Версия для печати

НИ ГРЕК, НИ РУССКИЙ. 

О канонических вопросах, связанных с хиротонией нового епископа для Истинно-Православной Церкви Сербии

2/15 августа, в день памяти св. первомученика архидиакона Стефана, покровителя королевского дома Сербии, иеросхимонах Акакий (Станкович) был хиротонисан в Леснинском монастыре (Франция) в епископа Ресавского, Восточной Сербии. Хиротония была осуществлена епископами Русской Истинно-Православной Церкви под началом высокопреосвященного Тихона, архиепископа Омского и Сибирского. Это радостное событие, глубоко символичное и очень важное для укрепления и развития Истинного Православия во всём мире, вызвало – как и следовало ожидать – гневные возражения со стороны членов Истинно-Православной Церкви Греции, под чьим омофором временно пребывала Сербская Истинно-Православная Церковь. Канонические вопросы, затронутые решением сербов обратиться с просьбой о хиротонии к Русской Истинно-Православной Церкви, уже обсуждались нами в предыдущей статье. Подводя итоги той статьи, повторим, что мы считаем данную хиротонию не только каноничной, но и жизненно необходимой для укрепления и возрастания Сербской Истинно-Православной Церкви. Однако нет никаких сомнений и в том, что это должно было оскорбить чувства националистов Греческой Церкви и дать им предлог к прекращению переговоров с Русской Истинно-Православной Церковью о каноническом общении. Для более верной и объективной оценки значения и последствий данного события, мы находим полезным рассмотреть его в контексте современной и отдалённой истории национализма в Православии.

Великой нации нелегко признать факт своего упадка. Народам, как и отдельным людям, не чужда гордыня, и потому они склонны винить в своих ошибках не себя, а других. Но закон «кто сам себя превозносит, тот унижен будет, а кто унижает себя Христа ради, тот превознесен будет» действует неукоснительно и на отдельных людей, и на целые народы.

Первыми, кто отпал от Церкви, были евреи. Как утверждает Митрополит Антоний (Храповицкий) в статье «Христос Спаситель и еврейская революция», главной причиной, побудившей евреев убить Христа, было опасение, что Он помешает осуществиться их национальной революции против римского владычества. Уже отсюда ясно, чем чреват порок национальной гордыни.

После отпадения евреев, первые позиции в Церкви заняли две нации – римляне и греки. С обращением в христианство Константина Великого эти два народа образовали единое государство – христианский или новый Рим – позднее известное под названием Византийская империя. Государственная жизнь в империи следовала римским традициям, культурная – греческим, граждане называли себя римлянами, хотя уже больше не подчинялись Риму, и представляли все нации того времени – от британцев на западе до эфиопов на юге и грузин и армян на востоке.

Пока христианский Рим был сильным, церковный национализм проявлял себя только на окраинах империи. В ранневизантийский период проблему представляли только валлийцы далеко на западе и армяне далеко на востоке. Тем не менее, эти национальные движения оказались достаточно серьёзными для того, чтобы обе нации отпали от Церкви – валлийцы примерно через столетие после 664 года, а армяне находятся в состоянии брожения вплоть до сегодня.

Новая ситуация сложилась после победы Православия в 842 году. Христианский Рим сразу потерял тогда коптские и семитские провинции на востоке и постепенно утратил латинские, германские и кельтские провинции на западе. Национализм сыграл свою роль и в том, и в другом случае: восточные провинции приняли ислам или монофизитство отчасти потому, что не хотели иметь одну и ту же веру с ненавистными им римлянами; а на западе Карл Великий создал свою «Священную Римскую Империю», чтобы противостоять византийским грекам, то есть язычникам, как тогда воспринимался этот термин. 

Не только антиримский революционный национализм отдалённых провинций сыграл свою роль в то время, но и собственно римская государственная национальная гордыня. Однако, мы должны уточнить термин римский государственный национализм. Государственный национализм в Византии в то время уже был собственно греческим, потому что латинский язык перестал быть официальным языком империи и потому, что государство перестало быть многонациональным, а сделалось почти исключительно греческим, причём не только в своей культуре, но даже и в своём этническом составе. Таким образом, во второй половине IX века в Византии было два вида национализма: имперский, то есть национализм правящей нации, и антиимперский, то есть национализм подчинённых наций.  

Два противоборствующих византийских национализма столкнулись с особой силой в Болгарии, на новой миссионерской территории на севере империи. Парадокс ситуации состоял в том, что балканские славяне перешли в христианство под влиянием свв. равноапп. Кирилла и Мефодия и их учеников, по благословению и при поддержке свят. Фотия Великого, и это было одним из величайших достижений Византийской империи, а также доказательством того, что империя ещё не утратила в IX и X веках свои прежние идеалы всемирного христианства.

Миссионерский энтузиазм есть прямая противоположность национальной гордыне. Как вы будете рисковать жизнью ради духовного спасения человека, если вы презираете его, считаете ниже или хуже себя из-за его национальности? Вот почему рост национализма (в противоположность патриотизму) всегда влечёт за собой ослабление миссионерской деятельности.

