Меню
Главная страница
О задачах издания
Хроника церковной жизни
Проповеди, статьи
История Церкви
О Катакомбной Церкви
Православное богословие
Православное богослужение
Православная педагогика
Православие и наука
Православная культура, литература
Истинное Православие и апостасия
Истинное Православие и сергианство
Истинное Православие и экуменизм
Апостасия РПЦЗ
Расколы, секты
Жития подвижников благочестия
Православная миссия
Пастырское училище
Фотогалерея
Проповеди-аудио

Поиск


Подписка

Подписаться
Отписаться

Наш баннер

Получить код

Ссылки
Леснинский монастырь

Свято-Успенский приход

Severo-amerikanskaya eparhiya

Pravoslavnoe bogosluzhenie

Serbskaya IPC

Manastir Noviy Steynik


Постриженник старца Феодосия Кавказского катакомбный епископ Лазарь

Анна Ильинская, Москва

Глава из книги Анны Ильинской «Старец Феодосий Кавказский в сонме подвижников Южной России», М.: Паломник, 2010. – С. 487-510

 

 

Постриженник старца Феодосия Кавказского катакомбный епископ Лазарь

 

Архиепископ Лазарь (Журбенко) Одесский, Председатель Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной (катакомбной) Церкви

17/30 июня - день кончины Схиархиепископа Лазаря

 

Когда я в первый раз приехала в Минводы соби­рать материал о старце Феодосии (Кашине) Кавказском  (прославлен в лике святых на Освященном Соборе РИПЦ в 2008 г., - прим. ред.), одна старушка упомя­нула об ученике старца мальчике Феде, который после кончины батюшки посещал схимонахиню Варвару «на острове Патмос». Однажды между ними произошел спор, кто из них больше любит Бога, и они с матушкой Варварой стали измерять, чьи четки длиннее. Других сведений о Феде собрать не удалось, поэтому в первом издании книги о старце Феодосии этот эпизод не был затронут.

Прошли годы, и стало известно, что сегодня этот мальчик — архиепископ Русской Истинно-Православной Церкви Преосвященный Лазарь Одесский и Там­бовский (30 июня 2005 года владыка Лазарь отошел ко Господу, – прим. Авт.). Мне привезли из Леснинского монастыря во Франции три аудиокас­сеты, где владыка Лазарь рассказывает о своей жизни. Они использованы для написания данной главы.

Федя Журбенко родился на Кубани в 1931 году. Отец его был из кубанских казаков, по матери он про­исходил из духовного сословия. Дедушка и бабушка по материнской линии были сосланы в Сибирь.

Жили они на станции Кавказская. В то время на Кубани свирепствовал голод. Отец работал в полку. На работе ему выдавали макуху — выжимку из под­солнуха, и он приносил ее домой. Время было такое, что опасно было выпускать ребенка на улицу, боялись людоедства. Отец предупреждал: «Федя, не ходи да­леко, цыгане украдут».

Потом мать уехала с сынишкой в Белгородскую область, думала, там будет легче прокормиться, но и туда дотянулась костлявая рука голода. От недоеда­ния она стала пухнуть и вскоре скончалась. Трех лет от роду Федя остался сиротой.

Отец женился вторично. Мачеха страдала нерв­ным расстройством. Когда у нее появились свои дети, Федя стал лишним. Она часто его била.

Во время войны открыли церковь, и отрок стал посещать храм. В городе Кропоткине было подворье Обвальского миссионерского монастыря. Храм был небольшой, люди в нем не помещались, стояли во дворе. Мальчику очень понравились православные службы. Матушка священника предложила ему пономарить, и Федя с радостью согласился. Теперь священник идет на требы, и Федя с ним.

Он работал дома по хозяйству, ходил в школу, чи­тал священные книги. Бывало, идет пасти коровку, а у самого в сумочке Евангелие. Коровка щиплет травку, а он стоит, читает акафист.

Он уже не общался со сверстниками, их игры стали ему чужды, а дружил с верующими старушками. Со­седская бабушка была грамотная, много читала, знала молитвы. В молодости она окончила церковнопри­ходскую школу, хотела поступить в монастырь, но родители насильно выдали ее замуж. И еще была одна старушка — честная, бого­боязненная. Эти простые женщины стали наставни­цами Федора в православ­ной вере.

«Я с ними все время проводил, дома-то у меня отрады не было никакой, отец на работе, мачеха ру­гается, сквернословит, — вспоминал Владыка. — Я со­блюдал посты, а домашние не соблюдали. Старшая сестра, дочка мачехина, клеветала на меня, будто бы я со сметаны вершки снимаю. Меня обвиняли в этом грехе, а я тут ни при чем, я молочного вообще не вку­шал. Потом мачеха подловила сестру, когда она сама это делала».

