римлян, христиан или других “антисемитов”.

  Теперь вы понимаете, чем важны для христиан национальность Иосифа, его любовь к своему отечеству и даже его несочувствие христианству? Эти именно его качества сохраняют объективность его повествования и убедительность его слова для евреев. И очень важно, что книга написана при жизни многих других очевидцев описываемых событий, которые легко могли бы опровергнуть или поправить Иосифа, но не сделали этого. Значит, он писал правду, и вряд ли допустил какие-то серьезные ошибки.

  «Для тех, кто сам принимал участие в войне или же хорошо осведомлен о ее событиях, я не оставил основания для порицаний или возражений, - так смело свидетельствует Иосиф в самом конце своего введения. – ибо я писал для тех, кто любит истину, а не для ищущих развлечения».

  И, наконец, книга Иосифа очень важна тем, что показывает нам некоторые народные еврейские черты, почти неведомые современному читателю. Современный нееврейский обыватель, слыша слово “еврей”, представляет себе веселого, хилого, хитрого и наглого человечка с горбатым носом и туго набитым карманом. Прочитав Флавия, он, несомненно, составит себе другое понятие, другой образ. Он увидит еврейский характер с новой, совсем неожиданной для себя стороны, и глубоко задумается о трагической судьбе этого странного и страшного народа, по выражению Ф. Достоевского, «безпримерного в истории народа». А может быть, по-новому взглянет и на загадочного Царя Иудейского – кто Он?

  Однако время уже перейти и к самим событиям.

   Начало восстания

  В первой из семи своих книг Иосиф описывает события, задолго предшествовавшие войне. Он начинает еще с борьбы Иуды Маккавея (160-е годы до Христа) и осматривает последующие события, особенно подробно останавливаясь на царствовании Ирода Великого. Из длинной словесной ткани, сотканной из конкретных лиц и событий, мы ясно видим общий узор. Почти столетняя междоусобица в Иудее, постоянно ослаблявшая и разрушавшая независимую страну, пресекается до некоторой степени римским владычеством, то есть утратой полной независимости. При Ироде Иудея достигает спокойствия и экономического процветания, и это несмотря на все отрицательные  личные качества этого царя. Главное, по изображению Флавия, что Ирод понял все преимущества добрых отношений с Римом, и умел поладить с его правителями и наместниками, несмотря на междоусобные распри в самом Риме. Союз с Римом – вот политическая находка Ирода, которую и сам Иосиф считает залогом процветания своей родины.

Конечно, нам странно слышать о симпатии к Ироду, конечно, можно упрекать Иосифа в неоправданной симпатии к Риму, но все-таки сложно опровергнуть многочисленные факты, которыми автор доказывает, что Иудея со времен Ирода, действительно, расцвела. Каким бы ни был Ирод тираном, как ни отвратительны все интриги при его дворе, которые в подробностях излагает Иосиф, но куда же деть все те города, дворцы, крепости, башни, помещения самого Храма, которые построил Ирод? Можно ли отрицать тридцатилетнее внутреннее спокойствие страны и скопленные в ней несметные богатства? Справедливо ли было бы не заметить небывалый прирост ее населения, успехи в сельском хозяйстве? Разве мог Иосиф в то время сочинить такие факты на пустом месте? Потому-то Ироду уделяется столь много внимания в этой книге, у которой вообще-то другая тема.

Иосиф очень кратко пробегает своим мысленным взором события после Ирода и до шестидесятых годов. Пилату, в частности, уделена лишь одна страничка, а Ироду, казнившему Иоанна Крестителя, – несколько строк. Причем отмечены не самые важные лица и события, бывшие в то время. Мы потом еще вместе с вами подумаем, почему так получилось.

Лишь в середине второй из семи книг Иосиф, можно сказать, заканчивает свой пролог. Причины восстания, как показывает история, зрели давно. Неумеренное свободолюбие евреев разгоралось все больше. По всем признакам скоро должен был прийти Мессия, который даст Израилю политическую свободу, а затем и господство над мiром. К его приходу готовились, не узнав Мессию истинного. Периодически восставали разные разбойники-самозванцы. Вообще Иудея была психологически готова к войне. Непосредственным поводом к восстанию послужила весьма неумная и жестокая политика Гессия Флора, последнего прокуратора Иудеи перед войной. Флор, казалось, нарочно озлобил иудеев, причем не только простых людей, но и знатных; озлобил их не только поборами и унижениями, но и безпричинными наказаниями и расправами. Беспорядки, погромы, побоища начались уже в самом Иерусалиме. Трезвомыслящие иудеи не хотели бунта и еще надеялись охладить горячие головы своих сограждан. В одну из кратких передышек между безпорядками в Иерусалим прибыл римский наместник Сирии Цестий вместе с царем Агриппой. Это тот самый царь Сирии Агриппа Второй, перед которым узник Павел защищал правоту своего дела. Поминает Флавий и его сестру Веренику, также известную нам по книге Деяний Апостольских. Вереника была свидетельницей расправ Флора и безуспешно пыталась остановить его увещаниями. Сам же Флор в это время удалился в свою резиденцию в Кесарии.

Иосиф приводит речь царя Агриппы, которую он, стоя рядом со своей сестрой, обратил к возбужденным гражданам Иерусалима, уговаривая их потерпеть бесчинства прокуратора и не пытаться восставать против римлян. «Было бы нелепостью, - сказал Агриппа, - из-за ничтожных проступков одного человека начинать войну против целого народа, даже ничего не знающего о наших жалобах, - и какого народа! Быть может, наши жалобы очень скоро будут удовлетворены, да и один и тот же прокуратор не будет здесь вечно, а его преемники, наверняка будут более здравомыслящими людьми. Но война, однажды начавшись, не сможет быть остановлена, и принесет с собою величайшие бедствия» (кн. 2, гл. 16, 4).

  Возможно, что Иосиф, как и обещал в своем Введении, и в этой речи Агриппы «отразил свои собственные переживания» и дополнил ее многими подробностями. Но важно другое. Агриппа ли, или наиболее трезвые из священников, убеждавшие народ отказаться от бунта, наверняка использовали все доводы, содержащиеся в этой длинной речи в пересказе Иосифа. Царь указал на могущество Рима, на обширность римских завоеваний, на то спокойствие, которое поддерживают малые военные силы римлян во всех провинциях. Но главный аргумент царя был иным:

  «Итак, вам остается прибегнуть только к помощи Бога. Но ведь и Он стоит за римлян, ибо без Его содействия никогда не смогла бы образоваться столь могущественная империя. Задумайтесь и над тем, сколь трудно будет, даже если бы вы имели против себя слабейшего вас противника, сохранить чистоту вашей веры, и как вы, будучи вынуждены преступить те самые законы, которые исполняют вас надеждой на содействие Бога, заставите Его отвернуться от вас». Агриппа имел в виду неизбежное нарушение субботы, но, конечно, можно было предвидеть, что восстание обернется еще и многими жестокостями против своих же сограждан.

  «Каждый, кто начинает войну, - продолжал царь, - полагается либо на Божественное, либо на человеческое содействие, но тот, кто очевидно не располагает ни тем, ни другим, навлекает на себя верную погибель». Затем он напомнил иерусалимлянам об опасности, которую их восстание навлечет на всех евреев рассеяния, ибо повсюду будут спровоцированы гонения на них. «Пощадите ваших жен и детей, - со слезами взывал в заключение своей речи Агриппа, - пощадите хотя бы этот город с его священными пределами! Сжальтесь над Храмом, сохраните для себя самих святилище с его священными сокровищами! Ибо римляне, захватив их, уже не поколеблются взять то, за сохранение чего до сих пор они не получили никакой благодарности. (Имеется в виду, как сто с лишним лет назад Помпей, приступом взяв город и Храм, вошел во святая святых. Он не взял из сокровищ Храма ни одной монеты, но приказал на следующий же день освятить после него Храм и продолжить богослужение. Об этом подробно рассказывает Иосиф в первой книге своей хроники, гл. 7, 6 – с. Т.) Призываю во свидетели все, что для вас священно, святых Ангелов Божиих и нашу общую родину, что я использовал все средства ради вашего спасения».

  Речь Агриппы лишь ненадолго укротила толпу. После того, как он удалился в свое царство, мятежники снова подняли голову. Они обманом захватили неприступную крепость Масаду, отстроенную и укрепленную еще Иродом, вырезали там римский гарнизон и поставили свой. А в самом Иерусалиме «некий Елиазар, сын первосвященника Анании, весьма самонадеянный юноша, бывший в то время начальником храмовой стражи, склонил служителей Храма не принимать ни даров, ни жертвоприношений от чужеземцев. Это, - подчеркивает Иосиф, - и послужило основанием к войне с Римом: ведь тем самым они отклоняли и приношения самого Цезаря!» (кн. 2, гл. 17, 2).

  Видные граждане и главные фарисеи, во главе с первосвященником Ананией, собравшись вместе, убеждали народ отказаться от такого нововведения, доказывая, что «их предки украсили Храм в первую очередь за счет чужеземцев, всегда принимали дары, предлагаемые язычниками». Но убеждения не помогли. Иерусалим разделился. Большинство миролюбиво настроенных видных граждан, и большинство священников, не примкнувшие к бунтовщикам, желая снять с себя обвинение в мятеже, отослали гонцов к Флору и Агриппе, прося ввести в город войска и подавить восстание. Но эта помощь задержалась, а мятежники тем временем захватили и Храм, и весь Нижний Город, осадив своих же знатных людей с небольшим отрядом римлян в Верхней части города. Для привлечения на свою сторону городской черни мятежники сожгли городские архивы, где хранились списки всех должников. Наконец им удалось после недолгой осады захватить в свои руки весь город, вырезав римский отряд и многих своих же соплеменников. Первосвященник Анания был схвачен и убит.

  Так началась война с Римом. Но в начале от руки еврейских патриотов полилась не римская, а еврейская же кровь. В буквальном смысле восстал сын на отца, началась брань междоусобная. Как и положено всякой революции, она начинается и кончается братоубийством. Впрочем, и когда город перешел в руки мятежников, между ними тотчас же началась борьба за первенство. Восставший на отца Елиазар схватился с сыном давно известного бунтовщика лже-мессии Иуды Галилеянина (его имя поминается в книге Деяний 5, 37).

  «Не было более возможности устранить повод к войне, - пишет Иосиф, - и город был запятнан такой скверной, что казалось, если и не возмездие Рима, то Божий гнев должен покарать его. Поэтому народ погрузился в скорбь, и весь город был охвачен унынием: ведь каждый порядочный гражданин приходил в ужас при мысли о том, что ему придется расплачиваться за злодеяния мятежников. Случилось еще и так, что эта резня происходила в субботу – день, когда благочестие воспрещает даже праведные дела».

  Кто знает, если бы благочестие первосвященников не запрещало бы некоему Праведнику совершать праведные дела в субботу, быть может, не пришлось бы всему городу расплачиваться за злодеяния мятежников!

  Итак, Иудейское восстание никак нельзя представить борьбой за спасение родины от поработителей, и еще менее – религиозной войной за отеческие законы. Вместо того чтобы дать возможность храму быть светильником для всех народов, его закрывают от этих народов, и убивают собственного первосвященника. Остальные священники храма вынуждены были далее подчиняться мятежникам, хотя некоторые и пытались избавиться от них, причем многие погибли от руки повстанцев. Среди них уже не было ни Анны, ни Каиафы, судивших Христа, но должны были оставаться те, кто требовали казни Павла и помогли расправиться с Иаковом и другими христианами. И все же убийство священников не должно представлять делом возмездия Божия, это дело мятежных рук человеческих.

  Пожар разгорается

  В самое краткое время восстание охватило всю Иудею, Самарию, Сирию. В городах с преимущественно нееврейским населением били евреев, евреи отвечали разгромом сирийских городов и деревень. Взрослое население иноплеменных вырезалось целыми деревнями; пленными не обменивались, пленных уничтожали. Иногда и евреям рассеяния, чтобы доказать лояльность местной власти, приходилось воевать против своих же соплеменников, иногда от взаимного недоверия не спасали даже боевые подвиги. Резня, казалось, не знала границ. Волнения перекинулись даже в Александрию, и там еврейское восстание было жестоко подавлено.

  Действия прокуратора Иудеи Флора исчезают из внимания автора хроники. Зато прокуратор Сирии Цестий, совместно с царем Агриппой не бездействовал. Он выступил против евреев с одним легионом, усиленным подкреплениями сирийцев. Ему удалось очистить от мятежников Галилею, подойти к Иерусалиму и даже овладеть частью города. Из-за некоторых своих ошибок он промедлил и не сумел захватить город до конца. Мятежники же воспрянули духом и, использовав свое численное преимущество, заставили его отступить, а впоследствии, наращивая свой напор, обратили его войско в бегство и практически полностью разбили его. Цестий потерял до 6 тысяч убитыми, и сам едва спасся бегством.