Отличие Болгарии от наций, обращённых римлянами в христианство в более ранние времена, состояло в том, что те народы либо уже входили в состав империи, либо крещение не меняло их государственного статуса, как, например, это было в случае англосаксонской Англии. Однако Болгария была слишком сильна и слишком близка к границам Византии, чтобы не угрожать спокойствию империи. Вопрос о том, каков будет политический статус болгарского царя по отношению к императору – перейдёт в полное подчинение, будет сотрудничать или будет полностью независим – стал перед Византией со всей остротой.

Национальный кризис в Болгарии выявил и ещё одну проблему, из числа тех, что входят в комплекс «романская идеология». Ещё с языческих времён Рим привык воспринимать себя как вселенскую империю, призванную к власти над всеми народами, обладающую правами, какими больше ни один народ не обладает. Римляне, конечно, знали, что за границами империи есть народы, которые думают иначе и имеют достаточно мощи, чтобы не признавать мифических прав Рима на вселенскую власть. Тем не менее, жизнеспособность мифа была велика. Новые аргументы в пользу своего права на вселенскую власть Рим приобрёл, усвоив древнегреческое языческое противопоставление греков варварам. Это различие дало римлянам основания объявлять все неримские государства варварскими и противоборствующими Всецарю Христу. Если же Рим терпел поражение или его власть ослабевала, то эти обстоятельства считались просто временным отходом от объективного порядка вещей, то есть римского владычества над всеми народами, каковое является проявлением истинного и всеобщего Закона Христова.              

Свят. Фотий, ревнуя о духовном спасении болгар, старался прежде всего уберечь их от вредоносного влияния папской ереси, а уж потом заниматься вопросом о переходе царства под власть византийского императора. Тем не менее, в своих политических взглядах святитель был представителем Византии и вполне разделял претензии императора на его власть над Болгарией перед всеми другими властителями. Свят. Фотий писал св. царю Борису-Михаилу, первому христианскому правителю Болгарии, что Римская империя будет существовать до Второго пришествия Христа, тем самым намекая на то, что противостоять римскому закону было бы безнадёжным делом.

Последующие славянские правители, хотя и были глубоко верующими христианами и вполне уважали цареградского императора, всё же инстинктивно отвергали романскую имперскую идеологию и по временам открыто восставали в войнах против вселенской империи. Византия жестоко подавляла эти восстания, как, например, это было при императоре Василии, «убийце болгар». Так что взаимоотношения Болгарии и Византии в средние века никогда не были простыми. Сербия тоже ссорилась с Византией. Когда царь Душан заявил свою власть над сербами и греками, свят. Григорий Палама, хотя и был освобождён Душаном из плена, всё же взял на себя смелость напомнить ему, что двух христианских империй быть не может – и сербы отказались от своих претензий.

Политический национализм всегда был тесно переплетён с церковным. Когда Болгария была на подъёме – во времена Первой и Второй империй – она потребовала полной самостоятельности для Болгарской Церкви, с собственной иерархией. Византийские императоры и патриархи нехотя выполнили требование, но только на время. Когда военный успех оказался на стороне Византийской империи, дар был отнят – Болгарская Церковь утратила свою самостоятельность.

Так греки показали, что автокефалию поместной Церкви они воспринимают как их право на подарок: хотят – дадут, не хотят – не дадут (в церковных канонах нет определённого указания на то, как это должно совершаться) – или как выгодное политическое средство в дипломатических переговорах. Надо заметить, что средство это использовалось только в экстремальных ситуациях. Собственно церковные, пасторские причины для автокефалии – тот факт, например, что национальная Церковь имеет больше возможностей для взаимоотношений с правителем своей страны; или то соображение, что катехизация народа пойдёт быстрее, если духовенство говорит с ним и служит на родном языке; что слияние духовного перерождения с любовью к родине позволит вере проникнуть более глубоко в сердце человека и поможет избежать трудности, какие имеет иностранный миссионер, – все эти соображения вряд ли шли в расчёт в политических и дипломатических построениях греков.

В поддержку этих выводов приведём пример из истории Русской Православной Церкви. В течение 500 лет – от Крещения Руси в 988 году до падения Константинополя в 1453 – Русская Церковь не имела автокефалии, но оставалась на положении младшей митрополии Великой Церкви. И это несмотря на то, что Россия куда обширнее Греции, несмотря на огромное число собственных русских святых (уже в XII веке в Киево-Печерской Лавре было до 50 монахов, изгонявших бесов, а в XIV веке у преп. Сергия было около 100 учеников, впоследствии канонизированных) и несмотря на то, что государство Руси было независимо от Византии. Конечно, нам скажут, что русские сами не просили автокефалии – из смирения, и отчасти из политических соображений, ради объединения своих огромных территорий. Но это всего лишь отговорка – Византия давала поместной Церкви самостоятельность только тогда, когда вынуждена была это сделать какими-то политическими обстоятельствами. Не давала автокефалии даже такой явно готовой к самостоятельности Церкви, какой была Русская.