«Вот я и ушел из дому пономарить в собор, — про­должал свой рассказ архиепископ Лазарь. — В храме служил о. Константин Высоцкий. Он был из епархии митрополита Агафангела Ярославского. Помню, в 1944 году получили телеграмму, что скончался Патриарх Сергий. Отцу Константину говорят: "Батюшка, надо отслужить по Патриарху Сергию панихиду". А он как закричит: "Никакого Сергия я не знаю!" Это было при мне, я работал во дворе. Я ребенок был, меня эти споры тогда не касались, но эти слова я слышал своими ушами. Отец Константин был миссионер-проповедник, в 1905 году окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию, почитал святого праведного Иоанна Кронштадтского. Он рассказывал: "Когда я был сту­дентом, заразился карточной игрой, в начале века это было модно. Однажды иду по Невскому, навстречу толпа — встречают Кронштадтского пастыря. Вдруг батюшка сам подошел ко мне, положил руку на голову и сказал: "Константин, больше ты в карты играть не будешь". Вот так, не зная меня, назвал мое имя. С тех пор я забыл, что такое карты, влечение к ним отнялось. Я до сих пор благодарен о. Иоанну Кронштадтскому за то, что избавил меня от постыдной страсти".

После вечерни батюшка Константин обычно про­водил диспуты, народу собиралось очень много. Он был прямой, резкий, обличал даже архиереев. Однаж­ды к нему прислали обновленца со своим антиминсом, так он его вытолкнул, даже в алтарь не пустил. В 1944 году Обвальскую церковь закрыли, а о. Константина посадили. Семья его жила в Пятигорске. Потом сы­новья его выбились в начальники, взяли старика на поруки. Он исполнял свое служение в разных катакомбных общинах. В 1955 году я встретил его в Пятигорске. Иду с электрички, а он навстречу. Хороший был батюшка, Царствие ему Небесное».

Таким был первый духовный отец Феди Журбенко. Потом он сблизился с монахом бывшего Обвальского монастыря о. Самуилом. «Когда война окончи­лась, никого из подвижников благочестия почти не осталось, догорали последние из них, о. Самуил был из их числа, — вспоминал далее владыка Лазарь. — Он был старенький, своей квартиры не имел. Где ночь застанет, там и спит, жил, как странник. Все были ему рады, он был монашествующий батюшка — сапоги, серый подрясник, скуфейка серая, с палочкой, в ру­ках корзинка, там требник, крестильный ящичек. Где поисповедует, где покрестит. Отец Самуил почти не скрывался. Он тоже обслуживал катакомбы. Он-то и одел меня в монашеское, благословил подрясник, пояс, скуфей­ку, четки. Но не постригал меня, а только одел меня как послушника. Отец Самуил читал много книг о монастырях, о старцах, и я брал у него эти книги.

В станице Кавказская жили монашки, я к ним ходил. От этих матушек узнал про старца, который жил в Минеральных Водах. Прежде чем состоялась наша встреча, я уже был достаточно о нем наслышан. Эти монашки ездили к старцу и рассказывали, что он подвижник, молитвенник, прозорливый, исцелял, привлекал людей. В свое время батюшка Феодосий жил у нас в Кавказской под горой. Там протекает река Кубань, на ней остров, и он жил на этом острове, имел там небольшую келейку. Реку переплывал на лодке и ходил в церковь. Меня тогда еще на свете не было.

В станице в те годы служил архимандрит Евге­ний, тоже подвижник благочестия, исповедник. Они с о. Феодосием были сомолитвенники. В 1905 году о. Евгений поступил на Афон в обитель Архангела Михаила. В начале 1914 года у него умерла мать, и он по благословению настоятеля поехал отметить ее сороковины. Прибыл на Северный Кавказ, а тут война, дороги назад отрезаны, и он остался на родине. Поступил в Лебяжий казачий монастырь. Тогда не хватало священников, и епископ направил многих монахов на приходы, когда же монастырь закрыли, монахи так и остались на приходах.

Отец Евгений не уклонялся в обновленчество. Святейший Патриарх Тихон хотел посвятить его в архиереи, но он отказался. Он был благочинным всего Северного Кавказа. Церквушка, где он служил, была маленькая, как часовня.

В 1933 году пришли от сельсовета за налогом, а ему какая-то старуха дала 5 рублей золотом, он не заметил, положил в общую кассу. Придрались: "Почему золото не сдали?" И посадили о. Евгения в Мариинские лаге­ря. Он отбыл там три года. С ним сидел один москов­ский юрист. Узнав, что о. Евгений — Афонский монах, спросил: "Вы подданный Греции? Значит, поедете домой. Греческое правительство меняет коммунистов на своих греко-подданных". И действительно, вскоре о. Евгения вызвали в Москву и он, не дожидаясь ис­течения 10-летнего срока, оказался на Афоне.