  Все это происходило в 66 году, на 12-м году правления Нерона.

  Нерон направил в Палестину своего лучшего военачальника Веспасиана, до этого покорившего Риму Британию. Веспасиан собрал до 60 тысяч войска, включавшего три легиона с отдельными отрядами и союзнические войска от Агриппы и других правителей Востока. На эту войну Веспасиан отправился с двумя своими сыновьями: Титом и Домицианом, имея также одним из своих подчиненных военачальников Траяна. Все они впоследствии стали римскими императорами: сначала сам Веспасиан, затем Тит, потом Домициан и, наконец, Траян.

  Пока шли военные приготовления римлян, большинство евреев в Иудее и Галилее, в том числе и священники, перешли на сторону повстанцев. Первосвященником избрали Анана, того самого, который, как мы уже говорили, четырьмя годами раньше организовал убийство Иакова Праведного, брата Господня. Но и сам этот Анан потом погиб от руки мятежников в одной из их безконечных распрей между собою. Немногим евреям удалось вовремя покинуть горящую страну. По всей видимости, среди них были и христиане, спасавшиеся, по сообщениям христианских историков, в заиорданской стороне.

  И тут впервые в книге на сцене появляется ее автор Иосиф. Первое упоминание о нем состоит в том, что он получает на совете повстанцев власть над всей мятежной Галилеей и задачу приготовить ее к обороне. Что он делал до своего назначения, и за какие подвиги удостоился получить столь высокий пост, он умалчивает. Вряд ли стоит его за это осуждать. И наша русская история знает революционеров, занимавшихся уже не только пропагандой, но и кровавым террором, а потом сумевших одуматься и покаяться. Свое внутреннее состояние Иосиф не описывает, но вполне возможно, что и сам он прошел именно такой путь: от понимания безсмысленности революционной деятельности к осознанию ее преступности.

  Краткую мирную передышку евреи желали использовать для укрепления своей страны, прежде всего ее опорных центров – городов и крепостей. Надстраивали стены, копили продовольствие, ковали оружие. Приступил было к этому и Иосиф в Галилее, но, судя по его описанию, большую часть своих сил пришлось ему тратить против своих же собратий, поддержавших других повстанческих лидеров. Дисциплины революционная еврейская армия не знала тогда никакой. Любой проходимец и разбойник, собравший свою большую банду, претендовал на власть и высокий чин. Нашлись такие, которые захотели сместить Иосифа, действуя деньгами, агитацией, доносами в Иерусалим. А в Иерусалиме тоже не было центрального командования, плелись такие же интриги друг против друга, доходившие и до вооруженных столкновений. Большая часть сил мятежников (не исключая и самого Иосифа) была втянута в эту усобицу, так что на действительно нужных им мероприятиях повстанцы не могли сосредоточиться.

  В частности, Иосиф хорошо понимал, что в полевом сражении римляне сильны своей выучкой и дисциплиной. Своих бойцов он тоже пытался обучить боевому строю и слаженности действий во время битвы, но признает, что в сложившейся обстановке ничего у него не вышло. Весьма интересны страницы книги, где Иосиф описывает боевую подготовку римских воинов, их военный быт, порядок их действий в сражениях. «Если посмотреть на устройство римского войска, то становится понятным, что власть римлян над мiром приобретена доблестью, а не досталась им по воле случая», - пишет Флавий. А мы добавим, что сохранялась эта власть над народами, благодаря римской склонности к порядку и справедливости. На Ближнем Востоке римляне тушили очаги междоусобной брани; когда же чувство справедливости и законности им изменяло, как прокуратору Флору, мог произойти непредвиденный взрыв.

  В итоге, когда Веспасиан выступил с войсками в поход, крупных полевых сражений за всю войну у него практически не было. Война свелась к осаде сильно укрепленных и трудно доступных крепостей. Еврейские мятежники, без сомнения, обладали численным преимуществом, - если бы могли объединить свои войска под единым началом. И это, быть может, им и удалось бы, если бы их война носила, действительно, справедливый национально-освободительный характер, если бы они одушевлялись подлинным патриотизмом, выступая против настоящих мучителей. Но мы уже видели из свидетельств Иосифа, что дело обстояло совершенно не так. Римляне не были мучителями и тиранами, даже несмотря на такие печальные исключения, каким явился Флор. С другой стороны, среди главарей повстанцев выделялись личности, мягко сказать, неблагочестивые, подобные Иуде Галилеянину, Февде и Варавве. Естественно, такие не могли сплотить вокруг себя народ. Поэтому Иудейская война стала изначально войной гражданской. И с первых же шагов Веспасиана по Галилейской земле это наглядно выявилось.

  Как и следовало ожидать, первым делом Веспасиан двинул войска на Галилею. И еще пока он ждал подхода своего сына Тита со своим легионом, жители самого крупного галилейского города Сепфориса выслали ему мирную депутацию, прося защитить от безчинства своих же собратьев. Веспасиан немедленно выслал туда гарнизон и таким образом без боя овладел самой крупной крепостью, служившей вдобавок узлом римских военных дорог. Иосиф сетует, как много положил усилий на укрепление этого города, и что его потеря сразу предрешила исход обороны Галилеи.

  Между тем, подкрепление из Иудеи к Иосифу не приходило. Как с ужасом и негодованием узнал он впоследствии, главари мятежников истощали свои силы в борьбе за власть, и полным ходом вели настоящую гражданскую войну. А в это время римляне в Галилее разоряли мятежные деревни, легко рассеивая шайки еврейских повстанцев. Они без труда побеждали евреев в полевом сражении, благодаря выучке, дисциплине и во многом благодаря хорошему военному снаряжению, ибо были одеты в боевые доспехи, трудно уязвимые от еврейского оружия.

  В итоге единственным пунктом сопротивления римлянам оказалась неприступная крепость Иодофат, километрах в двадцати к северу от Сепфориса и в тридцати – к западу от Галилейского озера. Там и оказался Иосиф с верными ему войсками, когда Веспасиан вошел в Галилею с основными силами.

  Иосиф попадает в плен

  Осада Иодофата стала крупнейшим сражением в Галилее и последним для Иосифа. Эта крепость была окружена с трех сторон высокими пропастями, так что подойти к ней можно было лишь с одной стороны. Там и завязались упорные ежедневные бои. Римляне подводили под стену свою насыпь, ставили на ней метательные орудия: камнеметы и катапульты, и засыпали противника градом стрел и камней. Евреи в ответ совершали вылазки, разрушали осадные приспособления и отбивали непрестанные атаки на городскую стену. Под огнем врага они даже умудрились увеличить высоту стен. Заметим, что еще до изобретения пороха древний мiр имел свою артиллерию – метательные машины, игравшие ключевую роль при всех осадах.

  Сорок семь дней держался Иодофат. Евреи превосходили римлян мужеством, римляне одолевали умением, осадной техникой и дисциплиной. Наконец осаждавшим удалось пробить брешь в стене, но воспользоваться ею сразу не получилось. Люди Иосифа стояли насмерть. И лишь один перебежчик посоветовал Веспасиану начать штурм под утро, когда утомленные защитники обычно засыпают. Под покровом густого тумана римляне тихо подошли к стене, перебили часовых и ворвались в город. Конечно, далее пощады евреям не было. Отметим, впрочем, что женщинам и детям римляне сохраняли жизнь, продавая их в рабство. Мужское же население города было поголовно перебито. Спастись удалось немногим. Число убитых евреев в самом Иодофате и в окрестностях Галилейских составило по оценке Иосифа до сорока тысяч. Самому же Иосифу вместе с сорока бойцами удалось спрятаться в пещере. Поначалу они хотели тайно бежать. Однако римляне выследили их, окружили пещеру и предложили Иосифу добровольно сдаться. Веспасиану удалось даже отыскать в своем войске трибуна (тысяченачальника) по имени Никанор, давнего друга Иосифа, чтобы тот лично вступил в переговоры.

  Далее Иосиф описывает свою сдачу, как нечто, происходившее по особому Божественному промышлению. Насколько он здесь искренен, судить теперь трудно. Якобы накануне он видел сон, в котором Бог возвещал ему о грядущих бедствиях евреев и о судьбах римских императоров. Зная книги Священного Писания и изречения пророков, Иосиф понял, что Богу угодно продолжение его жизни. Оказавшись в руках римлян, он откроет Веспасиану, что тот вскоре станет императором, причем это предсказание, действительно, сбудется.

  Впрочем, сама сцена этой сдачи вызывает содрогание. Спутники Иосифа вовсе не желали сдаваться. С одной стороны, они понимали, что римлянам нужен только живой Иосиф, как военачальник, а рядовых пленников ждет или крест, или гладиаторская арена. С другой стороны, они считали позором и сдачу, и гибель от руки врага в бою. Поэтому они решились на самоубийство или взаимное убийство и медлили убить самого Иосифа только ради того, чтобы и он на эту смерть согласился добровольно, и таким образом смог бы умереть, по их понятиям, достойно.

  Иосиф приводит долгую свою речь к товарищам, которых он отговаривал от самоубийства. Наконец, видя, что уговоры толку не дают, он согласился бросить с ними жребий. Каждый последующий по жребию должен был своей рукой убить предыдущего с тем, чтобы и самому быть тут же сраженным рукой следующего. Самому же Иосифу выпал последний номер. И его братья по оружию безтрепетно исполнили задуманное! Так они предпочли взаимное убийство самоубийству.

  И только Иосиф не поднял руки на оставшегося соплеменника и на себя самого. Вдвоем они вышли из пещеры и сдались римлянам.

  Заметим, что такие сцены взаимного убийства в книге Иосифа описываются неоднократно. Причем иногда мы видим, как взаимному убийству и самоубийству воинов предшествует собственноручное заклание ими своих жен, детей и родителей.

  Возвращаясь к Иосифу, отметим, что если еще можно не верить его пророческим снам и тому, что он желал сохранить жизнь во исполнение воли Божией, то остается фактом его таинственный жребий, сохранивший ему жизнь, а также его предсказание, что Веспасиан станет императором. Ведь это предсказание Иосиф высказал заранее, и нет оснований полагать, будто он придумал его задним числом.

  Итак, если не во всех деталях, то в главном Иосиф совершенно прав. Была воля Божия на то, чтобы один человек из бывших еврейских мятежников остался жив. И не только жив, но и способен изложить события письменно и оценить их по-новому в назидание потомкам.

  Веспасиан полагал было отправить Иосифа в Рим, но после его предсказаний, и во многом благодаря ходатайству своего сына Тита, расположился к нему душой и оставил его при себе, хотя и в оковах, но на правах почетного пленника.

   Перерыв в войне. Усобицы в Иерусалиме

  Дальнейшие военные действия не составляли для римлян особого труда. Веспасиан взял Яффу, город на побережье Средиземного моря. Повстанцы, застигнутые врасплох, предпочли спасаться в море на кораблях. Однако поднявшаяся буря разметала эту пиратскую флотилию, а римляне прикончили выброшенных на берег.

  Затем вспыхнул еще один очаг сопротивления в Галилее. Два города, Тивериада и Тарихеи, оказались под властью еще одного “полевого командира”, по имени Иисус. (Это распространенное в те времена еврейское имя, как видим из книги Иосифа, носили многие главари мятежников.) Но жители Тивериады не поддержали мятежа. Городские старейшины просили Веспасиана не губить город ради банды бунтовщиков, и он согласился. Мятежники, не находя поддержки, бежали в Тарихеи, а город встречал римлян, как освободителей.

  Между прочим, отметим, что предсказание Господа Иисуса Христа полностью оправдалось. Помните, как предрек Он горе галилейским городам: Капернауму, Хоразину и Вифсаиде? Этих городов давно уже нет на карте. А Тивериада, упоминаемая в Евангелии, стоит до сих пор.

  В бою под Тарихеями отличился Тит, с небольшим отрядом разбивший превосходящие силы неприятеля. Остатки мятежников бежали на лодках на озеро. Римляне преследовали их, сколотив на скорую руку плоты. Лодки мятежников не были приспособлены для морского сражения. Римляне легко подавили их сопротивление. Все Галилейское озеро пропиталось кровью, воздух осквернился запахом разлагающихся тел.

  Затем в Галилее была взята последняя крепость Гамла, оказавшая римлянам упорное сопротивление благодаря еще большей своей естественной неприступности, чем Иодофат. Римляне понесли там большие потери, и, одержав наконец победу, не пощадили уже никого.