Автокефалия Сербской Церкви в 1219 году была исключением, подтверждающим это правило. Свят. Савва мудро выбрал момент для прошения об автокефалии. После захвата Константинополя латинскими рыцарями в 1204 году, греки разделились на четыре политических и церковных провинции и юрисдикции: Эпир (включавший автокефальный архиепископат в Охриде), Фессалоники, Никею и Трапезунд. Будучи уверен, что греческий архиепископ в Епире Димитрий, в чьей епархии находились тогда сербы, не даст автокефалии, свят. Савва воспользовался отсутствием политического и церковного единовластия в стране и отправился в Никею, где император и патриарх дали ему разрешение – отчасти из политических соображений, рассчитывая на сербскую поддержку в борьбе с епирскими соперниками. Архиепископ Димитрий протестовал – на тех основаниях, что свят. Савва оставил своего правящего архиерея без благословения и что никейский император был менее «настоящим», чем эпирский. Но протест не имел силы, потому что последний никейский император, Михаил VIII Палеолог, вернул Константинополь Византии в 1261 году и объединил все греческие юрисдикции под своим началом.

Падение Константинополя в 1453 году должно было бы устранить основания как имперского, так и антиимперского национализма в православном мире – национальная вражда явно была одной из причин того, что Провидение позволило этому падению случиться. Не стало ни христианской империи, ни «ведущей» христианской нации – все сделались равны в своём рабском подчинении Оттоманскому султану. Но – из уважения к Риму – первый султан, правящий в Константинополе после завоевания, дал право регентства, в подчинении себе, Вселенскому Патриарху, сделав его этнархом, то есть гражданским и церковным главой всей римской нации, включая православные народы на Балканах. В этом решении султана скрытно присутствует указание Господне: «Все вы – греки, сербы, болгары, румыны – одна нация, один народ. Все вы – православные христиане. Прекратите национальную рознь, потому что все вы едины во Мне».

К сожалению, хотя завоевание Константинополя и давало православным народам возможность объединиться во Христе, одновременно появились обстоятельства, которые подлили масла в огонь национальной вражды. 

Во-первых, греки так и не смогли примириться со своей потерей, и вскоре после 1453 года родилась «великая идея» восстановления Византийской империи. Негреческим народам бывшей империи было дано понять, что при успехе «великой идеи» все они вернутся к своему прежнему положению вассалов: в конце концов, руководит всеми ими, в лице Вселенского Патриарха, под началом султана, именно грек, так что стоит убрать султана, и всё вернётся в своё прежнее состояние, как было до падения Царьграда.

Во-вторых, Патриарх принялся делать поборы с сербов, болгар и румын для всё возрастающих взяток султану, чтобы не потерять кафедру в Константинополе. Конечно, можно сказать, что эти поборы были не только в пользу греков – наличие Патриарха в Константинополе отвечает интересам всех православных во всём мире. Однако, негреческие православные рассматривают эту ситуацию в несколько ином свете, особенно после того, как финансовые обложения в пользу Вселенского Патриархата стали сопровождаться устранением патриархатов Сербии и Болгарии (1766-67) и отправкой священства, говорящего по-гречески, в те страны, где народ по-гречески не понимает.

В-третьих, в то время как крестьяне стонали под тяжестью финансовых и других трудностей, богатые греческие торговцы из Фанарского квартала в Константинополе получали широкие привилегии и власть над европейской частью турецких завоеваний, особенно Румынией, которая постепенно сделалась фанариотской территорией под весьма ненавязчивой властью султана. 

Россия тем временем становилась, в отличие от националистических Балкан, настоящей международной империей. Преодолев националистический раскол староверов, русские императоры получили в XVIII веке возможность «в Европу прорубить окно» и создать мощное миссионерское движение на востоке страны. Хотя западничество Петербурга является постоянным объектом критики, и эта критика справедлива; хотя справедливо также и то, что в своей петербургской фазе Россия-Третий Рим больше напоминала Рим первый, языческий, нежели Рим второй, христианский; тем не менее, никакая другая империя не принесла столько жертв делу освобождения других народов – народов Сибири, Средней Азии и Дальнего Востока от ига язычества и народов Балкан и Ближнего Востока от турецкого ига, – сколько Российская. Если бы самый последний и самый православный из русских императоров – Николай II – не был предан и не отрёкся от престола в 1917 году, его армии, уже прогнавшие турок с Кавказа, легко могли бы завоевать Константинополь и водрузить Православный Крест над Святой Софией.

Зная обо всём этом, с удивлением отмечаем, что в течение всего XIX столетия, националистического по сути, греки почти не обращались за помощью к русским. Причина, возможно, заключается в том, что фанариотские купцы имели больше прибыли в тех обстоятельствах, в каких они находились, нежели в условиях освобождённого русскими Царьграда. Во время Крымской войны, когда император Николай I воевал с Турцией, Англией и Францией за свободный доступ к Святыням Иерусалима и Вифлеема, Вселенский Патриарх, поддерживаемый фанариотами, молился за победу турецких войск. И это притом, что Святыни находились тогда в административной власти Греческого Патриархата в Иерусалиме. За это Патриарха резко осуждал старец Иларион, грузинский монах на Святой Горе Афон, который заявил тогда, что единственный правомочный царь на земле был в то время русский царь Николай, и его должны поддерживать и за него должны молиться все истинные христиане.