Мы думали, что он умер, но в 1962 году он при­слал письмо на адрес одной неграмотной старушки, своей прихожанки. В конверт было вложено фото. Мы с ним десять лет переписывались, я хотел уехать на Афон. Отец Евгений хлопотал и даже послал меня к митрополиту Никодиму (Ротову) под видом своего пле­мянника. Никодим, посмотрев мои бумаги, сказал: "Положим, я вас выпущу, но там все равно не пропустят". Так и не довелось мне побывать на Афо­не. Так вот, когда о. Евгений служил в Кавказской, о. Феодосий ходил к нему в храм, приобщался, они были духовные друзья, сотаинники.

А попал я в Минеральные Воды так. 8 августа 1945 года на день великомученика Пантелеимона я попро­сился у отца пойти к вечерне. Он не пустил, и я очень плакал. Дело в том, что у нас в станице великомуче­ник Пантелеимон почитался особенно. В 1905 году была холера, умерших выносили ежедневно по 50-70 человек, и жители дали целителю Пантелеимону обет: если холера прекратится, ежегодно праздновать этот день как престольный праздник. Обошли крестным ходом с иконой вокруг станицы, и мор прекратился. С тех пор на Пантелеимона у нас никто не работал, это был грех, всем миром в церкви пели нараспев акафист. Но отец не разрешил мне участвовать в празднике: "Ты недавно был в церкви, иди корову паси".

Я пригнал корову к железной дороге, пустил пас­тись, а сам заснул — жара была страшная. Просыпа­юсь — земля трясется, корова стоит на полотне, а на нее мчится поезд. Он не смог остановиться, и корову всю измололо, шпалы в крови. Она была старая, хро­мая, но давала много молока, была нашей кормили­цей. Я стал кричать. Рядом с полотном была посадка, тутовник, женщины-колхозницы пришли туда лист резать — подбежали, стали утешать.

На окраине станицы смотрю — мачеха бежит с возиком, значит, уже все знает. Я испугался — злая мачеха, прибьет, — вырвался, и по кукурузе скорей домой, чтобы ее опередить. Кое-как собрал книжки, иконки и ушел в станицу к своей благодетельнице — она была мне как тетя, детей у нее не было. Рассказал о случившемся горе и попросил скрыть меня, а отец тем временем подал в розыск.

Тогда я пошел искать пустынника. Я знал, что за Кубанью есть Кореновский скит, в красивых местах, там были заводы Воронцовых-Дашковых. Я искал пустынника по дебрям, весь ободрался и обкололся, думал, что там пустынники живут. Не нашел и поехал к о. Феодосию. Батюшка меня сразу принял, и с тех пор я стал его посещать, группами возить туда людей.

К нему пробирались тайно, распределялись по квартирам. Вечером верные сообщали батюшке, что приехали люди. Иные приезжали как будто в курорт­ное место — поездом до Минвод, потом па элект­ричке в Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, где были здравницы. Их тоже расселяли по квартирам, и вечерком, утречком, кому как батюшка назначит, потихоньку приходили к нему. Он исповедует, при­частит, случалось, некоторых постригал. Все требы исполнял всегда ночью.

А так бегал — обычный дедушка, небольшого рос­точка, штанцы, сорочка длинненькая, подпоясанная, волосенки кучерявые, по плечи, бородка, глаза голу­бые, лучистые — невольно тянешься к нему.

Он был Афонский монах, с трех лет на Святой Горе. Родом пермяк, вышел со двора, заблудился. Рядом протекала река Кама — богомольцы взяли его с собой. В обитель приняли как сироту. Игумену было открыто, что это не простое дитя. Потом стало известно, что у него есть родители. Игумен отправил послушника домой, чтобы он исполнил воинский долг. Его признали негодным к военной службе, и он вернулся в обитель. Потом служил в Иерусалиме в Духовной миссии, ездил по сбору. Несколько лет нес послушание у Гроба Господня. В Минводах его звали "дед Кузюк". Старый, он всегда был в окружении детей, они облепляли Дедушку как пчелы, в карманах у него всегда были для малышей конфетки. Сядет на лавочку, что-нибудь расскажет. Он был такой доступный для всех. Лицо у батюшки всегда было сияющее.

Когда в 1989 году я посетил его могилку — старец скончался как раз в день великомученика Пантеле­имона, — люди на кладбище рассказали: наступали немцы, фронт приближался, дед Кузюк вбежал в шко­лу и шутками-прибаутками увел детей за собой, а на место школы упала бомба. Или вагон на рельсах стоит, а он толкает его, приговаривая тоненьким голосочком: "Господи, благослови". Проходит патруль, спрашива­ет: "Что ты, дед, делаешь?" — "Так Божичка повелел". Они подумали: совсем выжил из ума старик. Батюшка ушел, а через некоторое время на то самое место, где стоял вагон, попала бомба, а там были снаряды, попади бомба в вагон, от города бы ничего не осталось.

