Версия для печати

До революции 1917 года Российская Церковь имела вне границ своего государства епархии в Северной Америке, Японии и Персии, духовные Миссии в Иерусалиме и Корее, а также много польских и иных церквей в разных странах. Заграничные епархии и Миссии были в непосредственном ведении Святейшего Синода, а посольские и иные заграничные церкви, подчинялись ему через митрополита Петроградского.

Во время гражданской войны, начавшейся после захвата власти коммунистами, большие области на Юге России и в Сибири, оказались оторванными от сношений с Патриархом Тихоном. Архиереи в этих областях не могли направлять к нему никаких дел и получать от него указаний. Между тем, жизнь шла и возникали проблемы, превышающие компетенцию епархиальных архиереев. Сама жизнь, таким образом, потребовала создания местных органов Высшего Церковного Управления, что и было осуществлено на юге России и в Сибири.

Высшее Церковное Управление на юге России было возглавлено сначала архиепископом Нолвочеркасским Митрофаном, а потом старейшим после Патриарха митрополитом Киевским Антонием (Храповицким), у которого с этим положением соединялся большой личный престиж. Естественно, что многие епископы и священники, лишенные возможности сноситься с Москвой, обращались к нему за решением возникавших у них проблем. Личный авторитет митрополита Антония не ограничивался пределами России. Он был хорошо известен на православном Востоке.
Временные органы Высшего Церковного Управления в областях, отделенных от центра гражданской войной, образовались без указаний из Москвы, по местной инициативе, в силу жизненной необходимости. Оправданность этой инициативы и важнейшие определения их органов, были в последствии подтверждены Святейшим Патриархом Тихоном. Весьма вероятно, что этот опыт в большой мере послужил основанием для определения 7/20 ноября 1920 года за №362, принятого Патриархом и Священным Синодом в соединенном присутствии с высшим церковным Советом. Подтверждением этого может служить то, что писалось от имени Донского епархиального совета в брошюре, изданной в 1927 году. В защиту допустимости экстраординарных мер при организации временного церковного управления, там говорится: "Не будем в этом голословными и в подтверждение сказанного укажем бесспорные основания. Святейший Патриарх Тихон, Священный Синод и Высший Церковный Совет, членом которого состоял тогда и митрополит Сергий, 7/20 ноября 1919 года за №326 [123] вынесли и разослали всем епархиальным архиереям следующее постановление" (следует цитата первого пункта). Далее значится: "Подобные случаи учреждения временного органа Высшего Церковного Управления были еще при жизни св. Патриарха. В 1919 году, когда вследствие гражданской войны связь со св. Патриархом Синодом и ВЦС была прервана, в г. Ставрополе Кавказском был собран малый собор, состоявший приблизительно из 10 епископов, который вынес постановление организовать на юге России временное Высшее Церковное Управление. Управление это было организовано и функционировало под председательством Высокопреосвященнейшего, тогда архиепископа, позднее митрополита Донского Митрофана, признавалось св. Патрхархом всеми архипастырями, в том числе и митрополитом Сергием с его последователями, не самочинным, а законным и канонически правильным"[124].

Главным значением постановления 7/20 ноября 1920 года за №362, является его категорическое требование соборного управления теми частями Русской Церкви, которые оказались бы оторванными от своего центрального органа. Постановление не предоставляет права, а прямо обязывает оторванных от центра архиереев войти в общение со своими собратиями для организации высшей церковной власти. Для старейшего в их среде архиерея, это, согласно п. 3, составляет "непременный долг". Важно еще и то, что постановление предоставляет местным архиереям выбор формы управления для своего округа, ни в чем не ограничивая компетенцию этого управления. Лишь при полной невозможности установить сношения с архиереями соседних епархий, епархиальный архиерей сам воспринимает полноту власти. Однако, и здесь есть оговорка. Если невозможность общения с другими архиереями приобретает длительный или постоянный характер то епархиальный архиерей должен позаботиться о том, чтобы создать соборное церковное управление, путем предоставления викариям прав епархиальных архиереев.

В самой России постановление 7/20 ноября получило применение после ареста Патриарха Тихона в 1922 году. Тогда Митрополит Агафангел, которому в связи со своим арестом Патриарх передал свои права, предложил всем епископам самостоятельно решать все вопросы, впредь до восстановления Высшего Церковного Управления. В послании 5/18 июня 1922 года он писал, обращаясь к архиереям: "...лишенные на время высшего руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием и священными канонами. Впредь до восстановления высшей церковной власти, окончательно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешение Святейшего Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению" ("Церковные ведомости" №№10-11, 1922 стр. 2). Через четыре месяца после послания митрополита Агафангела и за границей постановление от 7/20 ноября 1920 года было по тем же основаниям формально положено в основу организации церковного управления, хотя фактически, оно уже и ранее было построено на тех же принципах.

Пока Высшее Церковное Управление юга России еще находилось в Крыму, к нему уже начали поступать дела из других стран от священников, которые не имели возможности сноситься с Москвой.

После эвакуации из Крыма в 1920 году, Высшее Церковное Управление прибыло в Константинополь. 6/19 ноября на корабле "Великий князь Александр Михайлович", состоялось первое заседание Высшего Церковного Управления юга России вне пределов своей страны. Оно обратилось к местоблюстителю Константинопольского патриаршего престола митрополиту Брусскому Дорофею за благословением функционировать в Константинополе. 2-го декабря 1920 года последний уведомил Митрополита Антония, что ему предоставляется образовать Эпитроцию, которая с самого начала получила название Высшего Церковного Управления. До 28 нояб./11 дек. 1920 года оно продолжало называться Высшим Церковным Управлением на юге России, а в протоколе 29 нояб./12 дек., стало именоваться просто "Высшим Церковным Управлением". В дальнейшем оно официально именовалось "Высшим Церковным Управлением Заграницей".

Грамота митрополита Дорофея касалась только тех действий русской заграничной церковной власти, которые относятся к попечению о русских беженцах, проживающих в пределах православных стран, то есть на территории автокефальных Православных Церквей. Ближайшим же образом оно касалось беженцев в константинопольском районе. Однако, когда в Константинополе было созвано Русское Церковное Собрате, бывшее подготовительным к созыву собора в Сремских Карловцах, то на созыв его в Константинополе было получено благословение Константинопольского Патриарха и на нем присутствовал представитель Патриархии [125].

Обращение к Константинопольской Патриархии вызывалось тем, что орган, управляющий русскими церквами, оторванными от Москвы, оказался на ее территории. По канонам никакое церковное действование на территории другой автокефальной Церкви не может иметь места без ее ведома и согласия. Если бы Высшее Церковное Управление на юге России было эвакуировано в страну, не входящую в область какой-либо автокефальной Церкви, оно не имело бы оснований искать согласия или утверждения со стороны той или иной Церкви. Однако, то обстоятельство, что все это произошло на территории Константинополя, имело свое провиденциальное значение. Собору Сербской Церкви, почти год спустя было легче выносить решение о принятии на свою территорию Высшего Церковного Управления Заграницей после решения Вселенской Патрирхии, и, вместе с тем, и для других автокефальных Церквей это служило примером для предоставления русским православным общинам на их территории права подчинения своей собственной зарубежной русской церковной власти.