  Так Галилея была покорена римлянами. Но спокойствия стране это не доставило. Воинственно настроенные евреи бежали в Иудею. Иерусалим оставался открытым для всякого входящего еврея. Междоусобица между предводителями восстания продолжалась. «В каждом городе зрели беспорядки и гражданская война, – так с горечью пишет Иосиф. – Как только римляне дали евреям передышку, те тут же обратились друг против друга. Повсюду свирепствовал жестокий раздор между сторонниками войны и защитниками мира. Прежде всего, борьба между приверженцами различных партий нарушила взаимное согласие внутри каждого дома, затем разрушились все узы, связывавшие до того близких людей… Междоусобица господствовала повсюду, и смутьяны и горячие головы, благодаря молодости и безрассудству сумели одержать верх над благоразумием старших. Они начали с разграбления собственных городов, а затем объединились в отряды и распространили свой разбой по всей стране, так что для соотечественников были ничем не лучше римлян и многие предпочли бы римский плен их жестокостям и разбою» (кн. 4, гл.3, 3).

Наиболее непримиримые борцы против римлян (зелоты) захватили Храм и держали в страхе весь народ грабежами и насилием. Они отличались к тому же таким нечестием и презрением к отеческим обычаям, что под конец первосвященник Анан, сам поставленный мятежниками, призвал народ обуздать бесчинство зелотов. Святой Город вновь залился еврейской кровью, хотя римских войск еще не было на горизонте. Люди Анана загнали зелотов в Храм и не решались только на последний приступ. Между тем, зелоты, послали письмо к идумеянам, призывая их на помощь, а самого Анана обвиняя в пособничестве римлянам. Идумеяне пришли на помощь и разбили войско первосвященника, а его самого с другими священниками убили. Уже второй первосвященник погиб на улицах мятежного Иерусалима. Судя по рассказу Иосифа, первосвященники после убитого Анании (о котором мы сказали выше, не путайте его с Ананом, убившим св. Иакова) не были принципиальными противниками мятежа. Удачную войну против римлян они бы поддержали. Им не нравилось, что у повстанцев не было единого руководства, а власть служила призом, разыгрываемым явными разбойниками и проходимцами в кровавой борьбе между собою.

Тотчас после поражения и убийства Анана между вождями победивших зелотов начался новый конфликт. Одну партию возглавил некто Иоанн, интриговавший еще против Иосифа Флавия в Галилее. Другую партию – некто Симон. Разбойники эти вполне стоили друг друга. В партии Иоанна потом произошел еще один раскол. Уличные бои в Иерусалиме становились чем-то обычным. «Теперь их бесчинства, - пишет Иосиф про зелотов, - не сопровождались уже никакими колебаниями и размышлениями… Мужество и благородство были главными жертвами, они уничтожали первое из них завистью, а второе страхом, ибо понимали, что вся их безопасность держится на том, чтобы в городе не осталось ни одного сколько-нибудь заметного человека» (кн. 4, гл. 6, 1).

  Нет возможности подробно пересказывать расклад сил и последовательность всей этой бесконечной внутренней распри между евреями. То была война всех против всех. И это в то самое время, когда явно Господь давал иудеям передышку. Веспасиан, готовясь к походу на Иерусалим, не спешил, видя распри среди евреев. «Хотя мятежники и охраняли все выходы и убивали всякого, кто приближался к выходам по какой бы то ни было причине, все же были и такие, которым удавалось ускользнуть и перебежать к римлянам. Здесь они умоляли главнокомандущего защитить город и спасти остатки народа, поскольку из-за расположения к Риму многие уже лишились жизни, а жизнь остальных находится в опасности. Тронутый их несчастьями, Веспасиан поднял войска» (кн. гл.7, 3). Но, отложив пока поход на сам Иерусалим, он очистил от мятежников заиорданскую сторону (Перею) и ряд мест в самой Иудее. В походе на Перею особо отличился трибун Плацид, сражавшийся, как и в Галилее, бок о бок с будущим императором Траяном. Христианская Церковь издревле чтит мученика Евстафия Плакиду, обратившегося в христианство после многих воинских подвигов. Очевидно, трибун Плацид, упоминаемый в хронике Флавия, и есть будущий христианский святой, имя которого церковное предание приводит в его греческом произношении. Согласно его житию, обратившись ко Христу, он принял крещение с именем Евстафий, а затем оставил воинскую службу, разорился, потерял жену и двух детей в опасном путешествии и полагал, что они погибли. Затем, спустя довольно много лет, Траян, как повествует житие святого, вспомнил своего однополчанина, искал его повсюду, и нашел. В новом походе, волею Промысла, Евстафий встретил своих повзрослевших сыновей и жену, и вернулся с войны победителем. Но за отказ принести благодарственные жертвы богам Рима был замучен вместе со всей семьей, к общему негодованию римлян, жалевших блистательного полководца. Память Евстафия Плакиды 19 сентября. Его житие весьма интересно и назидательно, а кроме того, находит такое неожиданное документальное подтверждение в нехристианской исторической хронике. В ней мы видим начало боевой дружбы двух непримиримых в будущем религиозных противников: Плакиды и Траяна. Вот оказывается, на какой войне они подружились.

Но после своих побед за Иорданом, римляне вынуждены были прекратить дальнейшее продвижение. Дело в том, что в самом Риме к тому времени был свергнут Нерон – тиран, стоивший по своему нраву и Симона, и Иоанна, вместе взятых. Усобица началась уже в Риме. На несколько месяцев власть перешла в руки двум временщикам, притязавшим на престол и сменившим один другого. В конце концов, легионы избрали императором Веспасиана и призвали его навести порядок в столице. Он отправился в Рим, оставив незначительные силы в Палестине.

  Так сбылось предсказание Иосифа. Сам он был освобожден. С него не просто сняли оковы, а разрубили их, что означало не помилование, а как бы полное оправдание пленника. (Не даром носил он имя библейского патриарха, пребывавшего сначала рабом, а потом царем в Египте и достигшего свободы и власти через толкование снов и предсказание будущего!) И лишь после того, как в Риме воцарилось спокойствие, новый император послал своего сына Тита в поход на Иерусалим.

  Приближаясь к Иерусалиму, Тит понял, что спешить ему некуда. Время работало на него. Распри между главарями мятежников лучше любых внешних врагов разоряли Иерусалим и уменьшали число его защитников. Будь это освободительная война, будь на ней благословение Божие, повстанцы имели все возможности объединиться и снова выбить небольшие римские гарнизоны, остававшиеся в Галилее и Заиорданье.  Но вместо этого, громко крича проклятия в адрес своих мнимых поработителей, евреи продолжали убивать евреев, обвиняя друг друга в сочувствии к римлянам!

  Осада Иерусалима

  Но главные бедствия иудеев только начинались. Пока еще боевые потери от столкновения с римлянами и от междоусобных распрей измерялись тысячами, в общей сложности десятками тысяч. Сотни тысяч новых жертв были еще впереди.

  Во время своей усобицы мятежники на свою же погибель уничтожили продовольственные склады в самом Иерусалиме. «Весь город превратился в поле брани заговорщиков и их приспешников и оказавшийся между ними народ был растерзываем ими на части, словно огромный труп. Не видя спасения от охвативших город бедствий, старики и женщины молились о приходе римлян и с надеждой ожидали нападения извне, которое освободило бы их от свирепствовавших внутри города ужасов» (кн. 5, гл. 1, 5).

  Между тем в храме продолжалось богослужение и принесение жертв, хотя снаряды из метательных орудий мятежников, которыми две партии повстанцев обменивались между собою, зачастую попадали на территорию храма, убивая людей. «Трупы местных жителей и чужеземцев, священников и мiрян громоздились друг на друга, и кровь жертв всякого рода образовывала озера в священных пределах» (кн. 5, гл. 1, 3).

  На этот раз римское войско, возглавляемое Титом, состояло из четырех легионов, не считая сирийских подкреплений. Случилось так, что когда Тит приближался к городу, там собралось на праздник Пасхи особенно много евреев, а запасы продовольствия, как мы уже упомянули, сильно пострадали в междоусобной борьбе. Паломники увеличили и без того немалое население Иерусалима. Забегая вперед, скажем, что Святой Город для большинства этих людей стал могилой. По оценке Иосифа, которую едва ли мы теперь можем проверить с большей, чем у него, надежностью, во время осады погибло миллион и сто тысяч евреев, около ста тысяч было взято в плен, около сорока тысяч бежавших из города людей было просто отпущено с миром. Смог ли кто-нибудь ускользнуть из города, миновав и еврейских, и римских часовых, – таких смельчаков, вероятно, не было вообще. Итак, перед началом осады в Иерусалиме было свыше миллиона человек обоего пола и всякого возраста. Иосиф счел необходимым особо пояснить, что город мог вместить и до трех миллионов душ одновременно, что незадолго до восстания было нарочито подсчитано по числу приносимых в храме пасхальных агнцев. Значит, несмотря на гражданскую войну, в городе вполне могло собраться до миллиона евреев в праздничные дни, предшествовавшие осаде. (См.: кн. 6, гл. 9, 3-4)

  Между тем, войско зелотов насчитывало, по указанию Иосифа, только около тридцати тысяч бойцов. Впрочем, ряды защитников Иерусалима, вероятно, пополнялись всеми, кто только мог носить оружие. Отметим, что мятежники сумели отбить у войска Цестия его метательные машины и научились ими пользоваться.

  Против такого серьезного противника, укрывшегося вдобавок за неприступной стеной, Тит привел четыре легиона. Иосиф не указывает точного числа римского войска, но если три легиона Веспасиана в Галилейском походе, вместе со всеми подкреплениями сирийцев, составляли 60 тысяч бойцов, не считая строителей и слуг, то теперь, надо полагать, у Тита было около ста тысяч. Итак, у нас нет оснований считать силы сторон неравными. Трудно даже сказать, у кого был реальный численный перевес.

  Поэтому Иосиф прав, когда говорит, что это была величайшая битва за всю историю войн до тех пор. Может быть, правильнее сказать: это была величайшая из всех крепостных осад.

  Иерусалим, благодаря своему возвышенному положению между отвесных ущелий с трех сторон, действительно, был неприступной крепостью. Посмотрите на его план, прилагаемый к любому изданию Библии. С юга, востока и запада приступ был невозможен, ибо мощные древние стены здесь возвышались над крутым обрывом. А с северной стороны нужно было последовательно преодолеть три стены, да еще и особо укрепленную Антониеву крепость. Затем и внутренняя часть самого старого города заключала в себе совершенно неприступный дворец Ирода и храмовую гору. Одна крепость укладывалась в другую, подобно матрешке. Иосиф подробно описывает и все укрепления города, и все великолепие Храма. Без преувеличения можно сказать, что Иерусалимский Храм был одним из величайших чудес света. Его богатство и великолепие созидались к тому времени уже многими десятилетиями. Храм заключил в себе плоды трудов, приношения и пожертвования множества самых разных народов. Если бы кто-то в те годы мог бы поставить вопрос: есть ли такой город на свете, который можно было бы назвать духовной столицей мiра? – Иерусалим был бы первым, если не единственно возможным, ответом.

  Мы не станем подробно пересказывать ход этой величайшей и трагической осады. Кратко сказать, за несколько месяцев с великими трудностями и потерями Тит преодолел все три стены. Несколько раз он лично возглавлял свою конницу в решительные минуты боев, и личным своим мужеством спасал римлян в тяжелых для них положениях. Остановимся мы лишь на важнейших эпизодах борьбы.

  Междоусобица среди главарей повстанцев прекратилась лишь с появлением римлян. Сразу начались ожесточенные бои. Евреи делали вылазки, нанося римлянам ощутимые потери. Римляне ставили лагерь и готовили осадные приспособления.

  Главным бедствием осажденных сделался голод и сопряженный с ним разбой и мародерство. Конечно, при этом обижали, прежде всего, слабых и бедных. По сообщениям перебежчиков Иосиф подсчитывает число жертв голода, учитывая только погребенных или выброшенных просто с городской стены в шестьсот тысяч – и это только за первую половину осады. Трупы повсюду лежали и на улицах. Спустя некоторое время после начала осады хоронить было некому и некогда. Иногда целые дома доверху набивали мертвыми телами и запирали. До некоторого времени хорошо питались только сами мятежники и их охрана. Остальные бродили подобно теням в поисках чего-либо, что еще можно было бы съесть. Иерусалим воистину был похож на Освенцим!

Иногда евреи пытались по ночам выходить из города за продовольствием в тех местах, где римская охрана была слабее. Изредка под видом такого “продотряда” кому-то удавалось перебежать к римлянам и сдаться.

Тит изначально желал сдачи города и с помощью Иосифа часто обращался к мятежникам. Иосиф, все время бывший при римском войске, и сам прилагал все усилия, чтобы уговорить сограждан пощадить город и Храм. И вот, чтобы показать свое великодушие, Тит, действительно, многих перебежавших к нему просто отпустил на свободу. Однако захваченных с оружием мятежников, добывавших продовольствие, велел распинать, так чтобы их было видно с городской стены, надеясь тем самым устрашить врага. В конце концов, римляне обнесли весь город стеной с башнями, положив конец всем попыткам евреев найти вне города что-либо съестное. На все эти огромные строительные работы ушел весь лес в округе. Все окрестные рощи и сады были вырублены.