Старец Феодосий (Кашин) Кавказский

Святой старец Феодосий Кавказский, прославлен в лике святых на Освященном Соборе РИПЦ в 2008 г.

Три года, с 1945 по 1948, ездил я к старцу Феодо­сию. Он принимал всех любвеобильно, относился к людям милостиво, как батюшка Серафим Саровский, исцелял больных, бесноватых. Всегда скажет хоть краткое, но наставление, длинных проповедей не произносил. Некоторым писал открытки.

В 1947 году, когда мне было 16 с половиной лет, о. Феодосий вдруг говорит: "Пожалуй, я тебе, Федя, крылышки приделаю". — "Как благословите", — от­ветил я, ведь я уже был "одетый", в послушнической одежде. И он постриг меня во иноческий чин. И я действительно полетел как на крыльях, чувствовал себя, как будто я на небе. Это случилось 4/17 сентя­бря, когда Святая Церковь празднует иконе Божией Матери "Неопалимая Купина" и чтит память пророка Боговидца Моисея. Еще в этот день празднуется му­ченик Феодор Кандавлский, Никомидийский.

За пять лет до кончины батюшка Феодосий пере­стал носить воду, а раньше и ведра таскал, и дрова ру­бил, и огород копал, и по дому хозяйничал. За три дня до смерти занемог, скончался в полном сознании.

Когда я ехал в 1989 году на могилку, думал: про­шел 41 год, наверное, все батюшку Феодосия забыли. Приезжаю и с удивлением узнаю, что там уже на машинке распечатали житие, все его читают, пере­писывают. Не знаю, кто собрал и записал эти факты, важно то, что люди его помнят.

Одна женщина из Краснодара заболела раком, врачи приговорили ее к смерти, а у нее был малень­кий ребенок. И вот во сне ей предстал некий старец и сказал: "Приезжай ко мне в Минеральные Воды, я тебя исцелю". Терять было нечего, и она поехала. Где в незнакомом городе спросить про старца? Конечно, в церкви. А там монашки приглашают приезжих на поминальный обед. Придя к ним, она взглянула на портрет и узнала старца, который позвал ее в Мин­воды. Это был о. Феодосий. Ее отвели на могилку, она там долго молилась, плакала, вкушала земельку. Куда болезнь делась, врачи только руками разводили. В благодарность она выхлопотала цинковое железо и устроила на могилке часовню на столбиках, без стен. Теперь там день и ночь горит лампадочка.

Каждое воскресенье у могилы о. Феодосия соби­рается много народа. Я приехал, посмотрел — мили­ции вроде бы нет, после 1988 года открыто молиться стало не так страшно. Надел епитрахиль, полумантию, архимандричий крест — панагию не надевал, и мы всем миром справили панихиду. Сколько людей со свечами стояло, горячо молилось. Вместо погребаль­ных ирмосов мы пели ирмосы Пасхи, как в Светлое Христово Воскресение.

После панихиды спрашиваю у людей: "Почему вы пришли сюда, разве вы знали этого батюшку?" Оказалось, что лично знал его только я. Один человек говорит: "Я милость получил", другой: "Он исцелил меня", третий: "Подал помощь в трудных обстоятельствах". Все ответы сводились к следующему: раньше мы о нем не знали и не слышали, он нам явился в сонном видении, призвал в Минеральные Воды, и вот мы здесь. Все паломники были из разных мест, кто-то даже из Петропавловска-Камчатского.

Мне передали, что один священник из Ессентуков сказал: "Он раскольник, его нельзя прославлять". Это неправда, ни в каких расколах и сектах о. Феодосий не состоял. В церковь не ходил, это правда, но в те годы многие не ходили, молились дома. Я свидетельствую, что до 1933 года старец Феодосий приезжал к о. Ев­гению на станцию Кавказская и приобщался у него Святых Христовых Тайн — они оба были афониты, постриженники Святой Горы...»

В 1950 году Федор Журбенко познакомился с вла­дыкой Антонием (Голынским-Михайловским) Балашовским. 10 февраля епископа с группой верующих арестовали в Саратове. Федор в это время был в Ростовской области. Ему прислали телеграмму-вызов, он поспешил к Владыке, а тот уже был за решеткой. Под праздник сорока мучеников Севастийских Федора тоже взяли под стражу. Стали расспрашивать про верующих: кто это такие? Показа­ли фотографию епископа Антония, на груди которого была дощечка с именем. Владыка жил по чужому паспорту, Федор знал его под другой фамилией и сказал: «Я не знаю его». Он боялся, что на самом деле епископ Антоний не арестован и он невольно может стать предателем. Три дня его мучили, заламывали руки за стул, душили: «У нас есть такие средства, что ты заговоришь». Потом в застенках он увиделся с владыкой Антонием. Тот был без бороды, с обри­той головой, без очков, глаза ласковые. «Мы все уже на кресте», — сказал Владыка, и Федор успокоился: страдать, так всем вместе.