Другой причиной холодности греков по отношению к русским, тем самым русским, которые оказывали огромную бескорыстную помощь – денежную, военную, дипломатическую – всем православным на Балканах и на Ближнем Востоке, было непризнание греками России как подлинной наследницы Византии. Они не могли поверить тому, что Господь взрастил истинных сынов Константина из «жестокосердых» русских. Старец Филофей Псковский в своё время говорил, что Константинополь – это второй Рим, Москва – третий, а четвёртому не быть, на что греки, не признающие Россию, ответили бы так: «Константинополь – это второй Рим, а третьему не быть». По их мнению, Константинополь должен быть освобождён ни в коем случае не с варварской северной быстротой русскими «панславянами», а только греками, настоящими римлянами...

Следствием такого отношения стало то, что когда пришла пора православным балканским народам восстать против турок, не было единства ни между самими повстанцами, ни между ними и их русскими благодетелями. Вот почему греки, предложившие помощь восставшим в 1804 году сербам, получили вежливый, но твёрдый отказ.

И опять, когда пелопонесские греки восстали в 1821 году, они не договорились ни с румынскими греками под командой Александра Ипсиланти, ни с русским царём, ни с Вселенским Патриархом в Константинополе. Балканцы негреческого происхождения сидели сложа руки и ждали. Греческая революция могла бы окончиться полным поражением, если бы не вмешались еретические европейские государства и если бы русский царь не прогнал турок до самого Адрионополя, хотя и не любил он «греческую демагогию». Революция победила, но она не принесла достойные духовные плоды. Вспыхнул раздор между Вселенским Патриархатом и новой автокефальной поместной Греческой Церковью, поднялись гонения на таких православных ревнителей, как Косма Фламмиатос, сократилось число монастырей на свободной греческой территории, а митрополит Герман Патрский поднял знамя движения за единство с римо-католиками.

Самым ярким проявлением разрушительных последствий церковного национализма стал греко-болгарский раскол 1872 года. С точки зрения формальной, неправы были болгары: они получили от султана разрешение создать национальную Церковь в Болгарии и разрешение включить в эту Церковь всех болгар Оттоманской империи. Это противоречило территориальному, неэтническому, принципу церковной организации. Вселенский Патриарх вполне законно анафематствовал их за ересь «филетизма», то есть национализма. Но Иерусалим, Россия, Сербия и другие церкви не стали прерывать свои отношения с Болгарской Церковью. Почему? Потому что они знали, что хотя болгары и неправы формально, по сути, они правы – их довела до белого каления греческая политика эллинизации Болгарии. Греки обвиняли болгар в том грехе, который сами же и совершили. Анафема филетизму, хотя и уместная и своевременная, послужила лишь тому, чтобы проявить слепоту греков по отношению к собственным духовным недугам.

На другой источник греческого и славянского церковного национализма на Балканах указал русский грекофил Константин Леонтьев, дипломат и будущий монах Оптиной пустыни. Этот источник – западные либеральные и демократические идеи. Французская революция провозгласила, что с одной стороны, все народы равны, но с другой стороны, источником всего истинного и святого является нация. Взятые вместе оба заявления приводили к парадоксальному выводу о том, что хотя все нации и равны, но некоторые нации – моя в частности – будучи источником всего истинного и святого, более равна, чем другие, так что никакая другая нация не может её превосходить ни в чём. Из этого получалось, что все нации угнетающе едины в своих целях и желаниях, в своих зависти и эгоизме и в своей подверженности самой опасной, по мнению Леонтьева, ереси того времени – индифферентности, в современных терминах – экуменизму. Что такое экуменизм, если не убеждение в том, что моя вера и моя нация должны быть признаны точно такими же хорошими, как и все остальные?

Падение Российской империи в 1917 году устранило последнюю православную миротворческую нацию, воплощавшую вселенские идеи христианского Рима. Национализм получил полную свободу проявления в церковной сфере, как эта свобода была дана в сфере политической – через провозглашение принципа самоопределения наций. Прекрасным примером может послужить Северная Америка, где многонациональная Православная Церковь, объединённая до революции в несколько национальных, но неавтокефальных епархий, и руководимая русским архиепископом Тихоном (будущим исповедником Патриархом Московским), распалась после революции на несколько юрисдикций по чисто национальному принципу. Первыми откололись греки, образовав собственную церковь под началом масона Мелетия Метаксакиса. Созданием этой церкви, с помпезным названием «Архиепархия Северной и Южной Америки», Метаксакис положил начало своей разрушительной деятельности по отношению к дореволюционной структуре Православной Церкви. В последующие несколько лет, в роли Патриарха Константинопольского, он нелегально создал экзархаты своего патриархата в Западной и Центральной Европе, а также несколько новых национальных православных церквей, в основном, на территориях Русского и Сербского Патриархатов: в Финляндии, Эстонии, Латвии, Польше, Венгрии, Чехословакии и Албании. Ради того, чтобы доставить удовольствие турецким националистам, он даже согласился на создание «Турецкой Православной Церкви» на своей собственной канонической территории!

Как и всегда, греческий церковный национализм возник в то время в котле политических страстей. Турки проиграли Первую мировую войну, а греки оказались на стороне победителей, что вдохновило греческих националистов на реализацию «великой идеи» и восстановление «утраченных территорий» Византийской империи «на двух континентах, омываемых волнами пяти морей» (Елевферий Венизелос). Результат не заставил себя ждать – разразилась катастрофа 1922-23 годов в Малой Азии, навсегда похоронившая надежды на восстановление Византийской империи. (Во всяком случае, к 1960-м годам греки окончательно оставили монархические устремления и вернулись к ереси древнегреческого язычества – демократии). Господь смирил Россию-Третий Рим, но Он не восстановил и Второй Рим, Константинополь.