Имя митрополита Дорофея, поэтому, должно быть памятным для всех нас наравне с именем Патриарха Сербского Димитрия, открывшего для Высшего Церковного Управления Заграницей двери Сербского Патриарха и предоставившего там автономию русским православным общинам.

В Югославии (в то время Королевство сербов, хорватов и словенцев) гостеприимство, оказанное Высшему Церковному Управлению и русским общинам, не только было предоставлено на канонических началах, но и получило свое признание со стороны правительства. Сначала было вынесено краткое постановление собора о предоставлении заграничной русской церковной власти юрисдикции над русским духовенством на территории Сербской Церкви от 18/31 августа 1921 года, а позднее сербский архиерейский собор поддерживая перед гражданскими властями брачную юрисдикцию Русской Заграничной Церкви, дал следующую мотивировку: "По канонам святой Православной Церкви, когда православная иерархия со своей паствой вследствие гонения переселяется на территорию другой самостоятельной Церкви, она иметь право самостоятельной организации и управления". Канон, который тут имелся в виду, есть 39-е правило 6-го Вселенского собора по поводу бегства Кипрской Церкви со своей иерархией на территорию Константинопольской Церкви. В соответствии с решением Сербского собора, югославское правительство признавало метрические акты наших церквей и вслед за Сербской Патриархией заверяло наши документы, когда требовалось свидетельство министерства Иностранных Дел для пользования ими в других государствах. Ниже мы будем говорить особо о создавшихся отношениях с Сербской Церковью, а пока скажем несколько слов об отношении к Зарубежной Церкви со стороны Патриарха Тихона.

В бытность свою в Константинополе и некоторое время в Сремских Карловцах, Высшее Церковное Управление выносило свои определения "по благословению святейшего Патриарха Тихона". Этим подчеркивалась его лояльность к Патриарху, которому пытались первоначально посылать доклады. В запоздалой приветственной грамоте по поводу установления Сербской Патриархии, Патриарх Тихон писал, что об этом событии он уже осведомлен пребывающими в Сербию русскими архиереями, и на этом основании стал уже возносить имя Сербского Патриарха, наравне с другими главами Церквей ("Церковные ведомости", №5, 1922 г., стр. 3). Вероятно, Патриарху не посылалось бы никаких докладов, и никто не беспокоился бы о том, признает ли он Высшее Церковное Управление Заграницей, если бы было уже известно содержание определения от 7/20 ноября 1920 года за №362 (на другой день после первого заседания этого управления в Константинополе). Последнее было получено в копии от епископа Забайкальского Мелетия, насколько я помню, только в начале 1922 года.
По свидетельству проф. С. В. Троицкого, бывшего каноническим советником при Сербском Синоде, когда делалось представление Патриарху Сербскому Димитрию с ходатайством о разрешении Высшему Церковному Управлению переселиться в Сремкие Карловцы, Митрополит Антонии заверял его, что он действует с ведома и благословения Патриарха Тихона.

Проф. С. В. Троицкий в написанной им по поручению Москвы книге "О неправде Карловацкого раскола" (Париж 1960 г.), пытается за это обвинить Митрополита Антония в обмане. "Ясно, — писал он — что когда писался доклад Патриарху Димитрию, никакого утверждения со стороны Патриарха Тихона получено не было" (стр. 97).
Однако, г-н Троицкий упустил из виду, что если в Европе в то время еще не знали о постановлении №362 и на него не ссылались, то в Москве то оно было хорошо известно тем, кто его выносил и Патриарх Тихон имел его в виду в своем отношении к тому, что происходило на Западе. Поэтому, никакого отдельного акта о признании законности Высшего Церковного Управления Заграницей, он не издавал, и акта этого для означенного Управления не требовалось.

Однако, целый ряд фактов указывает на то, что Патриарх Тихон не сомневался в праве на существование Заграничного Высшего Церковного Управления. Если документальные данные для доказательства этого и скудны, то ведь в таком случае многочисленности документов и не требуется. Сношения, конечно, были очень ограничены вследствие политического положения. У Королевства сербов хорватов и словенцев как в 20-х годах именовалась Югославия, не было дипломатических отношений с СССР, и непосредственные почтовые сношения были затруднены. Мне известно от Митрополита Антония, что доклады Патриарху посылались через другие страны, преимущественно через Берлин и Финляндию. С его же слов я знаю, что настоятель копенгагенской церкви архимандрит Антоши (Дашкевич), был рукоположен во епископа Аляскинского в 1921 году по предложению Патриарха Тихона, но в каком порядке это предложение было сообщено, я не знаю. Это было за десять лет до принятия мною должности управляющего синодальной канцелярией.

Знаю еще, что каким-то путем стало известно желание, чтобы митрополит Евлогий был послан для расследования положения в Северной Америке и особенно жалоб на архиепископа Александра.

В обращении к сербскому Патриарху Димитрию с просьбой о разрешений переселиться из Константинополя в Сремские Карловцы, Высшее Церковное Управление Заграницей 30 июля 1921 года, упоминало о своем признании Патриархом Тихоном. В чем же оно могло усматривать свое признание со стороны Патриарха Тихона? Для меня несомненно, что таковым оно считало указ из Москвы по вопросу о назначении митрополита Евлогия для управления русскими церквами в Западной Европе.
Назначение это было ему дано вскоре после начала деятельности Высшего Церковного Управления в Константинополе. Однако, один из настоятелей церквей хотел удостовериться в законности этого назначения. Со своим недоумением он обратился к Патриарху через архиепископа Финляндского Серафима. В ответ последним был получен указ от 26 март./ 8 апр. 1921 г. за №-424, в котором говорится: "Ввиду состоявшегося постановления Высшего Церковного Управления Заграницей, считать православные русские церкви в Западной Европе находящимися временно, впредь до возобновления правильных и беспрепятственных сношений означенных церквей с Петроградом, под управлением преосвященного Волынского Евлогия, имя которого и должно возноситься в означенных церквях вместо имени преосвященного митрополита Петроградского".

Нельзя не обратить внимание на то, что в этом указе не говорится о назначении преосвященного Евлогия Синодом из Москвы, а употреблено слово "считать", то есть, иначе говоря, признается факт уже состоявшегося назначения.