Следствие по делу Федора Журбенко шло 6 ме­сяцев. Каждую ночь допросы до утра, в камере днем и ночью горело электричество. Однажды его спросили про знакомых монахинь, ходят ли они в церковь? Федор сказал: «Да». На самом деле они официальную церковь не посещали. Чекисты говорили: «Кто не ходит в церковь — тихоновцы, эти контрреволюци­онеры мешают строить светлое будущее, их нужно уничтожать». «Недели две меня за этих матушек мучили», — вспоминал владыка Лазарь.

«Ты контрреволюционер!» — кричали мучители. «Сижу за Православие, за веру», — отвечал Федор. В ответ — ругательства, чудовищные богохульства. «Если я виноват, наказывайте, а ругаться над моей со­вестью не нужно», — говорил юный исповедник.

В камере он молился. Книг в тюрьме не было, о молитвеннике мечтать не приходилось, и он тайно молился Иисусовой молитвой. Владыка Лазарь до сих пор вспоминает надзирателя, который дал ему в холодном карцере шапку: «Я молился за него и сейчас частичку вынимаю, дай ему Бог спасения, здравия, во всем благопоспешения, если жив, а коли умер — Царст­вие Небесное».

В тюрьме ему приходилось встречаться с разными людьми. К нему подсаживали богохульников, разврат­ников, а он не знал никакой скверны — вынести это было очень трудно. «От внешних врагов делаешься крепче, духовно сильнее, а внутренние враги оказы­вают разложение на душу», — говорил Владыка.

Однажды он сидел в камере с матерым бандитом, который признался, что его сделала таким советская власть. В 1930 году его семью выслали, ему было некуда деваться, и он окончил, как сам говорил, «ин­ститут воровства». Для того, чтобы тебя допустили к делу, надо было убить кого-нибудь из близких — отца, брата, сестру. Всего на его счету 20 убийств. Однако сидел он по «политической» 58-й статье. Оказывается, отбывал срок на севере, началась война. Политрук сказал: «Кто пойдет на передовую, тех освобождают». Несколько человек согласились. Во время первого же боя подняли руки и перебежали к немцам. Он окон­чил шпионскую школу в Германии, потом вместе с другими его забросили в СССР, в лагеря, где томились военнопленные, но чекисты сразу распознали дивер­сантов по отъевшимся физиономиям. Настоящие военнопленные были худые, изможденные. «Стольких я убивал, а тебя почему-то жалко», — сказал бандит Федору.

Архиепископ Лазарь (Журбенко), Глава ИПЦ

Узник сталинских концлагерей,

катакомбный схиархиепископ Лазарь (Журбенко, 1931-2005)

 

В 1951 году «тройка» вынесла приговор: за при­надлежность к группировке «Истинно-Православная церковь» приговорить Федора Журбенко к 10 годам исправительно-трудовых лагерей.

В лагере каждый религиозный праздник он вместе с другими верующими встречал в изоляторе, так как идти на работу православные отказывались. «Я был смелый, юркий, радостный, никогда не унывал, хотя в свои 20 лет уже был "доходягой"», — признавался Владыка.

Однажды на Усекновение главы Иоанна Предтечи Федор отказался работать и его посадили в одиночку (карцер). Он накрылся бушлатом, углубился в молитву. Вдруг слышит грохот. Видит: открывается кормушка и в камеру заглядывают кошки с острыми, злыми гла­зами. «Я уже знал, что такое прелесть, читал у Игна­тия Брянчанинова, и одновременно понимал, что не достиг того, чтобы мне бесы являлись. Подумал, что схожу с ума. Оградил себя крестным знамением, и все исчезло, вот искушение».

Письма в лагере можно было писать только два раза в год: «Жив-здоров», слово в слово, лишняя бук­ва или убавление буквы считалось шифром. Ходили заключенные под номерами: номер на бушлате, номер на шапке, номер на спине. «Старичку Максиму из Тамбовской области давали номер "Я-666", — вспоми­нал владыка Лазарь. — Он отказался его принимать. Что только с ним ни делали! Мороз 40 градусов, а его сажают в изолятор, раздевают до трусов, а он поет, молится. У него это был второй срок, первый срок он отбывал в 1932 году на строительстве Комсомольска-на-Амуре: этот город строили заключенные. Все 5 лет не сдавался: "Не приму число зверя, я православный. Смотрите "Апокалипсис", 13 глава, 18 стих. Печать антихриста не приму!" Однако он выжил и даже два раза после освобождения ко мне приезжал.