Более того, нескончаемые бедствия, выпавшие на долю всех православных народов в 1914-45 годах, показали, что все они отпали от славы Господней в Его глазах. Потерпела фиаско и политика церковного национализма. Все новые автокефалии и национальные церкви, созданные в начале XX века, были неканоничны и не объединяли, а разъединяли православных, творя между ними ненависть. Исключением была Грузия, которая вполне канонично восстановила свою автокефалию, незаконно отнятую примерно за сто лет до того. Однако затем грузины повели себя неадекватно: приняли большевицкую революцию и предали Белое движение. За это они и были сурово наказаны Господом.

Обращаясь к событиям нашего времени, в частности, к конфликту между Греческой и Сербской Истинно-Православными Церквами по поводу восстановления сербской автокефалии, мы с грустью замечаем, что суровые уроки истории ничего не дают грекам, и они обречены вновь и вновь совершать те же самые ошибки. Лидер Греческой Истинно-Православной Церкви, архиепископ Калинник, – греческий националист наихудшего типа. Он часто упоминает словосочетание «утраченные территории» и совершенно явно пытается восстановить их в церковной сфере. Его глубоко пренебрежительное отношение к негреческим приходам в Западной Европе привело к их почти абсолютному исчезновению в течение 20 лет (с 1991 года), и даже греческий приход в Германии ушёл от него. В 1994 году митрополит Калинник (до 2010 года – митрополит, затем – архиепископ) утверждал письменно, что славяне, в отличие от греков, любовь к своему народу ставят выше любви ко Христу, отчего они «никогда не были истинно православными». Надо полагать, это относится и к преп. Сергию Радонежскому и преп. Серафиму Саровскому.

Вскоре после 1994 года митрополиту Калиннику было доверено временное администрирование истинно-православных сербов, и он сразу же показал своё презрение к их духовным устремлениям. Он неукоснительно менял на греческие славянские имена монастырей и священников. Сербский монастырь, названный в честь свят. Иоанна Шанхайского, был переименован митрополитом на том основании, что свят. Иоанн якобы «служил по новому календарю». Когда сербы попросили финансовой помощи в строительстве женского монастыря для монахинь, изгнанных из монастыря Стеник их экуменическим начальством, ответ митрополита был такой: помощь будет оказана в том случае, если вновь построенный монастырь перейдёт в собственность Греческой Церкви. Сербы отказались от этого предложения и построили высоко в горах монастырь Новый Стеник своими руками на свои скудные средства. Митрополит Калинник ни разу не посетил этот монастырь, который вполне обоснованно может считаться образцом женского монашества в Истинном Православии наших дней.

Духовные чада иеромонаха Акакия, создателя и руководителя Сербской  Истинно-Православной Церкви, были отозваны из Сербии без его благословения и назначены служить в приходах других стран. Все решения Сербского административного совета блокировались, но зато внимательно выслушивались измышления небольшой кучки противников о. Акакия, и этим наветам давали ход без должной проверки. Так разрушалось единство Сербской Истинно-Православной Церкви. Один из членов оппозиции, монах, дважды сломавший себе позвоночник во время квази-эпилептических припадков, был рукоположен в Греции в священство – тайно от сербской братии и вопреки их возражениям. Зато прошение на хиротонию о. Акакия, подаваемое сербами в течение многих лет, стабильно игнорировалось. Только в июне 2011 года, когда стало известно, что сербы могут обратиться за помощью к русским, архиепископ Калинник начал высказывать некоторые соображения о том, когда, как и при каких условиях хиротония епископа для Сербской Истинно-Православной Церкви, могла бы, состояться. 

Архиепископ Калинник управлял Сербской Истинно-Православной Церковью по принципу разделяй и властвуй. Цель такой политики, осознанная или неосознанная им, может быть только одна – не дать Сербской Церкви взрасти и окрепнуть, чтобы она оставалась в постоянной зависимости от «Матери-Церкви» как её часть. Но ведь обращаясь к грекам в 1997 году, сербы сразу сказали, что им нужна только временная помощь, и чётко выразили своё намерение не быть частью Греческой Церкви, а стать автокефальной Сербской Истинно-Православной Церковью. Кроме того, они настаивают на том, что епископ какой бы то ни было иной поместной церкви (например, Греческой) не может претендовать на постоянное управление истинно-православными сербами, проживающими на территории Сербской Истинно-Православной Церкви. Сербы считают такие претензии неканоничными.

Сила этого аргумента заставила греков уступить. Греческие епископы вынуждены были перестать называть Сербскую Истинно-Православную Церковь «простым осколком», как они делали раньше. Нехотя, но они согласились с желанием сербов иметь автокефалию. Однако, признание автокефалии де юре ничуть не продвигало дело в сторону де факто – епископа для Сербской Церкви греки рукополагать не спешили. 