Почти накануне заключения в тюрьму Патриарха Тихона, он через американца г-на Колтон, деятеля УМСА, передал управляющим русскими церквами заграницей архиереям свое пожелание о назначении в Америку митрополита Платона, о чем он ходатайствовал с протоиереем Феодором Пашковским (впоследствии митроп. Феофилом) от имени американской паствы. Патриарх фактически находясь уже под арестом находил для себя опасным дать что-либо письменно. Письмо Колтона с сообщением об этом, было представлено суду по делу св. Николаевской церкви в Нью-Иорке на 97-й улице возникшего в 1971 году, и копия его находится в Си-Клифе.
Очень важные данные о признании заграничного Высшего Церковного Управления Патриархом Тихоном, мы находим в книге А. А. Шишкина. Он изучал обвинительный материал в связи с преданием Патриарха Тихона суду и на этом основании пишет: "Патриарх Тихон был всегда в курсе деле заграничных церковников, знал о готовившемся ими соборе и его решениях. Судебный процесс над Патриархом Тихоном документально вскрыл и подтвердил это. О готовившемся соборе Патрхарх Тихон быль информирован письмом Митрополита Антония от 30 мая 1921 года и осенью 1921 года письмом архиеп. Евлогия... Официальное извещение об открытии Карловацкого собора, по признанию самого же Патриарха Тихона, он получил через Эстонскую Миссию митрополита Антония, испрашивавшего у Патриарха благословение. Это письмо Патриархом Тихоном было сообщено своему Синоду и ВЦУ, которые постановили благословить созыв Карловацкого собора [126a].Все резолюции собора были пересланы Патриарху Тихону архиепископом Евлогием" [126б].

Мы еще несколько вернемся к этому вопросу в связи с делом об упразднении Высшего Церковного Управления Заграницей. Пока же нельзя не придти на основании приведенных данных к заключению, что для Патриарха Тихона законность заграничного Церковного Управления не стояла ни под каким вопросом. Его существование покоилось на твердом каноническом основании.

1922 год ознаменован ростом гонения на Церковь в СССР. Борьба с нею велась в двух планах: с одной стороны более жестокое и настойчивое проведение положений декрета об отделении Церкви от государства, лишавшего Церковь всяких прав, а с другой — разложение ее изнутри с помощью обновленческого движения. Самого Патриарха Тихона все больше и больше теснили, пока не заключили под стражу, а на местах в епархиях обновленцы получали явную поддержку государственного аппарата в захвате приходов и церквей. Важным поводом для гонения на Церковь послужило изъятие церковных ценностей. Церковная власть не могла не защищать святынь от осквернения, а эта защита трактовалась как преступление против государства.
Митрополит Антоний и Высшее Церковное Управление, как плоть от плоти от Русской Церкви, конечно, не могли оставаться безучастными к преследованию веры на их родине. Как могли они ей помочь? Прежде всего собирались пожертвования и посылалась помощь голодающим, но при размере голода это была капля в море. Затем старались привлечь сочувствие иностранных правительств. В то время еще не все государства признавали советское правительство. Была надежда, что некоторые из них будут обусловливать свое признание улучшением положения религии в СССР. Позднее, когда Патриарх Тихон был в заключении, французское, британское и американское правительства сделали очень энергичные выступления в его защиту, которые, по-видимому, и послужили настоящей причиной его освобождения, чего сам он конечно, не знал. Правительства вышеуказанных стран уведомили Митрополита Антония о своих выступлениях.

Вместе с тем русская эмиграция, в большинстве своем, только год тому назад с небольшим покинувшая свою страну, была еще полна настроений военной борьбы против коммунизма. Послание Патриарха Тихона с обличением советской власти, давали подобное направление и церковной иерархии. Его молчание, в то время еще недолгое, естественно объяснялось только невозможностью для него возвысить голос, но отнюдь не переменой его мнения. Поэтому казалось, что на свободе, за границей, надо сказать русскому народу и иностранцам то, чего нельзя было сказать главе Церкви на родине.

Вот психология, в которой созывался собор в ноябре 1921 года в Сремских Карловцах куда вслед за Высшим Церковным Управлением прибыл и штаб армии генерала Врангеля, не терявшей еще надежды повести новый поход против коммунизма. Потребовались годы для того, чтобы стала ясной длительность пребывания в эмиграции для всей толщи и чтобы чисто церковные ее задачи стали заслонять патриотические настроения первого периода ее пребывания на чужой земле.

Сведения из России поступали редкие и смутные.

Между тем коммунистическая власть, решив ликвидировать Патриарха Тихона и Церковь вообще, искала случая, чтобы собрать против него возможно больше обвинительного материала. Она поощрила обновленческое движение и хотела руками самого Патриарха уничтожить своих зарубежных врагов.

Результатом этих планов явился присланный митрополитам Антонию и Евлогию указ от 22 апр./5 мая 1922 года об упразднении Высшего Церковного Управления. Указ этот гласит: "1. Признать "Послание Всезаграничного Церковного собора всем чадам Русской Православной Церкви в рассеянии и изгнании сущим" о восстановлении в России монархии с царем из рода Романовых, напечатанное в "Новом времени" от 3-го декабря 1921 года №184 и "Послание мировой конференции от имени Русского Всезаграничного собора", напечатанное в том же "Новом времени" от 1 марта сего года за №254 за подписью председателя Заграничного Синода и Высшего Русского Церковного Управления заграницей Митрополита Киевского Антония, — актами, не выражающими официального голоса Русской Православной Церкви, и в виду их чисто политического характера, не имеющими церковно-канонического значения.

2. В виду допущенных Высшим Русским Церковным Управлением заграницей означенных политических от имени Церкви выступлений и принимая во внимание, что за назначением тем же Управлением преосвященного митрополита Евлогия заведующим русскими православными церквами заграницей, собственно для Высшего Церковного Управления там не остается уже области, в которой оно могло бы проявить свою деятельность, означенное Высшее Церковное Управление упразднить, сохранив временно управление русскими заграничными приходами за преосвященным митрополитом Евлогием, поручив ему представить соображения о порядке управления названными церквами.

3. Для суждения о церковной ответственности некоторых духовных лиц заграницей за их политические от имени Церкви выступления озаботиться получением необходимых для сего материалов и самое суждение, ввиду принадлежности некоторых лиц к епископату, иметь по возобновлении нормальной деятельности Священного Синода, при полном указанном в Соборных правилах числе его членов, о чем, для зависящих по предмету данного постановления распоряжений, уведомить ваше преосвященство".
Следует отметить, что само это определение указывает на то, что Синод нормально уже не функционировал, когда оно выносилось, ибо суждение о духовных лицах откладывалось до времени "возобновления нормальной деятельности Священного Синода", которое так и не наступило.

В то время, когда этот указ был получен, никто в Сремских Карловцах еще ничего не знал о фактах указывающих на его вынужденность, но мысль об этом естественно приходила им в голову. Факты стали известны позднее. Сам Митрополит Евлогий сразу же по получении этого указа, писал Митрополиту Антонию 3/16 июня 1922 года: "Указ прямо ошеломляет представлением той страшной смуты, которую он может внести в нашу церковную жизнь. Несомненно, он дан был под давлением большевиков. Я прямо не знаю, что делать"...

Первое впечатление митрополита Евлогия было совершенно правильным. Самый факт, что указ из Москвы в Париж шел полтора месяца, указывает на ненормальное положение.