В городе же любого неугодного человека обвиняли в сочувствии к римлянам и казнили без суда. Некоторых не спасли даже прошлые воинские заслуги и шрамы, полученные в боях против римлян. Примирение мятежников было лишь внешним и временным.

  Кое-кому из евреев удавалось все-таки бежать к римлянам. Некоторые из них проглатывали заранее золотые монеты, благо золота в городе было с избытком, и оно резко упало в цене в сравнении с продовольствием. Сирийские воины выследили, как беженцы опорожняли желудок, и, найдя для себя легкий способ обогащения, стали вспарывать животы всем пленникам подряд. Тит, едва узнав об этом, самыми суровыми угрозами пресек это живодерство. По всем таким деталям вы можете представить себе обстановку. Ожесточение по обе стороны стены достигло высочайшей степени напряжения.

  Призывы Иосифа

  Титу предлагали заморить осажденных евреев голодом. Но он справедливо полагал, что длительная бездеятельная осада пагубно скажется на боевом духе его собственного войска. Поэтому он действовал активно, хотя постоянно прибегал к уговорам (через Иосифа) и постоянно делом показывал, что он способен на благородные поступки.

  Иосиф пересказывает слова из своих длинных речей к мятежникам. Он приводил много примеров из древней еврейской истории, как Бог сам защищал Святой город, когда люди обращались к Нему, и как Он предавал город в руки врагов за нечестие самих иудеев. Иосиф призывал мятежников к покаянию. Приведем некоторые выдержки из его речей.

  «Вы не гнушались тайными преступлениями: воровством, предательством, прелюбодеяниями; вы соревновались друг с другом в грабежах и убийствах; вы проложили новые, дотоле неведомые у нас пути порока. Вы превратили Храм во всеобщий притон; вы, рожденные в этой стране, собственными руками осквернили посвященное Богу место, которое почитали издали даже римляне, отказавшиеся ради нашего закона от многих собственных обычаев. И после всего этого вы еще ожидаете, что Тот, Кого вы оскорбили, будет вашим союзником?!»

  «Если бы Бог считал наше поколение достойным свободы, а римлян заслуживающими наказания, то Он обрушился бы на них так же, как на ассирийцев, немедленно – еще тогда, когда Помпей поднял руку на этот народ или тогда, когда вслед за Помпеем пришел Сосий, или тогда, когда Веспасиан опустошал Галилею, или наконец сейчас, когда Тит приблизился к городу… Что же касается Тита, то при нем даже источники наполнились водой – те самые источники, которые прежде высохли при вас. Ведь вы и сами знаете, что до его прибытия и Силоам, и те источники, что за городом, иссякали, так что вода в городе покупалась по амфорам. И что же? Теперь эти источники настолько наполнились водой в честь ваших врагов, что ее хватает не только для них самих и их скота, но и для орошения садов...»

  Весьма примечательное, кстати, обстоятельство для тех, кто знает цену воде на тридцатой параллели земного шара! При скольких осадах древних крепостей вопрос водоснабжения войск, как осаждающих, так и осаждаемых, оказывался решающим. Иосиф делает решительный вывод, весьма смелый для еврея, не отступившего от отеческой веры и древнего благочестия.

  «И потому я полагаю, что Божество оставило наши священные места и стоит теперь на стороне тех, против кого вы воюете. Ведь если порядочный человек бежит из дома порока и с омерзением отворачивается от его обитателей, то неужели же вы все еще рассчитываете, что Бог, Которому видно скрытое от глаз и слышно умалчиваемое, что Бог будет с вами, несмотря на все ваши злодеяния?!»

  И все же Иосиф зовет к покаянию: «О, жестокосердые! Сбросьте вооружение, сжальтесь наконец над гибнущим отечеством! Оглянитесь вокруг себя, посмотрите, сколь прекрасно то, что вы губите, - что за город, что за Храм, приношения скольких народов! Кто укажет сюда путь пламени?! Кто желает, чтобы это перестало существовать?! Что заслуживает спасения более чем все это?! Поистине, вы безжалостны и более бесчувственны, чем камни. Но если вас не трогает даже вид всего этого, то сжальтесь хотя бы над своими семьями! Пусть каждый представит детей, жену и родителей, которых вскоре унесет голод или война. Я знаю, что опасность нависла также и над моими собственными матерью и женой, над моим далеко не безвестным родом, и вы, наверное, думаете, что это из-за них я советую вам сдаться. Но убейте их, и пусть ценой за ваше спасение будут мои собственные плоть и кровь. И сам я готов умереть, если только это заставит вас образумиться» (кн. 5, гл. 9).

  Все эти речи Иосифа не возымели на осажденных никакого действия. А его слова о готовности умереть не остались праздными. Он не раз кричал защитникам города свои увещания, и однажды камень из катапульты евреев поразил его в голову. Иосиф упал на землю, так что в городе его сочли убитым и радовались этому. Даже мать его вынуждена была говорить торжествующим мятежникам, что со времени осады Иодофата у нее больше нет этого сына. Хотя в тайне она жалела его. Впрочем, Иосиф остался жив, и оправившись от раны, продолжал свои речи к осажденным.

  Ужасы осады между тем продолжались. В чем, действительно, никак нельзя было отказать еврейским воинам, так это в поразительной стойкости и отчаянной храбрости. Они отчаялись во всем и не жалели уже ничего. Связав друг друга клятвой, что никогда не сдадутся римлянам, они стали уже равнодушны и к судьбе самого Храма, отвечая лишь бранью и насмешками на призывы Иосифа.

  Между тем, в осажденном городе, в Святом Граде, который призван был стать светильником благочестия и добронравия для всех народов, царило страшное беззаконие, увенчавшееся вскоре, по крайней мере одним, документально отмеченным, случаем людоедства. Да еще какого! Впрочем, довольно. Пора уже пощадить читателей. Быть может, кто-то уже слышал об этом ужасе, быть может, кто-то еще сам прочтет эту трагическую повесть Иосифа, а мы здесь воздержимся от пересказа кровавых подробностей. Прочитавший увидит, на кого возлагает ответственность Флавий.

  «Весть о страшном преступлении мгновенно распространилась по всему городу, и каждый, представляя себе этот ужас, содрогался, будто сам осмелился на что-то подобное. Смерть отныне стала единственным стремлением голодающих, и они почитали блаженными тех, кто успел умереть, не слыхав и не видав ничего подобного.

  Римлянам тоже скоро стало известно об этом страшном происшествии. Одни отказывались верить, другие прониклись жалостью, большинство же вследствие этого события прониклось еще более сильной ненавистью к евреям. Что же касается Цезаря, то он и по этому поводу призвал Бога в свидетели своей невиновности. Он сказал: “Я предложил евреям мир, самоуправление и прощение всех их преступлений. Но они предпочли раздор согласию, войну – миру, голод – довольству и благополучию. Собственными же руками они начали поджигать святилище, которое мы хотели для них же сберечь, и они поистине достойны подобной пищи! Но я похороню этот позор пожирания детей под развалинами их города, чтобы во вселенной солнце не освещало своими лучами город, в котором матери питаются таким образом!” …Тит имел в виду, что эти люди уже пропали безвозвратно, ибо если прежде еще можно было ожидать, что они раскаются, то теперь, после того, как они пережили все, что пережили, пропала всякая надежда на их здравомыслие» (кн.6, гл. 3, 4-5).

  Трагедия Храма

  Речь Тита не была похожа на умовение рук Пилатом. Нет, он, действительно, сделал все от него зависящее, чтобы принудить евреев даже не к плену, не к сохранению жизни путем рабства. Он предлагал им и прощение, и свободу, и делом подтверждал свои слова, щадя и отпуская на волю перебежчиков. Особое тщание приложил он к тому, чтобы спасти Храм. Когда он узнал, что в Храме прекратилось ежедневное жертвоприношение, то предлагал мятежникам взять у него сколько нужно из спасшихся иудеев, лишь бы богослужение в Храме не прекращалось. Уже подойдя к нему вплотную, он умолял евреев с помощью Иосифа, что если они не желают сдаваться, перенести сражение со священного места в любое иное (кн. 6, гл. 2, 1).

  В ответ мятежники «установили на священных воротах скорострелы, катапульты и камнеметы, так что Храм уподобился крепости, окруженной кладбищем (именно так выглядели священные дворы из-за обилия трупов. Вооруженные, с руками, на которых еще не остыла кровь соплеменников, они врывались в священные заповедные пределы. И столь неслыханно было их святотатство, что римляне испытывали к евреям, кощунствовавшим против своих собственных святынь, такие чувства, какие наверняка испытывали бы евреи при виде ругающихся над этими святынями римлян. Даже из воинов никто не мог взирать на Храм без трепета и благоговения, и каждый из них молился, чтобы разбойники раскаялись еще до того, как совершится непоправимое» (кн. 6, гл. 2, 3).

  Тит еще раз обратился к повстанцам с обличительной речью. «О нечестивейшие! – воскликнул он. – Не вы ли обнесли святые места этой оградой? Не вы ли расставили на ней столбы с высеченными на них греческими и нашими письменами, запрещающими переступать через нее? И разве не позволили мы вам карать смертью всякого нарушителя этого запрета, будь это даже римлянин?! Что же теперь, преступные, вы сами топчете в этих пределах тела умерших? Что мараете Храм чужеземной и своей собственной кровью? Я призываю в свидетели богов моего отечества и Того, Кто некогда, быть может, надзирал за этим местом (не думаю, чтобы Он присутствовал здесь и ныне), я призываю в свидетели мое собственное войско, и тех евреев, что находятся в моем стане, и вас самих, что не я принуждаю вас осквернять эти святыни! И если вы изберете себе другое место сражения, никто из римлян не ступит туда ногой и не надругается над ними, и я сохраню для вас Храм, даже против вашей воли!» (кн. 6, гл. 2, 4).

  Согласитесь, это благородная речь настоящего рыцаря, каким и предстает перед нами Тит. Нет сомнения, что Иосиф переменил прежний свой образ мыслей, глядя на этого великодушного человека, сражавшегося часто в первых рядах; настолько же храброго в бою, насколько и милосердного к страждущим, побежденным, раскаивающимся.

  Прочтя эти строки и многие подобные им страницы повести Иосифа, вы сможете оценить по достоинству причитания современных историков о превосходстве еврейской нравственности над языческой, о непомерной национальной римской гордости, о национальном унижении евреев под гнетом Рима, о свободолюбивом и жертвенном порыве еврейских борцов за свободу, которые осмелились бросить вызов непобедимому Риму, но пали в неравном бою... Вы гораздо лучше поймете и писания Апостолов, и само Евангелие!  Читайте, читайте Иосифа, по достоинству получившего фамилию прославленных в истории цезарей! Поистине, от них именно и научился он сам тому же благородству и великодушию. Он любит свой народ, он защищает его перед язычниками, но он не превозносит его, не лжет на истину; доброе он хвалит, худое осуждает, и в других народах способен увидеть безпристрастно и доброе, и злое. Иосифа полезно прочесть патриотам всех народов: и русским, и немцам, и американцам, и конечно, евреям в первую очередь.

  Но вернемся к войскам Тита у храмовой горы. Ему пришлось брать ее приступом. На какой-то момент римские войска, попавшие в тесноту между строениями, утратили управляемость. Ожесточение битвы достигло предела. И в этот момент кто-то из римлян зажег строения храма.

  Тщетно пытался Тит направить своих воинов на тушение пожара. Он не мог повлиять на свои войска и личным примером, как не раз это делал в чистом поле, сходясь с врагами лицом к лицу. Огонь пожирал строения Храма одно за другим. Лишь немногое из священных убранств Храма удалось спасти. Мятежники отнеслись к потере святыни весьма равнодушно. Но весь город огласился стонами и рыданиями жителей, еще оставшихся в живых и желавших умереть скорее, чем доведется увидеть гибель своей святыни.

  Пишущий эти строки – христианин. И конечно, неверующие во Христа обвинят его в предвзятости за готовность увидеть в гибели Храма действие Промысла Божия. Они скажут, что от христиан уже не раз это слышали. Но давайте выслушаем оценку того, кто не был христианином, того, для кого Храм был самой заветной святыней на земле. Единственной святыней. Своей родной национальной святыней. Незадолго до пожара Храма он убеждал мятежников:

  «Кому неизвестны писания древних пророков и их предсказание об участи несчастного города, ныне сбывающееся? Ведь они предсказали, что город падет тогда, когда некто положит начало братоубийственному кровопролитию. А разве город и Храм не наполнились уже трупами убитых вами? И потому никто иной, как Бог, Сам Бог посылает с римлянами очистительный огонь в Храм, и истребляет этот обремененный столькими сквернами город» (кн. 6, гл. 2, 1).