После смерти Сталина дали амнистию, меня выпустили. Давали 10 лет, отсидел 5. Жить было негде, поехал в Глинскую пустынь, кото­рая открылась в годы войны. Во время оккупации туда собрались гонимые старцы, тихоновцы. Сильно скорбели они от безбожной власти, я лично это знал, но им было некуда деться. С 1955 по 1958 год я прожил там, нес послушание на пекарне, на клиросе, на общих работах, ухаживал за больными стариками, очень любил это дело. Только один старец Андроник знал, что я пострижен. Я в Глинской не причащался, и только ему было известно почему, он говорил: "Не трогайте Федора, он под моей епитимьей". А люди думали: "Что это за преступник такой?" Еще там был о. Серафим (Амелин), известный старец. Однажды вечером он мне потихоньку говорит: "Брат Федор, приходила власть, спрашивали, почему вы тихоновцев держите?"»

В 1958 году в Великую Пятницу по повесткам вызвали в органы 25 человек. Федор был в списке первый. «Ты Анастасий?» — спросили его. «Какой Анастасий?» — «Фашист, митрополит, карловча­нин». — «Я за границей не был, знакомых за границей не имею», — ответил Федор.

«В заключении, конечно, я слышал о Предсто­ятеле Русской Зарубежной Церкви, — поясняет се­годня владыка Лазарь. — Лагерь был специальный, сидели там в основном политические, многие были привезены после войны из так называемых демокра­тических стран. Про митрополита Антония (Храпо­вицкого) тоже слышал краем уха, он бывал у нас на Кубани, но все только на уровне слухов. Переписки с заграницей в те времена не было, кто во времена сталинщины получал письма из других стран, тех арестовывали. Уполномоченный был низенький, злющий, как скорпион. "Я тебя загоню, куда Макар телят не гонял!" — "Я там уже был. Господня земля, везде солнце, везде люди, и плохие, и хорошие". Дали 24 часа, чтобы я ушел из монастыря. "Нет, — сказал я, — Пасху отпраздную". Потом все-таки пришлось из Глинской уехать. Молодых выгнали, оставили одних стариков — сами, мол, разбегутся...»

Из Глинской пустыни Федор отправился к бывшему насельнику Глинской пустыни мит­рополиту Зиновию в Грузию. В то время Грузинским Патриархом был Каллистрат, все уважали его, он при­крывал катакомбников. Скрывавшиеся в горах мона­хи и монахини тихоновской ориентации приходили к нему за священными книгами, и он всегда давал.

Иеромонах Глинской пустыни Зиновий был портной-ризничий. В 1929 году жил в пустыне, пос­ле заключения скрывался в Сухуми на квартире. В лагере с ним отбывал срок митрополит Батумский Ефрем. Узнав, что в Грузинской Патриархии нужен портной, сказал Святейшему Каллистрату: «Есть один монах, но он тихоновец». Патриарх пожелал увидеться с ним. В дальнейшем о. Зиновий стал митрополитом Тетрицкаройским, он тоже любил катакомбников.

Из Грузии Федор уехал в Краснодар, где служил митрополит Виктор (Святин) Краснодарский, эмигрант из Пе­кина (бывший иерарх РПЦЗ в Китае, - прим. ред.). Посещал храм, но к кресту не подходил, Таинств не принимал. Владыка Виктор был в страшных тисках, каждую ночь «черный ворон» возил его на следствие.

Перед войной в этой епархии подвизался митро­полит Феофил Черноморский и Кубанский, архиерей высокой жизни. Его расстреляли. Когда немцы ок­купировали Краснодар, объявился шофер, который лично возил Феофила и 9 заключенных на место каз­ни. И делопроизводительнице, которая печатала дело, являлись Феофил и 9 замученных, по пояс в крови, обличали: «Что ты с нами сделала». Она бегала по улицам и кричала: «Феофил! Феофил!» Ее поместили в сумасшедший дом. Мать владыки Феофила прожи­ла 105 лет и до конца своих дней ждала, не верила, что сына нет в живых. «У Михаила Польского в книге о новомучениках ошибочно указано, что он покончил жизнь самоубийством. Это не так, весь Краснодар знает, что Феофил был расстрелян», — свидетельст­вовал владыка Лазарь.

Теперь эту епархию возглавил митрополит Виктор. Он служил в Георгиевском храме — подво­рье Крымского Георгиевского монастыря на мысе Фиолент. «Я при храме что-то шил, латал, был риз­ничим, — рассказывает владыка Лазарь. — Вместе с митрополитом Виктором из Пекина приехала группа духовенства, их называли "китайцы". Отца Михаила Рогожина вызывали в органы, спрашивали, почему он ходит по городу в рясе, говорит проповеди. Его отравили: принял лекарство и умер. Через две недели его ученика иеромонаха Андрея Полякова постигла та же участь — врачи выписали ему лекарство, и он скончался. Два гроба в один месяц».