В своем докладе Всезарубежному собору 1938 г. о положении в Западно-Европейском округе я высказал следующие соображения: "В этом постановлении характерно, что оно вынесено на основании газеты "Новое время", издававшейся в Сербии, которую Патриарх, при большевицких условиях, мог получить не иначе, как через руки большевиков. Затем постановление ограничивается весьма общими выражениями "некоторых духовных лиц", не называя никого по имени и в том числе подписавшего обращение председателя собора. Не менее важно решение иметь суждение об ответственности некоторых духовных лиц "по возобновлении нормальной деятельности Синода и при полном числе его членов". Таким образом Синод под председательством Патриарха, несомненно испытавший в этом случае давление большевиков, с одной стороны отмежевался от выступлений Зарубежной Церкви, но с другой, никого не покарал, оставляя заграничных иерархов даже свободными от подсудности. Что касается его постановления об упразднении Высшего Церковного Управления, то и оно формулировано так, что не могло иметь окончательного значения. Постановление в своей мотивировке содержит такую ошибку, которая сама по себе подрывает всю его силу. Синод решает об упразднении Высшего Церковного Управления "принимая во внимание то, что за назначением тем же Высшим Церковным Управлением преосвященного митрополита Евлогия заведывающим русскими православными церквами заграницей, собственно для Высшего Церковного Управления там не остается уже области, в которой оно могло проявить свою деятельность". Между тем в ведении Высшего Церковного Управления в то время было уже 9 епархий, а митрополиту Евлогию было поручено управление лишь церквами в Западной Европе, при чем постановление о сем Высшего Церковного Управления было подтверждено синодальным указом от 26 март./8 апр. 1921 г. №424. Игнорируя существование этих епархии, указ Синода не дает митрополиту Евлогию полномочий управлять какими бы то ни было церквами сверх епархии, ранее порученной ему Высшим Церковным Управлением. Только о порядке управления этими церквами, а не всеми епархиями за рубежом, поручается митрополиту Евлогию представить свои соображения. В виду сего Высшее Церковное Управление было совершенно право, что указ о его упразднении не может быть выполнен до представления Патриарху Тихону доклада о действительном положении Зарубежной Церкви и получения от него разъяснений, указаний и свободного волеизъявления (постановление от 18 авг./1сент. 1922 г.)" [127].

Почему-то в то время мало обратили внимание на то, что само московское синодальное определение, откладывая суждение о "некоторых духовных лицах до возобновления нормальной деятельности Синода и при полном числе его членов", тем самым указывало на то, что оно действовало в условиях не нормальных.

А. А, Шишкин полностью подтверждает правильность убеждения в том, что постановление о закрытии Высшего Церковного Управления Заграницей, не было свободным волеизьявлениеним Патриарха Тихона, а было вынесено под давлением коммунистов. Он пишет: "Все резолюции собора были пересланы Патриарху Тихону архиепископом Евлогием. Никаких шагов к отмежеванию от этого собора, Патриархом Тихоном предпринято не было до тех пор, пока Наркомюст не напомнил ему о преступных замыслах беглых церковников и монархистов. Только после этого Патриарх Тихон наложил резолюцию о закрытии собора (хотя он уже кончил свою работу) и о непризнании каноничности его решений...

... Первым шагом Патриарха Тихона в этом было размежевание с заграничной церковной контрреволюцией. 5 мая 1922 года соединенное присутствие св. Синода и ВЦ Совета, вынесло определение (349) об осуждении деятельности Карловацкого церковного управления и его закрытии" [128].

Вынужденность постановления об упразднении Высшего Церковного Управления Заграницей подчеркивается приведенным выше фактом, что Патриарх Тихон почти накануне издания этого постановления через уезжавших в Америку посетителей, мог только устно передать предложение этому Управлению о назначении митрополита Платона в Америку. Но больше того. В том же показании суду прот. Ф. Пашковского говорится, что 5 мая 1922 года, то есть в день принятия постановления, он пошел прощаться с Патриархом Тихоном, но не мог пройти к нему, ибо дом его был оцеплен солдатами. Уже 12 мая к арестованному Патриарху была допущена группа "церковной оппозиции" и Патриарх, видя, что не существует больше никакого церковного Управления, передал церковную власть Ярославскому Митрополиту Агафангелу, который ввел в действие постановление 7/20 ноября 1920 года.

Собравшийся 20 авг./2 сент. 1922 года в Сремских Карловцах собор епископов уже мог знать об аресте Патриарха Тихона. Таким образом, налицо было уже два условия для введения в действие постановления 7/20 ноября 1920 года: 1) Отсутствие общения с Высшим Церковным Управлением вследствие политических причин и, 2) Прекращение деятельности самого Высшего Церковного Управления, вынудившее Митрополита Агафангела ввести это постановление в действие для всей Русской Церкви.

По тем же основаниям, исходя из состоявшегося признания Патриархом и Синодом Высшего Церковного Управления Заграницей, можно было не принимать к исполнению вынужденного у Патриарха решения о закрытии этого управления. Последнее сначала стало на эту точку зрения, вынеся о том хорошо мотивированное постановление. Однако, собравшийся вслед за тем собор епископов, обсуждавший это определение без участия членов управления клириков и мирян, стал на ту точку зрения, что даже вынужденное определение Патриарха, не должно быть оставлено без внимания во имя поддержки его авторитета в дни гонения. Имело значение и то, что разум и интуиция подсказывали признание указа от 5 мая 1920 года вынужденным, как это проявилось в первой реакции митрополита Евлогия, но данных о том, что определение Синода в Москве было вынесено в условиях домашнего ареста, в Сремских Карловцах в то время не было [129].

Итак, определением собора епископов от 20 авг./2 сент. 1922 года, было постановлено упразднить Высшее Церковное Управление (с участием представителей клира и мирян, избранных на соборе в Сремских Карловцах в 1921 году). Вместе с тем постановлено "в виду нарушения деятельности высшей всероссийской церковной власти, на основании постановления Святейшего Патриарха Тихона и Священного при нем Синода, в соединенном присутствии Высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 г. о преподании правил касательно организации высшей церковной власти в случае нарушения или прекращения деятельности Святейшего Патриарха и высших церковных органов, образовать временный Священный Синод Русской Православной Церкви Заграницей".

Таким образом если устроение Церкви заграницей до того "де факто" отвечало указаниям постановления 7/20 ноября 1920 г., то теперь оно и формально основывалось на нем. Когда в 1935 году происходило совещание в Сремских Карловцах для восстановления единства Зарубежной Церкви, то не только мы, представители Архиерейского Синода (Митрополит Анастасий, епископ Хайларский Димитрий и я в качестве советника и секретаря при них), но и митрополиты Евлогий и Феофил признавали, что постановление это служит основой для канонического существования Русской Церкви за рубежом. Это получило выражение и в 1-м параграфе Временного Положения. Повторено это и в 1-м параграфе Положения об управлении Русской Православной Церкви Заграницей, принятом в 1959 году.

Самостоятельно существующая Русская Православная Церковь Заграницей явилась фактом, с которым всем приходится считаться. Вопрос мог идти только о том, как она должна быть канонически организована.