  Храм погиб. Впрочем, в городе было еще много неприступных башен и дворцов. Бои продолжались повсюду. Теперь уже римляне не жалели никого, ибо слышали, как сам Тит с горечью сказал бунтовщикам, просившим его отпустить их из города с оружием и семьями: «разве теперь, после гибели Храма, ваши жизни хоть чего-то стоят?» (кн. 6, гл. 6, 2).

  Мы не станем пересказывать дальнейшее подробно. После гибели Храма основное сопротивление повстанцев захлебнулось. В городе началась массовая резня. Было бы неверно выставлять всех римлян благочестивыми и благородными. Ожесточенная война разнуздывает страсти. Запах крови дурманит головы. Невинных жертв было, естественно, множество.

  Самые неприступные три башни, построенные еще Иродом Великим и являвшие чудеса строительного искусства, были оставлены евреями еще до начала их штурма. Так поразил мятежников внезапный страх, и они пытались скрыться в подземных ходах и пещерах. Римляне вылавливали их. При этом были схвачены и главари восставших: Симон и Иоанн.

  Город же был сожжен и разрушен, за исключением этих трех неприступных башен, которые Тит оставил памятниками своей победы.

  Приведем еще горестные слова Иосифа, сказанные по поводу осквернения Храма мятежниками в братоубийственной бойне:

  «О, несчастнейший из городов! – восклицает летописец. – Что из того, что ты претерпел от римлян, может сравниться с этим? Ведь они вступили в твои пределы лишь затем, чтобы очистить тебя от снедавшей изнутри скверны, ибо ты уже более не был обиталищем Бога. И как бы ты мог оставаться им теперь, превратившись в могилу своих собственных сыновей, теперь, когда самый Храм стал кладбищем братоубийственной войны?! Но еще и тогда ты мог быть возвращен к жизни, если бы только ты совершил искупление перед разрушившим тебя Богом!» (кн. 5, гл. 1, 3).

  Совершить искупление… В чем оно и как его совершить? Чем загладить такие грехи? Может быть, следовало бы начать мыслить иначе: не совершить искупление, а принять Того, Кто его уже совершил? Но вот перед нами слова человека, еще весьма далекого от идеи искупления во Христе. Слова человека, которому никак не откажешь ни в благочестии, ни в уме, ни в горячем чувстве, ни в любви к родине и своему народу. Поистине, к ним стоит прислушаться!

  Окончание войны

  После гибели Иерусалима в руках мятежников оставались лишь немногие опорные пункты. То были две крепости Махерон и Масада, на восточном и на западном берегу Мертвого моря соответственно. Обе были отстроены Иродом Великим, укреплены им и снабжены запасами продовольствия, сохранявшимися тогда еще с его времен. По своей неприступности обе крепости не уступали Иодофату и Гамле. Однако римляне довольно скоро взяли их.

  Пожалуй, самые страшные страницы во всей книге посвящены Иосифом описанию взаимного убийства осажденных в Масаде. Когда римлянам удалось прорвать стену, они отложили решительный приступ на утро. Ночью же защитники крепости, подвигнутые своим предводителем, перерезали собственными руками своих жен и детей, а затем и друг друга. На целых три страницы растягивает Иосиф пересказ речи предводителя мятежников, призывавшего своих собратьев к этой бойне. Создается впечатление, что иудеи больше боялись позора, нежели ужасов римского плена. Из возможных выходов они избирают наиболее почетный и наименее греховный – по их мнению. Погибших же было около тысячи человек. Лишь две женщины, успевшие где-то спрятаться, спаслись и пересказали страшные события этой ночи пришедшим наутро римлянам.

  Кто посмеет сказать, что эти взаимо-убийцы были лишены мужества? Но куда оно было направлено? Во всяком народе были храбрые воины, сражавшиеся до конца в самом отчаянном положении. Случались и те, кто предпочитал сдачу в плен, самоубийство, бегство. Но о таком организованном братоубийстве, в котором каждый воин своими руками приканчивает своих родителей, жену и детей, пишущему эти строки не доводилось слышать.

  И представьте себе, имя этой мятежной крепости, с которой началась, и которой окончилась Иудейская война, стало символичным, знаковым. В честь нее теперь названа израильская разведка. Надо полагать, что и самые нравы защитников Масады взяты в качестве образца для подражания. Имеющий уши слышать, да слышит!

  Некоторое сопротивление евреи оказали и в Египте, куда бежали оставшиеся мятежники. Но и там восстание было вскоре подавлено.

  Конечно, теперь вступила в действие давняя поговорка, известная римлянам с самых первых страниц их истории: горе побежденным! Не стоит принимать римское воинство за ангелов-хранителей Палестины, а их поход – за освободительное мероприятие. Времена Помпея и Ирода, стремившихся прекратить приснотекущую гражданскую войну в Палестине, уже миновали. Еще царь Агриппа в своей речи перед бурлящей толпой иерусалимлян, готовившихся к мятежу, предупреждал, что римляне по-разному относятся к своим противникам, никогда не бывшим под их властью, и к мятежникам, которые восстают против их власти. Даже благородство самого Тита имело свои пределы, обусловленные его языческим происхождением и воспитанием. В частности, он устраивал в честь победы гладиаторские бои, в которых гибли пленные евреи. Лишь поруганный Иисус нес человечеству крестом Своим способность к состраданию поверженным, страждущим и сокрушенным. Евреи и язычники только иногда способны были щадить таковых, но сострадать и помогать – едва ли. Победитель побеждал силой своих богов, а если богам угодно даровать ему победу, значит, им неугодно снисхождение и жалость к поверженным. Таково было обыкновенное языческое суждение в те века, которого не чужды были и евреи.

  С победой римского оружия общая ненависть и презрение языческого мiра к еврейскому нашла себе желаемый выход. Как и предсказывал царь Агриппа иудеям в Иерусалиме, война навлекла бедствия на всех евреев рассеяния. Повсюду начались стихийные волнения и погромы, сведение личных счетов. Евреи стали презираемым народом, прежнее уважение к ним во всем мiре стало исчезать.

  Иосиф приводит еще один благородный ответ Тита по поводу побежденных. В Антиохии, куда он вернулся после победы, началось стихийное возмущение против евреев. Возбужденные граждане хотели использовать момент и просили цезаря выгнать всех евреев из города. Тит ответил: «Так ведь отечество их, куда евреев следовало бы изгнать, опустошено, а другого места, которое могло бы их принять, не существует». Иосиф называет этот ответ «весьма остроумным», то есть намекает, что Тит в сущности уклонился от ответа. На самом деле в этих словах содержится чистая правда. Действительно, выгонять людей в разоренную землю можно лишь на явную погибель. С другой стороны, никакой народ, среди которого уже жили евреи, не согласился бы принять еще новое и немалое их число для совместного проживания. Поэтому Тит не только предоставил возможность антиохийским евреям жить в своем городе, но даже отказался ущемить их права, дарованные им прежде, хотя антиохийцы просили его об этом (см.: кн.7, гл. 5, 2).

  За что?

  На этом мы закончим краткое рассмотрение событий войны и не станем описывать триумф Тита в Риме и прочие подробности, которым уделяет внимание Иосиф в своей хронике. Теперь нам следует задуматься, почему и за что случилось с иудеями то, что случилось.

  Признаем сразу, что наше описание по краткости своей не способно верно передать весь масштаб и весь ужас совершившегося события. Более или менее достаточное представление дает лишь сама долгая и скорбная повесть Иосифа. Хотелось бы лишь предостеречь читателя от злорадства, от излишнего осуждения мятежных евреев и от превозношения перед ними. Конечно, в описании Иосифа они выглядят, так скажем, явно не на высоте своего древнего Божественного призвания. Но ведь и наша русская история знает немало катастроф и нравственных падений. Знает она и смуты, и междоусобицы, и опустошительные войны; знает она и пугачевщину, и кощунство над собственными святынями, знает и мародерство, знает и предательство. Знает наша история и все ужасы революции, гражданской войны, строительство безбожного общества, гонение на всякую религию, - много разных грехов, вплоть до людоедства. Да, в годы коллективизации во многих областях страны свирепствовал такой страшный голод, что доходило и до этого. И всякие преступления в нашей истории много раз были совершены русскими же руками. Конечно, тут справедливо могут заметить, что революция и гражданская война в ХХ веке направлялись людьми не русскими, а интернациональным сбродом под водительством тех же евреев, но это поистине слабое оправдание, не утешительное извинение!

  Но что же, историю не переделать, а для нас теперь напоминание о темных страницах ее окажется полезным. Вспомнив многие бедствия своего народа, вспомнив его страдания и его нравственные падения, мы лучше сможем понять и скорби народа чужого. А может быть, на примере чужой истории мы сможем лучше понять уроки истории своей.

       Вероятно, наши читатели уже слышали такое мнение, что Иерусалим потерпел катастрофу за свое отвержение Иисуса Христа. На этом вопросе есть смысл остановиться подробнее.

  Действительно, разрушение Иерусалима предсказывал Сам Иисус, причем в словах, весьма точно отражающих будущую реальность. Например, такая деталь Его пророчества о несчастном городе: враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду (Лк. 19, 43). Действительно, в описании Иосифа мы видим, что Иерусалим был подвергнут полной блокаде, со всех сторон обнесен валами осаждавших, т. е. обложен окопами, чтобы никто не мог ускользнуть из города. Тем точнее сбылись и следующие слова Христова пророчества: и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения своего (Лк. 19, 44).

  Отметим, что Евангелие от Луки, по церковному преданию и по оценкам многих библеистов, написано до Иудейской войны. Но даже если оно написано позже, вряд ли кто из историков возьмется ныне утверждать, что Евангелия от Марка и Матфея написаны позже падения Иерусалима. А в них содержатся те же самые Христовы пророчества. Нет сомнения, что Иисус, действительно, предрекал Иерусалиму гибель, говорил Свои слова ясно и доходчиво, и что ученики Его поняли их правильно, а первые христиане хранили их в памяти нерушимо. Если так, то следует верить и той связи, которую Иисус устанавливает между отвержением Его как Мессии и разрушением Святого Города. Да, Иерусалим будет разрушен именно за то, что не узнал времени посещения своего. Против столь прямых и ясных слов Христовых возразить нечего!

  И все же, не станем понимать исполнение этих слов, как  Божие возмездие. Бог не мстителен, Он не желает смерти грешника, и именно Он есть подлинный Господин истории. Поэтому связь между отвержением Иисуса евреями и гибелью их страны не совсем прямая. В исторической цепочке между этими двумя связанными событиями имеются еще некоторые звенья, которые нужно увидеть.

  Обратите внимание, что Иисус произносит Свое пророчество не в гневе. Он плачет о гибели Своего Города. Неся Свой крест на Голгофу, Он вновь выскажет плачущим женщинам то же самое предсказание (см.: Лк. 23, 28-31). Его пророчество – это голос сострадания, а не мести или проклятия.

  Да и с исполнением Своего предсказания Господь Иисус явно не спешил. Едва ли до времен Иудейской войны дожили те, кто непосредственно добивался осуждения Иисуса перед Пилатом. Ведь сорок лет – срок немалый. Осуждая Христа, Анна и Каиафа молодыми не были; Пилат и Ирод очень вскоре после осуждения Иисуса отправились на суд высший того, который творили сами. Ко времени восстания на политической сцене Израиля действовали уже их дети, и даже внуки. Царь Израилев, Мессия истинный был отвергнут, а Храм и Город стояли и процветали еще долго. Тридцать лет в Иудее вообще было относительно спокойно. Даже преследование христиан не было систематическим. И вот, дети современников Иисуса вдруг  вступают в полосу катастрофы своего отечества. И если нечестиво признавать Бога мстительным, то еще хуже было бы признать Его родоначальником кровной мести. Если Христос не отомстил смертью Своим палачам, то не мог мстить и их детям.

  Но если Бог не мстит евреям за отвержение Мессии, то как же связаны христоубийство и Иудейская война? Давайте сделаем небольшое отступление, а вы пока подумайте сами.

  Как известно, еврейские авторы привлекли внимание всего мiра к страданиям своего народа во времена Германского нацизма. Некоторые из них задавались и вопросом: за что? Тем же самым, в сущности, вопросом, что и мы теперь.

В своей популярнейшей книге “Когда хорошим людям плохо” раввин Гарольд Кушнер, говоря о библейском Боге и Холокосте, задается такими вопросами: «Где был Бог, когда все это происходило? Почему Он не вмешался? Почему Он не поразил насмерть Гитлера в 1939 г и не избавил миллионы людей от неописуемых страданий? Почему Он не послал землетрясение и не разрушил газовые камеры? Где был Бог?» Кушнер приходит к выводу, что Бог несовершенен и не всемогущ. Он пишет: «Есть вещи, которые неподвластны Богу… Способны ли вы простить и полюбить Бога, даже зная, что Он несовершенен?.. Можете ли вы научиться любить и прощать Его, даже зная, что Он не всемогущ?» (цит. по Н. Гайслер, П. Боккино, “Непоколебимые основания”, Симферополь, 2003 г).