Вот почему сербы обратились за помощью к русским епископам, членам Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной Церкви под руководством высокопреосвященного Тихона, архиепископа Омского и Сибирского, которые больше трёх лет пытались договориться с греками об объединении. Начав переговоры, эти две Церкви сразу поняли, что объективных препятствий к объединению нет – ни канонических, ни догматических. Но процесс переговоров так и не завершился – и в этом заслуга принадлежит митрополиту, позже архиепископу Калиннику, его субъективному отношению к славянам и его тактике проволочек и подножек.

В сентябре 2009 года Греческий Синод, руководимый тогда архиепископом Хризостомом (Киюсисом), постановил вступить в каноническое общение с Русской Истинно-Православной Церковью. Была даже установлена дата первого сослужения духовенства двух Церквей – 13/26 ноября того же года. Но вдруг, всего через несколько дней в сентябре, греки отозвали своё решение – под давлением митрополита Калинника, который пригрозил расколом, если постановление не отменят.

Испугавшись угроз митрополита Калинника в сентябре 2009 года (неизвестно, был ли это первый случай его насилия над общим мнением), греки затем продемонстрировали ещё большую трусость, избрав его архиепископом Афинским, то есть главой своей Церкви, по кончине архиепископа Хризостома в сентябре 2010 года. Одиннадцать епископов подали свои голоса, и было решено, что молодые епископы не могут баллотироваться. В первом раунде Калинник получил пять голосов из одиннадцати. Во втором раунде митрополит Хризостом Аттический, который был прежде ярым оппонентом Калинника, вдруг передал ему свои три голоса. Так Калинник и был избран – восемью голосами из одиннадцати.  Теперь уже всем ясно: что бы ни думал и что бы ни говорил в кулуарах любой епископ этой Церкви о Калиннике, ни один из них не рискнёт противостоять его воле. Он единолично властвует в Греческой Истинно-Православной Церкви. 

Хотя архиепископ Калинник не имеет никаких намерений на каноническое общение с русскими, он сделал вид, что будет продолжать переговоры об объединении – только для того, чтобы таким образом тянуть время и не дать состояться рукоположению о. Акакия. Итак, он разрешил продолжить переговоры, и на встрече греков с русскими в Одессе, в феврале 2011 года, было достигнуто соглашение в сложном и значительном вопросе об акривии и икономии, в частности, о том, как русские будут принимать в свою Церковь приходящих из Московской Патриархии (Синод РИПЦ настоял на том, что Греческая Церковь не может требовать от Русской отмены практики икономии, установившейся в поместной Русской Церкви – прим. ред. ЦВ). Осталось только, чтобы Синод в Афинах официально подтвердил согласие греков на занятую русскими позицию. Но опять, когда текст соглашения появился в официальном органе Греческой Церкви на интернете, в нём были только общие слова о важности соглашения. Дата сослужения так и не была указана, а было сказано, что обеим сторонам нужно ещё два года для подготовки к полному объединению. Русские утверждают, что им не нужно ждать ещё два года – они готовы вступить в сослужение хоть сейчас, если греки согласны с их позицией относительно акривии и икономии. 

В вопросе о хиротонии русские оказались перед дилеммой – они хотели помочь сербам в рукоположении епископа, но не хотели, чтобы этот шаг прервал их переговоры с греками. С одной стороны, русские епископы не сомневались, – и сказали об этом грекам, – что Сербская Церковь, будучи автокефальной, имеет право на собственного епископа; кандидатура о. Акакия тоже была вне всяких возражений – его пастырский и духовный опыт более чем соответствуют епископскому сану. Соглашаясь помочь сербам и рукоположить в епископы о. Акакия, русские не накладывали никаких условий, не предъявляли никаких требований и не делали никаких попыток вмешаться в жизнь Сербской Церкви.

С другой стороны, хотя тактика греков на переговорах вызывала всё большее разочарование русских, они всё же не хотели прерывать этот процесс. Они знали, насколько благотворным стал бы союз Греческой, Русской и Сербской Церквей для Истинного Православия во всём мире. Зная об этом, они надеялись, что греки не станут использовать хиротонию о. Акакия как предлог для прекращения переговоров.   

Надежды оказались тщетными. Только один греческий епископ так же сильно хотел объединения с русскими, как они сами, – епископ Фотий, секретарь Архиерейского Синода Греческой Церкви. Только он один голосовал против отмены решения вступить в каноническое общение с русскими в сентябре 2009 года. Теперь он предложил своей собратии в Греческом Синоде такое решение: согласиться на автокефалию сербов, назначить объединение с русскими на ноябрь 2011 года и вместе с ними рукоположить о. Акакия в епископы. Это превосходное предложение было встречено гробовым молчанием – греческие епископы боялись уронить себя, согласившись на такую явную уступку.     