В этом отношении проявилось два течения: центробежное и центростремительное.
Первое из них получило проявление в смутах, возникших в русских епархиях Западной Европы и Северной Америке. Стремление к бесконтрольности искало себе поддержки в разнообразных аргументах, на которых мы сейчас не будем останавливаться, ибо это отвлекло бы нас в сторону от непосредственной темы нашей работы.

Отметим только взгляд проф. С. В. Троицкого. В разное время он давал советы представителям всех течений Зарубежной Церкви. При всех колебаниях в отношении взгляда на организацию Церкви за рубежом России, он, однако, последовательно защищал необходимость руководствоваться постановлением 7/20 ноября 1920 г. с разделением на округи [130]. Оспаривать эту точку зрения С. В. Троицкий начал только после Второй мировой войны, оказавшись во власти коммунистов [131].
Русская Православная Церковь Заграницей, от которой в разное время откололись ее бывшие части в Западной Европе и Северной Америке, остается на тех же основах, которые были ею приняты в 1920 году и 1922 г.

Считая себя свободной частью Русской Церкви, она распространена во всем так называемом свободном мире, то есть не захваченном коммунистами.

Объясняя ее право на самостоятельное существование, проф. С. В. Троицкий отмечал вообще каноническую возможность возникновения новых самостоятельных Церквей. Он писал следующее: "Но, допуская приобретение некоторою частью Церкви административной самостоятельности, Православная Церковь ставит каноническую правильность таковой самостоятельности в зависимость от соблюдения некоторых условий, а именно: а) Наличности важных мотивов для такого выделения (например, изменения государственных границ и других политических причин), б) Согласия верховной власти известной Церкви (Церкви-матери или кириархальной) на отделение от нее известной ее части (Церкви-дочери), в) Способность отделяющейся части к самостоятельному существованию, выражающейся прежде всего в наличности известного числа епископов (не менее трех).

Все эти условия были соблюдены, когда в 1921 году образовалось в Югославии Высшее Церковное Управление.

а) Важным мотивом временной административной самостоятельности заграничной части Русской Церкви, явилось в России господство антирелигиозной власти советов, поработившей центральное управление Русской Церкви в Москве и антисоветское настроение громадного большинства русского православного населения заграницей, вследствие чего нормальное общение между центральной властью Русской Церкви и заграничной ее частью, сделалось совершенно невозможным. Настойчивые попытки заграничных русских епископов, в том числе митрополита Евлогия поддерживать общение с Москвой, закончилось полной неудачей.

б) Существует и согласие центральной власти Русской Церкви на временную административную самостоятельность Заграничной Церкви, выраженное еще до ее порабощения антирелигиозной властью. Таково постановление Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 г. №362 ("Церковные ведомости", 1920 г. №1 стр. 2-3), где предписывается образование временного Высшего Церковного Управления для тех частей Русской Церкви, которые окажутся вне общения с центральным церковным управлением в Москве. На это "постановление" неоднократно ссылается и митрополит Евлогий (см., например "Церковный вестник" №10 1930 г. стр. 13-14, №3 1931 г. стр. 3-8). Точно также и послание заместителя Патриарха Русской Церкви Митрополита Агафангела от 5/18 июня 1922 г. ("Церковные ведомости" №10 1922 г. стр. 2) дает право на временную самостоятельность частям Русской Церкви, лишенным почему-либо возможности сноситься с ее центральной властью. Не раз указывал на необходимость такой самостоятельности и именно для заграничных частей Русской Церкви и нынешний глава Русской Церкви митрополит Московский Сергий. Так в письме заграничным русским епископам от 12-го сентября 1926 г. ("Вестник Христ. Студ. Движ." 1927 г. март стр. 29) он высказывает мысль, что Московская Патриархия не может "быть руководительницей церковной жизни православных эмигрантов, когда между ними фактически нет отношений", и советует: "...в неправославных странах организовать самостоятельные общины или церкви, членами которых могут быть и нерусские". В послании митрополиту Варшавскому Дионисию от 4-го января 1928 года он доказывает, что для Польской Церкви не было необходимости отделяться от Церкви Русской, так как временная самостоятельность, предоставленная заграничным частям Русской Церкви постановлением Московской Патриархии от 1920 года, дает ей "совершенно безболезненный выход из всяких затруднительных положений" и советует "положить в основу церковной жизни это постановление". Те же мысли о заграничной части Русской Церкви, митрополит Сергий высказывает и в своих посланиях к архипастырям и пасомым Московской Патриархии от 10-го июня 1926 года и от апреля 1927 года ("Вестник Христ. Студ. Движения" 1927 г. июль, стр. 19-24).

Наконец существует и формальное условие для административной самостоятельности Русской Заграничной Церкви, так как она всегда имела много более трех епископов и потому могла образовать и действительно образовала высшие соборные органы церковного управления — соборы и синоды епископов" [132].

Попытка уничтожения центра независимой от Москвы Русской Зарубежной Церкви Заграницей, осуществленная в 1922 году, была только началом других таких же попыток. Невольную помощь Москве в этом отношении оказывали те иерархи, которые создавали разделение заграницей. Сознавали ли они, какую силу могла бы представлять собой Зарубежная Церковь при сохранении своего единства? Эта сила затрудняла бы гонение на Церковь в России, ибо голос ее в иностранном мире был бы слышен гораздо громче.

У советской власти было и есть серьезное основание для борьбы за уничтожение свободной части Русской Церкви заграницей. Политическое основание для этой работы, достаточно ясно проявилось в деле упразднения Высшего Церковного Управления Заграницей. Тогда цель Москвы не была достигнута. Новая попытка была сделана в 1927 г., когда заместитель местоблюстителя московского патриаршего престола по несомненному указанию советской власти сделал попытку так повлиять на Заграничную Церковь, чтобы она или отказалась от противодействия советам, или перестала существовать.

Митрополит Сергий в то время не хотел подчинять себе русское церковное зарубежье. Тем не менее, в 1927 г., несомненно, по указанию большевиков он неожиданно стал требовать от русской иерархии и духовенства заграницей подписи обязательства в том, что "они не допустят в своей общественной, в особенности церковной деятельности ничего такого, что может быть принято за выражение нелояльности к советскому правительству" [133].