Вот рассуждение почтенного раввина о делах Промысла Божия. Итак, Бог несовершенен, не всемогущ и даже нуждается в прощении со стороны человека. (Заметим, кстати, что за такую речь уважаемого раввина в первом веке его соплеменники просто побили бы камнями.) Тогда можно ли Его почитать Богом? Не стоит ли кто-то или что-то над таким несовершенным Божеством? Конечно, стоит, и ясно, что именно. Абсолютной ценностью для нашего раввина является сам Израиль, народ как таковой. Обратите внимание на название книги: хорошим людям плохо. А плохих, стало быть, во Израиле нет. Бог обязан желать блага Израилю. Бог не имеет права наказывать Свой народ. А если в жизни мы видим картину другую, то лучше уж признать Бога слабым: хотел помочь, да вот Гитлер помешал. И постараться простить такого слабого Бога.

Ясно, что здесь Бог и Его народ, издревле избранный, уже поменялись местами. Для древних пророков Бог был всегда прав, а Израиль зачастую виноват и должен был просить прощения у своего Бога. Теперь же наоборот. Израиль невинен, а раввин призывает свой народ постараться понять и простить согрешившего перед ним Бога.

Вот такое ужасное богохульство. Но оно не в одночасье выросло. Его корни там, в первом веке. Тогда Бог открылся людям в виде безгрешного, благодеющего всем Человека, и тогда законны были бы вопросы нашего раввина, если их немного перефразировать: можете ли вы научиться любить своего Благодетеля, хотя и видите, что Его всемогущество на время сокрылось от вас, и Он страдает на кресте с молитвой за вас? Способны ли вы полюбить Бога, даже если Он придет к вам, нося человеческую немощь? Тогда евреи ответили: нет, в слабом человеке мы Мессию не признаем. Этот ответ постепенно сдвинул в еврейском сознании религиозные ценности и поменял их местами. Может быть, не сразу это сознавая, иудеи стали душою воспринимать свой народ, как нечто важнейшее само по себе, а Бога, как нечто вспомогательное. Счастье Израиля, благо Израиля – вот ценность абсолютная, высшая, непререкаемая. Остальное все – только ради нее.

Пришел удивительный Человек. Высказал возвышенное учение. Показал доселе невиданные чудеса. По всем признакам Он был похож на Мессию, обещанного пророками. Кроме одного и самого главного: не дал евреям полной политической независимости, не восставил Израиль над всеми народами. Стало быть, все Его учение – ложь, все Его чудеса – обман. Даже на Его чудесное восстание из гроба и явление многим в преображенном теле, даже на такое событие можно не обратить внимания. Потому что выше блага Израиля не может быть ничего. Если Он этого не обеспечил, – значит, самозванец.

Когда такое умонастроение в Израиле победило, он неудержимо двинулся навстречу своей погибели. Иосиф, не жалея эпитетов, ругает повстанцев, с которыми сам довольно долго был связан тесным сотрудничеством. Да, зелоты, оборонявшие Иерусалим на последней стадии войны, действительно, показаны им как подонки, у которых уже нет ничего святого. Но до этого войну против Рима начинали и поддерживали не только такие святотатцы, которые даже поругание собственного Храма вменяли в ничто. Начинали войну люди весьма религиозные, верующие в Бога, молившие Его о помощи. В их числе были и священники. Но в большей мере, нежели в Бога, верили они в Израиль и в его победу, не задаваясь вопросом: а согласна ли она с волей Божией?

Вот то недостающее звено, которое стоит между отвержением Христа и иудейской катастрофой. Иисус не мстил Своим палачам, нет! Но, отвергнув Его, иудеи дальше и дальше двинулись по пути все большего народного самопоклонения. Они поклонились идолу национального превосходства точно так же, как прежде поклонялись золотому тельцу или Ваалу. Лишь чисто внешнее выражение нового поклонения кумиру было менее заметным, чем прежде. Но неизбежные последствия нового богоотступничества во Израиле оказались похожими. Вновь Иерусалим оказался в руинах. Конечно, это было не без попущения Божия, но в целом свою страну иудеи привели к катастрофе своими руками. И это не только наша оценка. Точно так толкует события сам Иосиф Флавий, не будучи христианином и будучи евреем. Таков был естественный плод непомерной национальной гордости.

И уж если по ходу нам пришлось помянуть Гитлера, то скажем, что и он погрешил тем же самым, и привел свою страну к катастрофе тем же самым путем. Если бы он просто поднял национальное немецкое достоинство в своей побежденной стране, если бы просто дал коренным немцам известные преимущества, но не стал бы носиться с бредовыми идеями расового превосходства, то не было бы ни этих концлагерей, ни этих миллионных жертв. Более того, он имел реальную возможность освободить и народы России от гнета безбожного коммунизма, причем незначительной кровью, если бы задался такой благородной целью, если бы только он мог уважать чужие народы и не стал бы воздвигать идолище арийского расизма превыше небес. Если бы он вдумчиво и без презрения к евреям прочел бы не только Новый Завет, но и печальную повесть Иосифа Флавия.

Высокое чувство – любовь к своей родине и народу. Конечно, свой народ всегда ближе, его скорби и радости каждый воспринимает горячее, чем чужие. И пишущему эти строки свои, русские люди всегда будут ближе немцев, евреев или кого угодно еще. Противоестественно было бы требовать от человека, чтобы было иначе. Но, любя свой народ, каждый должен понимать и уважать патриотизм любого другого народа.

Любые родители своего ребенка любят больше, чем чужого. И не может быть иначе. Но только неразумные и нравственно не чуткие родители любовь к своему чаду выражают похвалами в превосходной степени: ты у нас самый умный, самый красивый, самый лучший. Такие похвалы только калечат детскую душу. Подобно сему и чувство патриотизма. Конечно, свой народ любишь больше. Но едва только свой народ возомнишь самым лучшим – беда. Беда, если в народе возобладает мнение о себе, что мы, мол, самый лучший народ. Переводите “Иудейскую войну” на язык этого народа! Пусть люди прочтут и вовремя подумают, к чему может привести такое самомнение.

Оправдана и война за свободу отечества. В том числе и национально-освободительная. Есть такие святыни, о которых не договариваются, за которые остается только сражаться. При этом любой народ на алтарь своей победы приносит и невинные жертвы. Женщины и дети знают, что могут погибнуть сами в такой войне, но благословляют мужей на ратный подвиг. И все-таки всему этому есть граница. Не всякие жертвы ради национальной свободы будут оправданы. Тем более жертвы, бросаемые к ногам идолища национальной гордыни. Есть такие нравственные ценности, которые не может презреть здоровое патриотическое чувство. Даже такая высокая цель, как свобода отечества, не может оправдать любых средств к ее достижению.

Вот важнейший урок Иудейской войны для людей всех народов.

  О чем умолчал Иосиф?

  Уяснив теперь, как именно отвержение Христа оказалось связанным с иудейской катастрофой, читатель может задать такие вопросы: как сам Флавий отразил эту связь? Заметил ли он в своей исторической хронике фигуру Иисуса из Назарета? Придал ли ей политическую или духовную значимость? И если нет, то раскрыл ли он по своему собственному разумению какие-либо религиозные или нравственные причины свершившейся трагедии?

  Нужно отметить, что “Иудейская война” – сочинение достаточно светское, в котором любые религиозные вопросы затрагиваются довольно поверхностно. Здесь нет упоминания не только об Иисусе из Назарета, но и о важнейших духовных лицах той эпохи: раввинах Гилеле, Шамае, Гамалииле и других. А ведь эти лица составили целые школы и партии, их изречения вошли в Талмуд, и всякому религиозно образованному иудею тех времен они должны были быть хорошо известны. Это были, так скажем, официальные лица, в отличие от скромного галилейского Плотника.       

            Итак, Иосиф и не ставит себе целью исследовать в своей повести вопросы духовные. Следует, впрочем, оговориться, что известна древнерусская рукопись “Иудейской войны”, в которой есть и упоминание об Иисусе Христе. Здесь говорится, что Иисус был распят Пилатом, но подробности этого рассказа не согласуются с Евангелием. В частности, говорится, что Иисус был арестован дважды, и в первый раз отпущен. Откуда взялась эта рукопись, с какого языка переведена, и почему в ней появилось это странное свидетельство? Сам ли Иосиф что-то перепутал, или переводчик? Вряд ли христианские писцы, если бы задались целью “подправить” рукопись Флавия в христианском духе, стали бы передавать наиболее известный эпизод из жизни Иисуса в столь странном ключе.

  Объяснение этому может быть найдено в том, что Иосиф писал эту книгу на греческом языке для греко-римского читателя, и стремился в ней навести какие-либо “духовные мосты” с древнегреческой философией. Поэтому многие вероисповедные вопросы он постарался затушевать перед языческими читателями. С другой стороны, в своем Введении к книге он указывает, что пишет историю этой войны вторично, написав ее уже по-арамейски. Этот арамейский вариант до нас не дошел. Вполне возможно, что там, для “своих”, Иосиф затронул и религиозные вопросы, упомянул и о духовных лидерах эпохи, и не прошел мимо имени Иисуса, хотя не имел о нем подлинных сведений. К той арамейской рукописи, возможно, и восходит славянский перевод. Но не станем утверждать этого предположения, как установленного в науке факта. Загадка славянской рукописи Флавия так и не решена. Обратим только внимание читателя, что наши предки читали сочинения Иосифа и ценили их, черпая из них утверждение в христианской вере.

  Впрочем, очевидно, что Иосиф обращается именно к греческим и римским читателям, подстраивается под них. В частности, он кратко рассматривает существовавшие в иудаизме первого века течения, известные нам и по Евангелию. Фарисеям и саддукеям он посвящает лишь несколько строк и целых три страницы отводит обычаям ессеев. Казалось бы, почему? Ведь ессеи не играли никакой особой роли в войне. Главенствующим среди восставших было скорее одно из направлений фарисейства. Но их Иосиф не рассматривает, а ищет параллели между греческой философией и учением ессев. Действительно, среди всех иудеев ессеи выделялись тем, что имели учение о посмертном бытии души, причем это представление напоминало греческое учение о царстве мертвых. Ессеи не приносили жертв в Храме, вели в основном безбрачный образ жизни, презирали плотские утехи и вообще, в согласии с древними эллинами и предвосхищая гностиков, предпочитали духовное телесному. Вот и попали в центр внимания нашего автора, как в чем-то, хотя и мало, напоминающие греков.

  Удивительно и то, как вы уже могли заметить, что в изложении Иосифа римляне предстают почти что как почитатели Единого Бога. Нелегко поверить, что речь идет о язычниках. С другой стороны, иудеи у него в своих предсмертных речах воспринимают свою смерть как-то не по-иудейски, а скорее тоже по-гречески. В частности, философствуют о безсмертии души и ни слова не говорят о воскресении. В устах еврея первого века это звучит неправдоподобно. На самом деле здесь тоже один из шагов Иосифа навстречу иноплеменному читателю.

  Размышляет Иосиф и о Промысле Божием, о судьбе и небесных знамениях – опять же на языке своего читателя. Так он свидетельствует о чудесных знамениях в Храме накануне войны. Однажды сами собой отворились двери Храма, которые каждый вечер закрывали два десятка мужчин. В другой раз в самом Храме во время ночной службы были слышны топот и голоса: «Давайте уйдем отсюда в другое место». Удивительное знамение явилось однажды на небе над всей Иудеей. «Перед заходом солнца по всей стране были видны на небе мчащиеся сквозь облака колесницы и ряды воинов, которые окружали города» (см.: кн. 6, гл. 5, 3). В том, что Город и Храм были оставлены Богом, Иосиф не сомневается. А пересказанные им знамения вполне согласуются с тем, что предсказывал Христос о кончине Иерусалима: и будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение (Лк. 21, 25). Согласно евангельскому же предсказанию, Иосиф свидетельствует, что восстали и многие лжепророки, обольщавшие повстанцев и народ ложными откровениями (см.: кн. 6, гл. 5).

  И вот здесь мы подходим к закрытой у Иосифа теме Мессии. Автор так представил идеологию и мотивы поведения повстанцев, что его рассказ оставляет ощущение или недосказанности, или несоответствия веку. В самом деле, мы видим, что какие-то безбожники и святотатцы возбудили весь народ в совершенно безумном предприятии, занимались только грабежом и взаимным убийством, а под конец, попадая в отчаянные положения, резали друг друга и своих ближних. Но как им удалось поднять за собою такие толпы народа? В наше время, пожалуй, возможны такие авантюристы и головорезы, но они и теперь не могут ни вдохновить народного движения, ни создать объединения больше размеров средней банды. Тем более, в то время нельзя было увлечь народ на безумные и опасные начинания только собственным энтузиазмом, храбростью и властолюбием. Нет, еврейский дух подняла и окрылила совсем иная идея. Но Флавий о ней промолчал.