Затем Федор поступил работать на мебельную фабрику. Вскоре ему предложили уволиться по собственному желанию. «Мы знаем, какого ты на­строя», — сказал директор. После этого он жил дома, занимался огородом, виноградником, устраивался на разные работы.

В то время архиереев тихоновского рукополо­жения почти не осталось: кого замучили в лагерях, кто скончался от старости. Между тем было еще 40 священников, рукоположенных Святейшим Тихоном. Нужен был надежный Владыка. Епископ Леонтий Чилийский прислал Федору Журбенко письмо для владыки Ермогена (Голубева) (иеродиакон Ермоген (Голубев) был рукоположен в сан иеро­монаха в 1921 году в Малом Успенском соборе в Москве лично Святейшим Патриархом Тихоном – прим. Авт.).

Архиепископ Гермоген (Голубев)

Архиепископ Гермоген (Голубев)

«Я поехал в Жировицы, куда его заточили, — вспо­минал владыка Лазарь. — Вез владыке Ермогену письмо от епископа Леонтия, а также увещание мит­рополиту Сергию, написанное непоминающим епи­скопом Дамаскиным (Цедриком). Когда я протянул владыке Ермогену письмо, он сказал: "Владыка Ле­онтий — мой бывший келейник по Киево-Печерской лавре". Мы долго разговаривали. Я спросил владыку Ермогена, как он относится к Русской Зарубежной Церкви? — "Она вполне православная", — сказал Владыка. Тогда я прямо спросил: "Владыка, вы бы к нам не перешли? Остались одни священники, без архиерея трудно". Он подумал и сказал: "Нет, ведь я не простая личность, я здесь не просто на покое, меня сослали под надзор". И действительно, пока мы беседовали, какой-то иеромонах все ломился в дверь под любыми предлогами, хотел посмотреть, кто там сидит. За владыкой Ермогеном очень следили, вот и за мной проследили, а потом заявили в Краснодар, и мне стали слать повестку за повесткой.

Говорят: "Вы руководитель группы ИПЦ, у вас сборища". — "Никаких сборищ нет". — "Нам до­подлинно известно". — "Дайте мне очную ставку со свидетелем". Они молчат, не хотят своего выдавать. У меня была знакомая, тайно постриженная инокиня, у нее сыновья начальники — полковник, прокурор. Как-то батюшка катакомбный приехал, мы у нее дома собрались, а прокурор всю ночь ходил, охра­нял. Мать продашь, что ли? Он любых преступни­ков раскручивал, его всегда на самые ответственные задания посылали, а верующим сочувствовал, мать его наша была. Вот она меня и выручила. Пришла и говорит: "Вы что молодого человека затаскали? Я к нему каждый день хожу, никто у него не собирается. Ну, приду, чаю выпью, я и подруги мои, тоже старухи, что тут незаконного?" Она — мать таких уважаемых людей, ей поверили и оставили меня в покое. Защи­тила она меня, раба Божия, старушка эта, Царствие ей Небесное.

После этого я убежал на пасеку в горы, занялся пчеловодством, поступил в пчеловодческий институт, контрольные работы писал. А потом уехал в далекую Сибирь к архиепископу Вениамину Иркутскому, тоже по благословению владыки Леонтия Чилийского. Они ведь вместе с немцами эмигрировали — владыки Леон­тий, Вениамин, Даниил, Иаков, белорусские епископы, украинские епископы из автономной Церкви Украи­ны — ушли за рубеж к владыке Анастасию. Некоторые попали за рубежом в советскую зону, их вернули назад, судили. Владыке Вениамину дали 15 лет каторги, он отбыл весь срок на Колыме. После этого его без пере­садки в Москву и к патриарху. Алексий I направил его на кафедру в Сибирь. Там ему было свободнее, меньше надзора, он рукополагал без уполномоченных.

Архиепископ Вениамин (Новицкий), 50-е гг.

Архиепископ Вениамин (Новицкий) с братом и сестрами, 1950-е гг.

Начались хрущевские гонения на Церковь, и владыку Вениамина заставили подписать к закрытию 200 храмов. В те годы в каждой газете чуть ли не каждый день печаталось отречение от веры какого-нибудь священника. Я пробыл у владыки Вениамина больше года, потом догадались, кто я, затребовали дело из Москвы, узнали, что я судимый. У владыки Вениамина из-за меня были большие неприятности, его даже хотели снять, но кто-то в Москве замолвил словечко. Архиерея перевели в Чебоксары, и он там скоро скончался, упокой Господи его душу.

Жизнь катакомбников очень тяжелая, и самое трудное — отсутствие Причастия. Я, конечно, при­общался у своих священников — когда через 3 года, когда раз в год, когда чаще. Не принимать Христа очень мучительно — делаешься как бы сам не свой, бес очень борет. Помню, я уже священником стал и один раз, когда был в катакомбах, целый год Божественную литургию не служил. Возможности отслужить обедню не было, отъехать никуда тоже нельзя было. Так я так метался, что чуть с ума не сошел. А когда отслужил, прямо как гора с меня свалилась.