Интересно, что обязательство в лояльности к советскому правительству в такой широкой и категорической форме требовалось от людей, никогда не бывших гражданами СССР, а иногда состоявших гражданами других стран. Я допускаю мысль, что умный митрополит Сергий, желавший освободиться от всякой ответственности за зарубежную иерархию, сознательно придал своему требованию форму, которая, как он ожидал, была бы неприемлема для этой иерархии. Но он не учел того, что митрополит Евлогий, в то время, отделившись от Митрополита Антония, находился в очень затруднительном положении. Он оправдывал свое отделение от Митрополита Антония отвержением начал постановления 7/20 ноября 1920 г. и якобы верностью Матери-Церкви и "заветам Патриарха Тихона". Его каноническое положение было безнадежно слабо, и он ухватился за возможность укрепить его внешним подчинением заместителю местоблюстителя московского патриаршего престола. Митрополиту Сергию трудно было представить себе, что кто-либо из заграничных епископов и клира, захочет войти в грубую западню, поставленную им через него советской властью. Ведь в письме от 12 сентрября 1926 г. он уже достаточно ясно подсказал им, что хочет от них освободиться. В зтом письме он разъясняет, что церковная власть в Москве совершенно не знает состава заграничных собора и Синода, не знает она и их полномочий и потому не может быть судьей в разногласиях заграничных иерархов. "Ваше письмо, — продолжает он — дает мне повод поставить общий вопрос, может ли Московская Патриархия теперь быть руководительницей церковной жизни православных эмигрантов, когда между нами фактически нет сношений. Мне думается, что польза самого церковного дела требует, чтобы вы или общим согласием создали для себя орган церковного управления, достаточно авторитетный, чтобы разрешать все недоразумения и разногласия, и имеющий силу пресекать всякое непослушание, не прибегая к нашей поддержке (всегда найдутся основания заподозрить подлинность наших распоряжений или объяснять их недостаточной осведомленностью) или же, если такого органа общепризнанного всею эмиграцией, создать, по-видимому, нельзя, то... подчиниться (допустим временно) местной церковной власти, например, в Сербии — сербскому Патриарху... В неправославных странах можно организовать самостоятельные общины или Церкви" [134].

Даже позднее, в письме митрополиту Варшавскому Дионисию от 4 января 1928 г., он доказывал, что для Польской Церкви не было необходимости отделяться от Русской Церкви, ибо она могла свою самостоятельность основать на постановлении 7/20 ноября 1920 г.

Насколько требование подписки о лояльности противоречило желанию Митрополита Сергия освободиться от заграничных церковных дел видно также из его первого после принятия звания заместителя еще из Нижнего Новгорода обращения от 10 июня 1926 г. "Православным архипастырям и пастырям Московского Патриархата". Там он писал: "Здесь требует выяснения наше отношение к русскому духовенству, ушедшему с эмигрантами заграницу и там образовавшему из себя как бы некое филиальное отделение Русской Церкви... Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность Советскому Союзу какими-нибудь церковными наказаниями, было бы ни с чем несообразно и дало бы лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью. Но выразить наш полный разрыв с таким политиканствующим духовенством и те оградить себя на будущее время от ответственности за его политиканство, для нас желательно и даже возможно. Для этого нужно только установить правилом, что всякое духовное лицо, которое не пожелает признать своих гражданских обязательств перед Советским Союзом, должно быть исключено из состава клира Московского Патриархата..." [135].

В своей Декларации 29 ноля 1927 г., митрополит Сергий подтвердил это в категорической форме. "Мы потребовали, — писал он — от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности советскому правительству во всей своей общественной деятельности: не давшие такого обязательства или нарушившие его, будут исключены из состава клира подведомственного Московской Патриархии. Думаем, что, размежевавшись так, будем обеспечены от всяких неожиданностей из-за границы" [136].

Но если митрополит Сергий думал таким образом освободить себя от заграничных забот, то он глубоко ошибся. С одной стороны помешал этому митрополит Евлогий, а с другой — советская власть, которая имела в виду тотальное использование его декларации о лояльности.

Справедливо заявив, что нельзя налагать канонических прещений за нелояльность к советской власти заграницей, он затем вынужден был карать митрополита Евлогия за это самое.

Заявив о том, что неподписавшие обязательство о лояльности к советскому правительству клирики заграницей исключаются из списков клира Московской Патриархии, он скоро вынужден забыть об этом и налагать на них прещения, за которыми сам он письменно признавал отсутствие всякого канонического основания. Такой образованный иерарх как митрополит Сергий слишком хорошо понимал, конечно, что нет такого канона, на котором он мог обосновать канонические кары за панихиды по убиенным православным христианам. На каком каноне мог он основать такое требование и "канонические" кары за его невыполнение? Между тем, подчинившийся ему митрополит Евлогий, был в 1930 г. уволен "за совершение панихид по жертвам русской революции и большевицкого террора и, особенно, за участие в общенародных молениях о прекращении гонений на Церковь и вообще на религию в России" [137].
В этом акте обнаружилась действительная цель требования подписки о лояльности к советской власти и причины, по которой митрополит Сергий был вынужден ее требовать, хотя собственное его желание было размежеваться с заграничной иерархией, что он так ясно выразил в своем письме заграничным иерархам от 12 сент. 1926 г. и других указанных выше актах [138].

Сроком для зарубежного духовенства подать заявление о лояльности или быть исключенным из Московской Патриархии, митрополит Сергий указал 2/15 сентября 1927 г. Однако, это не отвечало планам советской власти и уже 8 февраля 1928 г., митрополит Сергий "забывает" о своем собственном акте и в послании митрополиту Евлогию от 8 февраля 1928 г., трактует недавшее подписки о лояльности заграничное духовенство, как все еще ему подведомое. Он грозить этому духовенству карами, а через год 31 января 1929 г. за № 100, поручает митрополиту Евлогию обращение к предстоятелям Православных Церквей, чтобы они запретили "каждый в своем пределе незаконную деятельность Карловацкого собора и Синода". Он просит их "оказать помощь к окончательному упразднению причиняемого названной группой церковного нестроения и соблазна" [139]. Никто из глав Церквей не обратил внимания на эту просьбу.

На этом дело не остановилось. В 1933 году из Москвы последовала новая попытка или склонить заграничный Архиерейский Синод к капитуляции или его уничтожить. Изложим эту попытку словами проф. С. В. Троицкого, который составлял для Патриарха Варнавы письма, связанные с этой перепиской.

"Расчитывая использовать расположение к нему Патриарха Варнавы для своих планов относительно русских иерархов "карловацкой" юрисдикции, митрополит Сергий обратился к нему (Патриарху Варнаве) 23 марта 1933 г. с обширным посланием, которое митрополит Елевферий поспешил опубликовать в органе своей епархии ("Голос Литовской епархии" 1933, №5, стр. 50—57) еще прежде, чем Патриарх Варнава успел ответить на него. В этом послании митрополит Сергий просил Патриарха Варнаву, чтобы он убедил Карловацких иерархов дать обязательство лояльности в отношении к советской власти, а если они на это не согласятся, дать заявление о переходе в другую юрисдикцию, при чем Карловацкий Синод и собор должны быть закрыты. Карловацкие иерархи дать такое обязательство категорически отказались, а Патриарх Варнава письмом от 6 января 1934 г. уведомил об этом митрополита Сергия и выяснил ему, что должно быть осуществлено другое предложение митрополита Сергия о переходе русских заграничных клириков в другую юрисдикцию, после чего вопрос о "Карловацком" Синоде и соборе будет уже вне компетенции московской церковной власти [140]. Однако, такое решение вопроса не отвечало интересам советской власти и заграничных представителей митрополита Сергия и митрополит Сергий был вынужден еще раз изменить свою позицию. В послании Патриарху Варнаве от 7-го февраля 1934 г. он уже совершенно отказывается от своего предложения о переходе русских клириков в другую юрисдикцию и даже называет такой переход "новым каноническим преступлением: попыткой укрыться за чужим авторитетом от ответственности перед законным церковным судом, за что отвечают по канонам и "укрывающиеся и укрыватель". В своем ответе на это письмо от 21 мая 1934 г., Патриарх Варнава обратил внимание митрополита Сергия на его непоследовательность и заявил, что если теперь он не желает идти по пути, который сам же предлагал раньше, Патриарх Варнава не может быть больше посредником между ним и заграничными иерархами. На это письмо Патриарха Варнавы митрополит Сергий ничего не ответил, а написал предложение своему Синоду запретить священнослужение карловацким иерархам, при чем мотивировал свое предложение, между прочим, ссылкой на письмо Патриарха Варнавы, не точно изложив его содержание, и Синод выполнил его волю определением от 22 июня 1934 г. (№ 50), а митрополит Елевферий поспешил напечатать определение в своем журнале (№6-7, стр. 57-58) и разослать его главам автокефальных Церквей, в том числе и Патриарху Варнаве" (там же, стр. 172).