  И пока читатель думает, какая именно иная мысль вдохновила евреев, перескажем кратко эпизод пленения Симона, сына Гиоры, одного из двух главарей мятежников. Когда римляне ворвались в город, он с наиболее преданными товарищами и землекопами скрылся в одном из подземелий, желая прокопать подземный ход до какого-либо безопасного места. Однако, спустя некоторое время, он вдруг «облачился в белую тунику, надел поверх нее пурпурную хламиду и в том самом месте, на котором прежде был Храм, появился из-под земли. Поначалу увидевшие это пришли в изумление и не трогались с места, но затем, приблизившись, стали расспрашивать, кто он. Но Симон этого им не открыл, а приказал позвать командующего. Они поспешно сбегали за ним, и явился Терентий Руф, оставленный за главнокомандующего. Узнав от Симона всю правду, он велел связать его и посадить под стражу, а Цезаря оповестил о том, как Симон был пойман» (кн. 7, гл. 2, 1).

  Сам Иосиф объясняет такое поведение Симона безвыходностью его положения. Но разве не знал этот главарь половины повстанческих войск, что его участь будет самой ужасной? Разве не кончали иудеи в таких случаях взаимоубийством и самоубийством? Почему же он не последовал примеру своих товарищей, оказавшихся в таком же положении в Иодофате и Масаде? И для чего эта царская одежда? Как она вообще у него оказалась в таком-то положении?

  Не разумнее ли будет предположить, что этот обезумевший человек вообразил себя Мессией, как и многие до него, как и некоторые после него? Полагал, что теперь без единого выстрела, одним своим взглядом и словом он повергнет в прах всех врагов. Согласитесь, что это вполне разумное предположение для объяснения безумного поведения. Ведь безумные поступки объясняются безумными же мотивами. А мы знаем из других источников, начиная в какой-то мере с самого Евангелия, что иудеи первого века бредили мессианской идеей. Именно бредили, до помешательства, до соответствующих этому состоянию действий. Для них наступление Царства Божия и предполагалось только в форме победоносной войны против римлян. Бог, по их мнению, уже приговорил язычников к уничтожению и рабству. Он ждет только, когда мужественные воины Израиля возьмутся за дело, и тогда Он поспешит к ним со Своей помощью. Тогда и явится Мессия в качестве победоносного вождя такой войны. Вот и всякий бандит, возвысившись до начальственных высот в этой борьбе, воображал себя Мессией. Да, это состояние психически ненормальное. Но ведь и поступки ему вполне соответствуют. И, между прочим, взаимная резня между группами повстанцев тогда легко объяснима. Ведь иудеи надеются не на человеческий успех, достигаемый сплочением сил. Победа ожидается от помощи сверхъестественной. Победят войска Мессии (читай, “нашего Симона” или “нашего Иоанна”) даже если они будут малыми, а все кто противится Мессии, будь они даже иудеи по плоти, исключаются из народа избранного, из народа Божия. Убить их не только можно, но и нужно.

  Вот такая логика, вот такие дела. И вот такие последствия.

  Не удивительно, что Иосиф не помянул в своей хронике Иисуса из Назарета. Удивительнее другое: он не помянул в ней имени Мессии, ни в какой форме. Он упорно и сознательно в самых важных местах обходил это самое главное еврейское чаяние. Имя Мессии остается и для него святым, он не желает упоминать его в своей книге, обращенной язычникам. И вероятно, Иосиф растерян и разочарован в крушении самой святой и заветной надежды евреев. Ему самому пока не ясно, как же так получилось. Где был Бог, почему не пришел Мессия? Неужели же им был Тот Самый галилейский Плотник? Да, нет, ерунда. Не может быть. А что если… Но нет, конечно, нет.

И лишь во второй своей книге, написанной позже, Иосиф буквально сквозь зубы все-таки проронил свое свидетельство о распятом и воскресшем Чудотворце. Боялся сказать. Но боялся и не сказать. Оттого-то этот странный абзац из книги “Иудейские древности”, к которому мы еще вернемся, вызывает столько недоумений и споров. Своей истинностью, убедительностью, неотвратимостью, крушением всех прочих мессианских планов Галилеянин явно побеждал даже тех, кто не желал бы Ему верить.

Иисус Христос над пепелищем Святого Града

И все же, несмотря на все умолчания Иосифа, ему не удалось скрыться от мессианской темы.

В изящной литературе используется такое выражение: тень такого-то почившего человека витала над таким-то местом. Это выражение берет свое начало от полуязыческих представлений о скитаниях души умершего. Но постепенно этот религиозный оттенок из фразы как бы выветрился.

Признаем, что к Воскресшему и Живому, это выражение не применимо. Но с точки зрения постороннего наблюдателя, знакомого с евангельскими событиями и повествованием Флавия, незримое присутствие Иисуса могло бы быть замеченным. И он бы сказал, что тень распятого Христа витала над Святым Градом в час его разрушения.

Достаточно только сопоставить некоторые имена, хотя и распространенные в еврейской среде, но совпадающие с удивительной точностью. Как звали, к примеру, ближайших учеников Иисуса? Симон и Иоанн. Они были с Господом на горе Преображения и в Гефсимании, они же возглавили Иерусалимскую общину в первые дни. А как звали главарей повстанцев? Точно так же: Симон и Иоанн.

И если бы иудеи вовремя послушали Симона, сына Ионы, быть может, не пришлось бы им потом подчиняться Симону, сыну Гиоры! Вот вам анти-апостолы. Или антихристы, если угодно.

Иосиф сохранил имя той несчастной женщины, которая в осажденном Иерусалиме убила своего младенца. Хотите верьте, хотите нет – ее звали Мария. Одна Мария привела людям Мессию и душу Свою полагала ради спасения Младенца, а другая поступает прямо противоположным образом. Прямо-таки анти-Богородица!

Несколько человек из главарей повстанцев носили имя Иисус. По преданию еще Варавва, отпущенный вместо Христа Пилатом по просьбе толпы, носил это имя. Ведь имени Варавва нет. Слово это дословно переводится, как “сын отца”. То была кличка разбойника, притязавшего на звание Мессии. И чтобы не спутать двух Иисусов, Пилат и называл одного Христом, а другого – по кличке. И вот теперь это же имя носят другие наследники Вараввы. Как же не вспомнить предсказание Христа, что придет иной во имя свое, и его примут.

Но самый интересный персонаж повести Иосифа – это явившийся в Иерусалиме неизвестно откуда некий простолюдин, который четыре года ходил по городу и восклицал: Горе тебе, Иерусалим! Не раз он был избиваем, его приводили к прокуратору и отпустили, как помешанного. Он ни на кого не обижался, не отвечал на побои и насмешки, а твердил только свое мрачное пророчество о Городе и Храме. Во время осады он ходил по стене и восклицал свое: Горе! Наконец вдруг воскликнул: горе и мне! И тотчас камень из римского орудия сразил его насмерть.

Иосиф сохранил нам имя его. Его тоже звали Иисус!

Предводителя защитников Масады, призывавшего товарищей ко взаимному убийству, этого неутомимого певца смерти, речь которого занимает целых три страницы, звали Елиазар, в просторечии – Лазарь. Не захотели поверить Лазарю, живому проповеднику воскресения, от которого отступила смерть – вот вам другой Лазарь, ангел смерти, певец братоубийства.

Не напоминает ли вам скорбная повесть Иосифа своего рода негатив с Евангелия? В этом негативе светлые лица, образы, идеи становятся темными, сохраняя лишь контурные очертания.

Конечно, могут сказать, что мы приводим довольно распространенные в то время имена. И все же такая говорящая цепочка сопоставлений – совсем ли она безсмысленна? Разве она случайна? И разве напрасно плакал Иисус Христос, входя в Святой Город и предсказывая его страдания и гибель? Кому нужна была эта война? Зачем так стремились евреи низринуть в пропасть самих себя и свою цветущую землю, прихватив с собою и множество иноплеменников? Для чего выбирали смерть, отказавшись от жизни и распяв Начальника жизни? Чего им не хватало? И разве не слышали они горьких увещаний и предупреждений?

Царь Небесный и вечный, будучи смиренным и униженным, со слезами предупреждал их. Царь временный, в блеске земной славы с сестрою своею со слезами просил их. Нищий пророк в духе Божием со слезами угрожал городу и умолял их. Римский полководец упрашивал их о мире, как будто ему самому надлежало сдаваться, а не мятежникам. Свой недавний товарищ по оружию много раз со слезами умолял их пощадить Город и Храм, жен и детей. Небесные гласы предупреждали, земные вторили небесным. Ничто не помогло. Не помогло потому, что евреи неправильно поняли, неправильно приняли и сердцем, и умом, и волею, самую важную, самую святую религиозную идею. Исказили самое заветное чаяние, извратили самое возвышенное обетование, данное их отцам. Из всех возможных духовных ошибок выбрали самую главную, соделав ее роковою. Поистине, они отвергли Краеугольный Камень, положив вместо него гнилое полено. И естественно, все остальное здание на таком основании построиться не могло. Все рухнуло в одночасье.

Где же был Бог? Ответим на вопрос раввина Кушнера, докатившегося до богохульства. Здесь же и был. Призывал многочисленными устами, земными и небесными, призывал злодеев и самозванцев прекратить свое бесчинство. Как еще мог бы Он исправить обезумевших людей? Дать им победу? Но они зальют кровью все земли, докуда только доберутся. Оставить им Храм? Они вновь соберутся вокруг него и примутся за старое. Один выход – унизить их и рассеять. Быть может, одумаются.

Осознание причин катастрофы

Но смогли ли евреи одуматься? Сумели ли понять, что произошло и за что произошло? В те времена, когда люди еще не знали, что такое безбожие, они понимали, что наказания приходят за грехи. Это осознавали не только иудеи, но и язычники. Поняли и евреи, оставшиеся в живых и пережившие все ужасы войны, что катастрофа послана им за грехи.

Но осознание грехов приходит тоже не сразу. Поначалу видны не главные грехи, а внешние, как бы лежащие на поверхности. До главного же нужно было еще добраться.

Посмотрите, как совершает этот путь Иосиф Флавий. В осмыслении духовных причин катастрофы он движется от поверхности вглубь. Сначала отмечает очевидные грехи мятежников: братоубийство, вероломство, кощунство над святыней. Потом показывает, что и сам мятеж-то был не нужен, не вызывался никакой необходимостью и не преследовал никаких жизненно важных целей. Иосиф следует и далее, делая весьма необычный и мужественный для еврея тех времен вывод: Бог не с евреями, в какой-то мере Он на стороне римлян. Мы уже приводили цитаты в подтверждение такой оценки. Вывод этот весьма смел, и вот по какой причине. В древние времена Бог не раз наказывал евреев нашествиями иноплеменников. Однажды наказал их и разрушением Храма и вавилонским пленом. Но никогда пророки, оценивая те беды Израиля, не посмели бы сказать, что Бог отступился от евреев и принял сторону язычников. Евреи понимали, что Бог может наказать Израиль, но что Он может отступить от Своего первенца и стать даже на сторону язычников – такую мысль, вероятно, Флавий высказывает первым из иудеев. Если, конечно, не считать Самого Иисуса, сказавшего: отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его (Мф. 21, 43).

Но почему Бог оказался на стороне не евреев, а римлян?

На этот вопрос Иосиф не отвечает. Потому что, не начиная разговор о Мессии, на такой вопрос ответить невозможно. Если Бог отступил от Израиля, значит, Израиль совершил преступление, еще худшее, чем прежнее богоотступничество, за которое был наказан во времена пророков. Пока же Иосиф или не может, или, скорее, не желает поднимать мессианскую тему перед язычниками. Лишь спустя несколько лет в другой книге он вскользь признает, что евреи ошиблись и не узнали истинного Мессию. Вот полный текст этого крошечного абзаца в книге “Иудейские древности”, замаскированный между описанием жестокостей Пилата при подавлении очередного бунта и какой-то любовной историей:

«Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если Его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил Его к кресту. Но те, кто раньше любил Его, не прекращали этого и теперь. На третий день Он вновь явился им живой, как возвестили о Нем и о многих других Его чудесах богодухновенные пророки. Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по Его имени» (кн. 18, гл. 3, 3).

Вот такое интересное “Евангелие от Иосифа”. Повторим: об Иисусе Христе сказано только здесь. И все. Дальше речь сразу переходит на предметы пустые и недостойные.