Переговоры об объединении Церквей были обречены. Сербы поблагодарили греков за оказанную помощь и покинули их юрисдикцию, выразив при этом твёрдое желание оставаться в каноническом общении с ними. О. Акакий был официально избран своей паствой на епископство, сербы подали официальное прошение на каноническое общение с русскими и на хиротонию о. Акакия. Русские дали согласие и на то, и на другое. В самую последнюю минуту, в тот самый день, который был ранее назначен для хиротонии, епископ Гермоген Гомельский и Черниговский, протоиерей Виктор Мелихов и о. Акакий отправились в Афины (это было предложение архиеп. Тихона – еще раз попытаться убедить греков дать согласие на сербскую хиротонию и продолжение диалога с РИПЦ – прим. ред. ЦВ). Греки сделали там последнюю попытку убедить русских отказаться от своего решения помочь сербам. Русские остались непоколебимы, и 2/15 августа о. Акакий был хиротонисан в епископа Ресавского и Шумадийского Сербской Истинно-Православной Церкви. Греки откликнулись немедленно – епископ Фотий, как секретарь Греческого Синода, объявил о прекращении переговоров на объединение с Русской Истинно-Православной Церковью. Время покажет, будут ли предприняты Греческим Синодом дальнейшие санкции и меры против русских и сербских истинно-православных.

Таким образом, в 2011 году греки отказались сделать для сербов то, что русские сделали для греков в 1969 году, – восстановление епископата и тем самым восстановление автокефалии их Церкви. С канонической точки зрения, единственное различие между двумя ситуациями состоит в том, что в 1969 году просители-греки не имели канонически избранных епископов (Епископ Акакий старший и епископ Авксентий в 1960-е не имели канонического статуса), а в 2011 году просители-сербы находились временно под омофором каноничного епископа Греческой Церкви. Проблема в том, что каноничность его была чисто формальной, потому что он не исполнял своих епископских обязанностей, не выполнял своего архипастырского долга по отношению к врученной его руководству пастве. Кроме того, он настаивал на своём праве (отнюдь не каноничном) считать своей юрисдикцией всю целиком поместную Церковь, причём навсегда.

Сербов нельзя обвинить в данной ситуации ни в расколе, ни в национализме. Самоуправление на их собственной земле нужно им всего лишь для того, чтобы помочь спастись их согражданам – наибольшему их числу. В том, что они не стремятся быть греками или русскими нет ни вражды, ни презрения ни к тем, ни к другим, ни желания отделиться. Они хотят быть Сербской Церковью потому, что этого хотят их истинно-православные сограждане в своём большинстве и, следовательно, именно в этой Церкви их сограждане – сербский народ – найдут своё спасение. 

Один остроумный грек сравнил хиротонию о. Акакия с ситуацией, в которой жених выпрыгивает из окна отцовского дома, чтобы сочетаться браком с несовершеннолетней невестой, точнее, чтобы сбежать с ней, потому что для законного брака она ещё слишком юна. Подтекст сравнения ясен – хиротония незаконна. Мы не станем отвергать это сравнение, только переставим акценты – в пользу реальных событий. Такой подход даёт совершенно иную нравственную трактовку ситуации.

О. Акакий – несомненно жених Сербской Церкви, настоящий её жених, человек, который действительно её любит, действительно о ней заботится и пользуется взаимностью в полной мере – он её единственный возлюбленный. Но – в силу её несовершеннолетия – она доверена некоему пожилому человеку, который должен блюсти её невинность до прихода в брачный возраст. Этот пожилой человек не является её законным мужем и, честно говоря, не особенно ею интересуется. Он не беспокоится, как старшие сестры в Песне Песней: «Есть у нас сестра, которая ещё мала, и сосцов нет у неё. Что станем мы делать с сестрою нашею, когда придут свататься за неё?» (8.8). Он вовсе не думает о её замужестве, и менее всего, о её браке с любимым человеком, которого он держит взаперти в своём доме. Он хочет всегда держать невесту в своей полной зависимости. Более того, у девицы уже есть поклонники – люди непорядочные, готовые лишить её невинности, но пожилой опекун отнюдь не заботится о том, чтобы её защитить. Об этом заботится её жених, который решается в конце концов выпрыгнуть из окна, раз уж дверь заперта, и обвенчаться со своей невестой. Мораль тут такая: юным девицам, как и юным Церквам, надо выходить замуж, пока молоды, и выходить за порядочных людей, а не сидеть беззащитными во власти опекунов, равнодушных к их судьбе.

Современный конфликт между Греческой и Сербской Истинно-Православной Церквами очень напоминает греко-болгарский раскол 1872 года. Так же, как и тогда, сегодня мы имеем дело со славянской балканской Церковью, которая пытается установить автокефалию в условиях сильнейшей оппозиции со стороны греков. И опять, как и тогда, на помощь славянам приходят русские, но не из-за «панславянских» настроений, как сказали бы греки, а из братской любви и пастырской заботы. И снова греки ведут себя так, как во времена Византийской империи, – как если бы они до сих пор властвовали над всеми Балканами.

Однако, различие между ситуациями 1872 и 2011 годов так же впечатляет, как и сходство. Тогда болгары внедрялись на каноническую территорию греков, а сейчас греки стремятся властвовать на территории другой поместной Церкви – на все времена и вопреки желанию самих пасомых.

Кроме того, современная ситуация напоминает греческую революцию 1821 года. Митрополит Герман Патрский был героем революции, но за счёт предательства православной веры. Он освободил «утраченные территории» от турецкого владычества, но предложил Папе унию ради его политической поддержки. От подписания унии с еретиками митрополита Германа спас отказ самого Папы, на которого оказали давление европейские государства, желавшие поддержать турок. Этот пример из прошлого должен бы заставить задуматься современного националиста архиепископа Калинника: стремление к восстановлению «утраченных территорий», политических или церковных, приводит к ереси.       