Обратите внимание на то, что и в этой попытке воздействовать на Заграничную Церковь, повторяется то же требование: обязательство лояльности к советскому правительству. Если этого не удается добиться, то попытка уничтожить Зарубежную Церковь путем подчинения ее любой другой Церкви. Главное для Москвы — чтобы не было слышно голоса свободной части Русской Церкви.

По окончании Второй мировой войны в 1945 г., была сделана новая попытка Москвы подчинить себе все русские церкви заграницей. 10 августа 1945 г. было выпущено "Обращение Патриарха Московского и всея Руси Алексия к архипастырям и клиру так называемой Карловацкой ориентации". Там говорится о Синоде: "Теперь, видимо, этот Синод не существует, и все его члены рассеялись". Однако, в сентябре Митрополит Анастасий смог выехать в Швейцарию и оттуда разослать свое ответное Послание, отвергающее московский призыв. Вопреки московским надеждам Зарубежная Церковь стала быстро заживлять нанесенные войной раны.

Характерно, что когда из Северной Америки в Москву приехали представители в наивной надежде участвовать на соборе, то им предъявили ряд условий, оказавшихся неприемлемыми. В числе этих условий был п. 3-й:

Собор а) выявляет решение американских православных епархий воссоединиться с матерью Русской Церковью; б) Декларирует от лица Американской Православной Церкви отказ от политических выступлений против СССР и дает соответствующее об этом распоряжение всем приходам".

Тут опять ярко высказаны те же цели, какие преследовались в 1927 г. и позднее: Московская Патриархия была орудием советской власти для того, чтобы обезоружить и уничтожить свободную часть Русской Церкви.

На соборе Московской Патриархии в 1971 г. Митрополит Пимен тогда патриарший местоблюститель, говорил о Русской Зарубежной Церкви в тонах митингового агитатора: "Руководитель карловацкой группировки Митрополит Анастасий (Грибановский), а после его кончины Митрополит Филарет (Вознесенский), вместе с их единомышленниками продолжают насаждать в среде своих пасомых культ ненависти к нашему советскому отечеству, пользуясь в связи с этим всесторонней поддержкой влиятельных заокеанских кругов, чьей программой является разжигание антисоветской пропаганды. Этот культ ненависти карловацкие лидеры распространяют и на Русскую Православную Церковь, равно как и на все поместные Православные Церкви, поскольку они находятся в молитвенно каноническом общении с Московским Патриархом" [141].

Нужно ли говорить, насколько нелепы здесь слова о "культе ненависти" к Русской Церкви, верными чадами которой всегда исповедывали себя возглавители Русской Зарубежной Церкви, осуждая только предательство Патриархии этой Церкви и поставление ее на службу безбожного правительства. За осуждение этого курса политики Патриархии пострадали бесчисленные мученики во главе с Митрополитами Петром Кириллом Иосифом Арсением и многими другими, не принявшими, как и Зарубежная Церковь, декларации митрополита Сергия в 1927 г.

Но не ограничиваясь приведенными выше клеветническими фразами, митрополит Пимен (ныне Патриарх) дальше перешел прямо к выдумке: "Возведя принцип монархизма, в полном смысле слова, на степень догмата веры. — говорил он — "карловчане" исказили православное учете о Церкви, что ставит их в положение секты, которое может быть определено как пребывание в ереси (св. Василий.Вел. прав. I)".
Исчерпывающие ответы на притязания Московской Патриархии и объяснение того, что разделяет нас, были даны в посланиях Архиерейского собора Русской Православной Церкви Заграницей 1933 и 1945 годов. В них глубоко и ясно показано, насколько греховны и неприемлемы для Церкви принципы, легшие в основание церковной политики митрополита Сергия.

После 1971 года долгое время Московская Патриархия ничего нового по отношению в Зарубежной Церкви не высказывала, но укрепляла свои позиции, создавая свои епархии за рубежом: в Иерусалиме, Западной Европе, Северной и Южной Америке. Если в Северной Америке она приобрела некоторое количество давно существовавших приходов, то в Европе у нее паства весьма малочисленная и сила ее епархий преимущественно в их экуменических связях с инославными.

Но с началом Горбачевских реформ и с приближением празднования 1000-летия, подверглась перемене и политика в отношении зарубежных церковных образований. Вместо прещений и угроз Патриархия заговорила об их "воссоединении", не делая при этом разницы между Русской Зарубежной Церковью и украинскими автокефалистами.
Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей в послании к пастырям и пастве Русской Православной Церкви 6/19 ноября 1987 года, дал исчерпывающий ответ на призыв "преодолеть дух ожесточения и средостения и едиными устами и единым сердцем, восславит всесвятое имя Господа и Спаса нашего,.. чтобы приближающиеся юбилей, стал праздником всей полноты Русской Церкви"...

Архиерейский Синод в ответном послании ясно высказал, что именно нас разделяет:
Первая причина — это "отказ Московской Патриархии от мучеников и исповедников нашего времени. Невозможно говорить о том что у нас не было мучеников за веру, что мы слышали неоднократно из уст Московской Патриархии: нельзя замалчивать их подвига, обходить его молчанием особенно в 1000-летний юбилей Крещения, искажая тем историю Церкви последнего времени".

Вторая причина указана в том "что декларация митрополита (впоследствии Патриарха) Сергия о тождестве интересов Церкви и безбожного государства, лежит в основе их отношений".

"Третья причина в том, что послание Московской Патриархии определенно утверждает, хотя и называет нас Церковью, что мы находимся вне спасительной ограды Матери Церкви. Послание Синода поясняет: "Наша Русская Зарубежная Церковь зиждется на твердом и незыблемом основании — указе Святейшего Патриарха Тихона от 7/20 ноября 1920 года за №362. Этот исторический указ является одним из самых последних, скажем больше, пророческих актов свободной Русской Церкви, не потерявшим своего значения даже до сего дня, ввиду того, что Московская Патриархия не свободна до сих пор и порабощена атеистами"...