Серьезный историк, каковым, безспорно, является Флавий, не должен был так походя бросить фразу: то был Христос. Ничего себе! Весь век только об этом и речь, столько споров, столько претендентов на это звание, столько крови, столько рухнувших надежд, и вдруг такое краткое, почти ничем не подтвержденное заявление. Понятно, что историки заподозрили подделку в рукописи.

Но когда обнаружился арабский перевод этой книги, то на том же месте оказался этот самый фрагмент, с самыми малыми отличиями. Зачем арабам-мусульманам столь явно христианская вставка, если она вдобавок сомнительна? По сути дела, после этого спорными остаются лишь две фразы: то был Христос, или же веровавшие в Него, считали Его Христом? И подобно тому: Он явился ученикам живой, или по их словам, Он явился им живой? Но нет уже сомнений, что Иосиф, во-первых, свидетельствует об Иисусе Христе, как личности исторической; во-вторых, подтверждает, что Он творил чудеса; в-третьих, оценивает Его учение, как мудрое и возвышенное; в-четвертых, утверждает, что христиане потом хранили веру в Него, основываясь на глубочайшей вере в Его телесное воскресение. И как бы ни оценивать, признает ли сам Иосиф Иисуса за Мессию, из его слов ясно одно: он видит Иисуса по меньшей мере единственным Человеком, которого многие люди, надолго и всерьез принимали бы за Христа. Другие претенденты на это звание не сумели сохранить его за собою в глазах своих учеников после своей смерти.

Но мы склоняемся к тому, что текст Иосифа подлинный. А его краткость и маскировка слов возвышенных и ответственных между рассказов легкомысленных и пустых – такой контекст объясняется на душевном уровне не столь сложно. Вот каково наше объяснение, которое, конечно, может носить лишь характер гипотезы.

Истина нередко может положить честного исследователя, взявшегося ее проверить, на обе лопатки. Но одно дело – истину признать, и совсем другое дело – принять ее и уверовать в нее, как принял и уверовал, например, апостол Павел. Так вот, анализ исторических событий в Иудее первого века в конце концов привел Иосифа, как человека честного, к неизбежности признания, что Мессией был именно Иисус, и никто другой. Но этот вывод застал его нравственно не готовым. Принять эту истину, рассмотреть ее глубже – на это Иосифу не достало нравственных сил. Но как честный историк, сознающий свою ответственность перед Богом и Израилем, а также и перед языческим мiром, Иосиф понуждает себя к свидетельству в пользу Иисуса, хотя и не становится христианином. Что же, тем ценнее его свидетельство!

Итак, именно анализ событий Иудейской войны привел постепенно ее летописателя к выводу о том, кем был Иисус из Назарета. Потому и мы не жалеем, что пересказу этих событий и их разбору уделили достаточно много внимания.

Однако подражали Иосифу в честности и в отказе от национальной гордыни лишь немногие из его еврейских современников. Большинство же из них почитали его предателем, и продолжали искать причины поражения лишь на внешнем уровне.

“Сын звезды”

Так евреи поняли, например, что причиной их поражения была раздробленность и междоусобица. Теперь они постарались ее преодолеть. Сами обстоятельства тому способствовали. Некоторые еврейские политические и религиозные партии после Иудейской войны потеряли свое влияние. Исчезли иродиане, сторонники политического союза с Римом, продолжатели линии Ирода Великого. Последним их представителем, вероятно, был сам Иосиф Флавий. В тень отошли саддукеи, к которым принадлежали первосвященники, и которые главенствовали в синедрионе. Теперь же ни храма, ни официального синедриона не было, римлянам уже незачем было поддерживать саддукейскую партию, и она, не будучи популярной среди евреев, постепенно зачахла. После первого века не слышим мы и упоминаний о ессеях. Открытие свитков Мертвого моря, принадлежавших ессейским общинам, показывает, что в конце первого века эта секта куда-то исчезает, оставив нам свои замечательные рукописи.

Из еврейской среды исчезли теперь и христиане. Как мы уже указывали, иерусалимские христиане вовремя покинули обреченный Город и переселились в заиорданскую сторону. Главное их отличие – верность отеческому Закону теперь исчезало само собою с исчезновением Храма. Вскоре иерусалимская община распалась на три гностических секты и прекратила свое существование. Церковь христианская созидалась теперь преимущественно из обращенных язычников. Попытки соединить традиционный обрядовый иудаизм и христианство больше не возникали.

По сути дела, все еврейство, сознающее свое национальное достоинство, сплачивается теперь вокруг фарисеев. Среди самих фарисеев, правда, существуют направления: одни более воинственны и по-прежнему считают необходимой вооруженную борьбу. Другие довольствуются тем благом, что, несмотря на разрушение Храма, иудейская религия не запрещена. Можно обрезывать младенцев и соблюдать субботу (в отличие от времен Маккавейских войн). Но те и другие сходятся в том, что трагедия Святого Города, Храма и народа ниспослана за пренебрежение отеческим Законом.

После разрушения Иерусалима Титом евреям было позволено лишь совершать паломничество к руинам и плакать над ними, но не отстраивать Город и Храм заново. На рубеже первого и второго века евреи собрали свой тайный синедрион изгнания (официально у них уже не было самоуправления). Сложно сказать, насколько он руководил всем еврейским рассеянием, но важно, что он упорядочил книги Священного Писания, выбрав из них те, что именуются каноническими, и отбросив прочие. Итак, еврейская Библия содержит те же книги, что в христианской Библии именуются каноническими. К тому времени уже создается и основной корпус раввинских толкований на Писание, важнейшая часть Талмуда – Мишна.

Одновременно этот синедрион начинает подготовку новой войны против Рима. На этот раз евреи преодолели свою раздробленность, соединили свои усилия во всех странах рассеяния, озаботились и тем, чтобы духовно окормить новое повстанческое движение.

Гром грянул спустя шестьдесят лет после разрушения Иерусалима, при императоре Адриане. Восстание евреев началось одновременно во многих провинциях. Как и во времена Иисуса Навина, повстанцы поголовно истребляли все нееврейское население тех районов, где началась война. Ради единения всех сил повстанцев синедрион изгнания во главе с известным автором Талмуда раби Акибой провозгласил мессией вождя этой революции, некоего Бар-Косибу. Имя его был переделано: Бар-Кохба, что значит, сын звезды. Так  в историю и вошло это имя. Вторую иудейскую войну 130-134 г именуют восстанием Бар-Кохбы, между тем, как Первая иудейская война никакого особого имени не носит.

Вот вам, кстати, антихрист в прямом и точном смысле слова. Вместо Христа, приходящего с небес во имя Отца и не принимающего славу от человеков, иной вождь, от земли, от толпы, приходящий во имя свое, которого евреи приняли и признали Мессией, невольно исполнив евангельское пророчество. После Бар-Кохбы претендентов на звание Мессии было по-прежнему немало, но официального избрания и помазания, кроме него, не имел никто.

До нас не дошло таких же подробных сведений об этом восстании, как о Первой войне из-под пера Иосифа Флавия. Известно только, что иудеи исправили все ошибки своего первого неудачного опыта. Начали восстание не стихийно, а после тщательной подготовки, разработав операцию в подполье. Широко привлекли все еврейское рассеяние. Выбрали единого вождя и официально объявили его Христом. Действовали с тем же мужеством и с тою же безжалостностью. Жертвы этой войны, по-видимому, превзошли число погибших в Первой Иудейской войне. Счет пошел на миллионы.

И все же римляне вновь одержали победу. Очевидно, впрочем, что не одни только римляне, а и все народы, ощутившие на себе обжигающее дыхание мессианского еврейского духа и поддержавшие римлян точно так же, как и в Первую войну. Бар-Кохба и раби Акиба погибли в бою.

Теперь римляне поняли, что руин Иерусалима оставлять нельзя. Адриан приказал построить на этом месте новый, совершенно языческий город, назвав его: Елия Капитолийская. Евреям запрещено было селиться в Палестине и они на долгие века утратили свою историческую родину.

  Из всех своих возможных тактических ошибок евреи на этот раз, похоже, не оставили ни одной, исправили все. Кроме, разумеется, самого главного. И вот, снова Господь не благословил их кровавого начинания. Почему? Думается, вы уже сами поняли.

  Нам же остается только удивляться упорству, героизму и жестокости этого странного небольшого народа. Широко известны слова советского еврейского поэта: «А значит, нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим». Поистине, эти люди не стояли и не стоят за ценой своей победы. Но вы сами, прочитавши, быть может, на досуге Флавия, подумайте: всегда ли такое стояние за победу достойно подражания и одобрения? Любую ли цену оно оправдывает? Существуют ли такие ценности, которые не следует бросать на алтарь победы? И кто раздает победы в войнах и междоусобных бранях? Может ли получиться так, что за ценой, действительно, не постояли, а победу все же не получили?

  Светися, светися, Иерусалиме! (Ис. 60, 1)

  Еврейская мессианская мечта окончилась крахом. После двух войн с римлянами евреи уже не начинали войну за освобождение Палестины. Известно, что против многих и христианских и мусульманских монархий они не раз затевали революционную борьбу. Но это уже не тема нашей книги. Теперь нам нужно сказать несколько слов о том, как же исполнились пророческие слова Исаии и других провидцев о славе Иерусалима. Такова, например, 60-я глава Исаии – торжественный гимн Святому Городу, читаемый в Православной Церкви каждую Великую Субботу, в дни празднования святым царям, накануне праздника Воздвижения Креста.

  Прочтите эту главу книги. Наверняка, вы подумаете, что и Варавва, и Симон Бар-Гиора, и Бар-Кохба, и пламенные революционеры последующих веков, и современные глубоко верующие иудеи – все вдохновляются этим утешительным для Израиля пророчеством. Особенно теми его стихами, где говорится о гибели тех народов, которые не пожелают поклониться и служить евреям. И даже непонятно поначалу, почему христианская церковная традиция так ценит эти слова пророка. Что в них утешительного для тех, кому не посчастливилось родиться евреем?

  Понятно, что христиане относят слова пророка к описанию будущего Царства Божией славы, после воскресения мертвых. Тем не менее, в истории уже был момент, когда эти слова были более всего близки к тому, чтобы считать их исполнившимися уже на земле. Это свершилось во времена императора Константина, который повелел снести капища города Елеи и восстановить Иерусалим. Был построен и освящен огромный храм Воскресения Христова над Гробом Спасителя. Чудесным образом обретен был и Крест Христов, Животворящее Древо, ставшее величайшей святыней христианского мшра. Иерусалим вновь стал Градом Святым, Городом Великого Царя. В день освящения этого нового, христианского Святого Града собрались чада его со всех концов империи. Это было в 337 г. Тогда же, с четвертого века до нас доходят сообщения о явлении благодатного огня на Гробе Господнем. Так прославил и ежегодно прославляет Господь место ног Своих (см.: Ис. 60, 13).

  Два века Иерусалим был под властью христианских царей и, действительно, был городом славы Божией. Потом он попал под мусульманское иго, потом им овладели вновь сыны Израиля. Но христианские святыни Иерусалима живы, и проповедуют сами собою и величие подвига нашего Искупителя, и славу Его воскресения.

  Между тем, иудейский храм во Святом Граде так и не смог быть восстановлен. Однажды в 362 году император Юлиан Отступник позволил иудеям восстановить свой храм. Энтузиазму строителей не было границ. Богатые еврейки руками раскапывали руины древнего святилища! Но внезапно вышедший из-под земли огонь помешал строителям, и рассеял их. Средство для прекращения стройки, обратите внимание, весьма походит на использованное некогда в Вавилоне. Стало быть, соотносимы между собою и цели строителей, одинаково отвергаемые Богом. Событие это, хотя и вполне чудесное, но подлинное, сообщаемое нам самими современниками событий. В то время это был общеизвестный факт.

  Храм иудейский не восстановлен и по сей день. И христианское, и мусульманское верование согласно предсказывают его восстановление в самые последние годы истории, когда явится ложный мессия – последний антихрист, и сядет в этом храме, выдавая себя за Бога (см.: 2 Фес. 2, 4).

  Итак, Иерусалиму назначено быть духовной столицею человечества даже до самой кончины века. Именно там должен разрешиться главный вопрос для всего человечества: чем завершится его история. Сумеет ли человек найти путь к Богу? Догадается ли ступить на тот путь, который Сам Бог ему приготовил в Сыне Своем?

Священник Т. Сельский

Примечание:

1 Мы пользуемся первым переводом этой книги непосредственно с древнегреческого языка на современный русский. Перевод осуществлен М. Финкельбергом и А. Вдовиченко; изд. Гешарим, Иерусалим – Москва, 1999 г; издание второе. Ради удобства читателя при цитировании мы стараемся держаться привычной греческой транскрипции собственных имен и географических названий, хотя ничего не имеем против возвращения к их арамейскому звучанию. – Прим. авт.