Более того, архиепископ Калинник нередко выказывает свою поддержку современному мыслителю-еретику и делает это именно из-за националистических настроений. Речь идёт о «богослове» из числа признающих новый календарь, о. Иоанне Романидесе, чья система «экспериментальной догматики» содержит серьёзные догматические ошибки. Но не ошибки Романидеса привлекли внимание архиепископа Калинника, епископа Кристодулоса и Афанасия Сакарелоса (советника Калинника) и других. Ошибок они не замечают, потому что восхищены новой трактовкой церковной истории, которую предлагает Романидес. По его схеме, начало всем ересям католическо-протестантского Запада положили, во-первых, Августин Иппонийский, и во-вторых, короли и папы франкского происхождения. Франкские ереси проникли при Петре I в Россию, а оттуда попали в Грецию и пронизали греческое богословие после греческой революции. Тем временем, христиане греческого или римского происхождения, проживающие на Западе, этим ересям не подверглись и остались православными (по Романидесу, греки и римляне – это единая раса).

Здесь не место для детального опровержения исторических теорий Романидеса. Достаточно сказать, что самые активные распространители папистских ересей папа Николай I и папа Григорий VII франками не были; зато наиболее известный антипапист и провизантист папа Сильвестр II как раз был франком. Расистские в своей сущности теории Романидеса легко опровергнуть. Но это обстоятельство не влияет на сердечное отношение к ним греческих архиепископов и епископов, приверженцев как старого, так и нового календарей, потому что эти теории ласкают их национальное самолюбие. Им очень хочется верить – вопреки всем очевидным признакам в пользу обратного, – что греческая нация не утратила своего величия времён наибольшего подъёма Византийской империи.

В заключение скажем: мы убедились в том, что церковный национализм существует с давних пор, что он нанёс огромный ущерб человечеству, и что сегодня, в силу трагических обстоятельств истории, он жив и здравствует. Церковный национализм, скажем мы с болью, процветает не только в апостасийных церковных организациях мирового православия, где склоки между Константинополем и Москвой – дежурный предмет международных новостей, но проявляет себя и в отношениях между Истинно-Православными Церквами.

Возможен ли в Церкви менее тлетворный и менее губительный вариант национализма (назовём его патриотизмом)? Несомненно, возможен. Во Христе нет ни мужа, ни жены, но мы всё же берём во внимание разницу между полами и не полагаем наивно, что эта разница вдруг исчезнет в течение нашей земной жизни. Во Христе нет ни грека, ни еврея, ни варвара, ни скифа, ни русского (как, например, сказано в Кол. 3.11), но всё же мы учитываем разницу и между нациями и понимаем, что и эта разница не исчезнет до скончания веков. Мы не можем пренебречь особенностями земной человеческой природы, ни личностными, ни общественными.

У нас есть верность всеобщим ценностям, и есть преданность местным, у нас есть личные привязанности и есть общественные. «Милосердие начинается в собственном доме», так что любовь к своей семье, к своим родным, к своему народу – не только не запретна, но, наоборот, необходима. С другой стороны, наша земная родина, по словам св. прав. Иоанна Кронштадтского, это всего лишь «преддверие нашей Небесной Отчизны», и наша любовь к отцу земному не должна препятствовать нашей – гораздо более сильной – любви к Отцу Небесному.

В Деяниях Апостолов мы читаем, что «произошёл у елленистов ропот на евреев, за то, что вдовицы их перенебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей» (6.1-2). Эта и подобные жалобы считались достаточно серьёзными для того, чтобы Апостолы даже создали новый ранг в церковной иерархии – диаконский, предназначенный для решения таких проблем. Существует ли подобный институт в Церкви для решения национальных конфликтов в более широком смысле? Думаем, что существует. Этот институт есть Православная империя, с одной стороны, и Вселенский собор, – с другой. Они очень тесно связаны, потому что исторически Вселенские соборы всегда созывались православными императорами. Император, в сотрудничестве с епископами, разрешал конфликты между Церквами и нациями.

Исторически, национальные страсти значительно уступали всеобщим идеалам во времена расцвета многонациональных православных империй, какими были Византия и Россия. Это говорит о том, что Провидение создало многонациональную православную империю как инструмент христианского интернационализма, который не уничтожает различия между нациями, но объединяет их в дружное и богатое многоголосие. Конечно, как мы видели, многонациональная империя может выродиться в национализм ведущей нации. Но возможность извращения идеала никак не свидетельствует о том, что сам по себе идеал плох. Это всего лишь говорит о том, что в падшем мире ничто не может уберечься от падения и тления. И это нас ведёт к заключению о том, что порок национализма может быть преодолён только в многонациональной православной империи, о восстановлении которой мы должны молиться.  

Какая же нация возглавит эту империю? Господь решит... Мы можем сказать лишь, что это должна быть нация, способная к самопожертвованию ради благоденствия других. Как сказал Господь: «Кто из вас больше, будь, как меньший, и начальствующий, как служащий» (Лк. 22.26).

Владимир Мосс

5/18 августа 2011 года

Перевод с английского Леснинского Свято-Богородичного монастыря.