Ко всему этому прибавляется и важная четвертая причина: "Помимо этих столь существенных препятствий, нас крайне смущает и другое, не менее важное направление официальных представителей Московской Патриархии в области исповедания истины и единственности святой нашей православной веры. Мы с горечью наблюдаем все большее вовлечение Московской Патриархии в экуменизме с участием в молитвах даже с язычниками и идолопоклонниками (вспомним хотя бы экуменическую встречу в Ассизи)". Такова принципиальная позиция Заграничной Церкви, получившая подтверждение в послании и Архиерейского Собора в 1988 г.
Если Русская Зарубежная Церковь живо воспринимает все доходящие до нее сведения о происходящем на родине и реагирует на них к сожалению благочестивые верующие в России очень мало знают о ней вследствие затрудненности сношений. Тем не менее, течение церковной жизни тут и там, не может оставаться совсем без влияния друг на друга. В опредлении этого взаимодействия, интересна помещенная в "Православном Вестнике Нью-Йоркской и Канадской Епархии" полученная из России статья "Мы и Русская Зарубежная Церковь" (№16, сент. 1988 г.).

Автор пишет о растущем интерес и симпатии к Зарубежной Церкви в православном народе. Нападки на нее со стороны, как он называет ее, "поднадзорной" Церкви, поднимает ее престиж у верующих. Особенно подняло ее престиж прославление Новомучников Российских, включая Царскую Семью. Иконы новомучеников, прибывшие с Запада, копируются и широко распространяются.

"Что кроме независимости и самостоятельности больше всего привлекает наших православных к Русской Зарубежной Церкви? — пишет докладчик и отвечает: — Конечно, твердое стояние в Православии. Не секрет, что, несмотря на свой явный консерватизм, Православная Церковь в самой России испытала заметную эрозию своих вековых обычаев: наблюдается упадок монашеской жизни, часто небрежно ведется богослужение, в небрежении таинство Исповеди, забыты почти полностью многие благочестивые обряды, начисто отсутствует приходская жизнь. К тому же все время предпринимаются попытки повторить обновленчество, но уже осторожнее и осмотрительнее. На международной церковной конференции в Москве в 1987 году, прот. Владимир Сорокин, будущий ректор ленинградских духовных школ, прямо заявил, что Русская Православная Церковь не осудила обновленчество официально"...

Докладчик придает большое значение развитию экуменизма. "Особенно широко среди высшей иерархии распространился экуменизм, который по началу многими рассматривался как дипломатическая уловка для укрепления авторитета Церкви в глазах властей. Однако со временем выяснилось, что эта уловка стала опасной западней: делая уступки в переговорах Русской Православной Церкви, волей-неволей пришлось пойти на важные компромиссы с инославными и для вящего успеха формировать в своей среде соответствующую ментальность, которая стремилась расширить сферу собственного влияния. Вот почему недвусмысленная оппозиция Русской Зарубежной Церкви экуменизму, служит примером и опорой для всех кому в России дорога чистота православного вероучения. А таких людей не мало среди священников и мирян".

Таким образом, через казалось бы, непроницаемую границу, создается, по милости Божией, духовное единение здоровых духовных сил и труд их в одном направлении.

[123] Здесь две опечатки: постановление было в 1920 г., а не в 1919 и номер его был 362, а не 326.

[124] Правда о Временном Высшем Церковном Совете и о Нижегородском митрополите Сергии, стр. 4-5. Совет был образован архиеп. Митрофаном, но по прибытии митрополита Киевского Антония, возглавление его перешло к последнему.

[125] "Церковные ведомости", 1924 г. №№23-24, стр. 10.

[126] А. А. Шишкин, цитир. сочин. стр. 317. Заметим тут две ошибки: 1) Эстонской Миссии у митрополита Антония не было. Очевидно, письмо его было послано через Эстонию. 2) При Патриархе было не Высшее Церковное Управление (ВЦУ), а Высший Церковный Совет (ВЦС). Тут у Шишкина может быть опечатка. Шишкин ссылается на "Обвинительное заключение по делу гражданина В. И. Белавина"... М. 1923, стр. 29.

[127] Деяния Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви Заграницей, с участием представителей клира и мирян, состоявшего с 1/14 — 11/24 августа 1938 г. в Сремских Карловцах в Югославии. Белград 1939, стр. 559-560.

[128] Шишкин. Стр. 317-318.

[129] Мог это знать митрополит Евлогий, который виделся с прот. Пашковским после его прибытия из Москвы. Однако, или означенный протоиерей не сообщил ему этих данных, или он по какой-либо причине не пожелал сообщить о них Собору. В то время уже намечалось некоторое расхождение между Парижем и Сремскими Карловцами. Противники Синода, поэтому, старались использовать московский указ, чтобы представлять митрополита Евлогия, как наделенного особыми полномочиями от Патриарха Тихона и в этом смысле противопоставлять его митрополиту Антонию и Синоду. Эта тенденция, на заседания Собора проводившаяся еп. Вениамином, получила отражение в определении Собора и в том, что подписать указ было предложено "за председателя" митрополиту Евлогию.

[130] Смотри: проф. С.В. Троицкий. "Размежевание или раскол", Париж, 1932 и мой ответ ему "Единение или раздробление". Новый сад, 1932. Моя брошюра вошла в 1-й том собрания моих сочинений "Церковь и ее учение в жизни". Монреаль, 1964.

[131] Смотри: С.В. Троицкий. "О неправде Карловацкого раскола". Париж, 1960 г. и мой ответ ему "Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом", Джорданвилл, 1961.

[132] Цитата взята из докладной записки, написанной проф. С.В. Троицким для Архиерейского Синода по вопросу о канонических и юридических условиях для организации епархии в Бельгии. Подлинник в архиве Синода. Почти вся записка приведена в моей книге "Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом".

[133] Церковный вестник Западно-Европейской епархии, №2 ноябрь 1946 г., стр. 7.

[134] Вестник Русского Христианского Студенческого Движения. Март 1927 г., стр. 29.

[135] Копия этого обращения была получена митрополитом Антонием. Его цитирует проф. С.В. Троицкий в журнале "Церковная жизнь" №10, 1936 г. и оно приводится в моей книге "Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом", стр. 72.

[136] "Церковные ведомости", 1927 г., №17-18.

[137] Обращение митрополита Евлогия к пастве от 10 октября 1930 г.

[138] "Вестник Русского Христианского Студенческого Движения", март 1930 г.

[139] "Церковный вестник", 1929 г., №3 стр. 2.

[140] Патриарх Варнава делал такое предложение, не обсуждая его предварительно с митрополитом Антонием, который никогда не согласился бы на подобный шаг. Он решительно осудил именное такое решение митрополита Евлогия, как измену Русской Церкви (Е. Г.).

[141] "Журнал Московской Патриархии", 1971 г., №7 стр. 10.