А ведь у нас люди не причащались и по 20, и по 30, и по 40 лет, и все по одной причине: не было наших священников. Были такие места, например, город Ни­колаев на Украине: одного батюшку арестовали, другой умер, так они и остались. Конечно, искали священни­ка, ведь они не беспоповцы, священство не отвергали. Подумать только, такую чистоту блюли, это просто исповедники своего рода, мученики. Часы вычитывали, утреню, вечерню, обедницу правили, но без исповеди, без Святой Чаши. Каялись, конечно, молились, пла­кали — и все, к сергианцам не шли. Говорили: "Я что у милиционера, что у красного попа буду исповедовать­ся". Конечно, и среди тех встречались хорошие люди, но такие дебри были, никого не найдешь, никого не допросишься, все боятся, прячутся: а вдруг ты стукач? Письменно сообщаться было нельзя, все письма прове­рялись, адреса отслеживались. Если человек начинал вдруг получать много писем из разных мест, проверяли, есть ли у него там родственники, и брали такого люби­теля переписки на заметку. У нас был шифр в письмах, мы не могли писать открыто. Батюшка или Владыка условно обозначались словами "бабушка, тетя, Нюра". Обычно старухи помогали, к ним меньше цеплялись.

Выберем какую-нибудь благочестивую старуш­ку-монахиню из какой-нибудь общины. Мы по всей стране знали, где какая община есть, и где в данный момент можно найти нашего священника тоже при­мерно знали. Напишем свои исповеди, запечатаем в один конверт, и эта монахиня везет его через всю стра­ну к батюшке. Священник назначает день, когда все, кто писал исповеди, должны стоять на коленях, читать правило. Священник каждый из привезенных листоч­ков прочитывал дома, в назначенный час читал общую исповедь и давал всем разрешительную молитву. А мы в разных городах в этот момент на коленях стояли и просили Господа о прощении своих грехов. А затем причащались запасными Дарами. Клали святыню на Евангелие, открытое на словах Спасителя: Приимите, ядите; сие есть Тело Мое (Ин. 26,26). Брали бумажку чистенькую, выкладывали на нее Дары, но не руками, а лжицей или просто аккуратненько высыпали, и каж­дый, кто готовился и постился, подходил и брал Свя­тую Снедь устами, как в древнехристианские времена. Пустынножители в Египте тоже так причащались. Нельзя было священнику приехать и приобщить, а все равно Православие блюли.

В наше время народ был духовно крепче. У нас никто не голосовал за советскую власть, Боже упаси. Старуха древняя, неграмотная, ничего не понимает, а голосовать отказывается. "Почему?" — спрашивают. "Я христианка, греха боюсь", и кончено. Одну бабушку, помню, которая никогда не голосовала, "прижали". Раньше она всегда уходила из дома, скрывалась, а тут старая стала, залезла на печку. Пришли агитаторы, стали уговаривать: "Баба Соня, ты такая хорошая жен­щина, за тобой ничего плохого нет, отдай свой голос за кандидата. Ну почему ты не голосуешь?" — "Они в Бога не верят, антихристы!" — "Ну хоть возьми бюллетень". — "Нет, оскверняться не буду, не хочу и рукой тронуть", — и кинула от себя. Бюллетень упал на пол. "Вот и проголосовала", — смеются агитаторы. Она в слезы — и вправду прикоснулась.

Партийных наши священники не принимали — пока из партии не выйдешь, не раскаешься, к Чаше не подходи, и комсомольцам тоже говорили: выйди сначала. Посты все соблюдали, утром и вечером мо­лились — миряне у нас жили как монашествующие. Всегда были готовы к смерти, к тюрьме. Добрые были, все готовы были отдать ближнему. Чтобы с тарелкой ходить и поборы собирать, этого не было, люди друг с другом сами делились и батюшку поддерживали.

Схииеромонах Феодосий (о. Агапит Жиденко)

Схииеромонах Феодосий (иером. Агапит Жиденко), прославлен в лике святых на Освященном Соборе РИПЦ в 2008 г.

Образы наших катакомбников стоят передо мной, как живые. Приехал, помню, окормлять нас иеросхимонах Феодосий (Жиденко) из Киево-Печерской лавры, в свое время рукоположенный в Петербурге от владыки Илариона (Троицкого). Дворники, которые знают своих жильцов, донесли, что в одну квартиру прихо­дят много людей. Стук, милиция, у всех проверили документы. Аресты к тому времени кончились, на дворе стояли 60-е годы, но всех врачей, инженеров, учителей с работы поснимали, а иеросхимонаха Фео­досия закрыли в стардом без права посещения, чтобы ограничить к нему доступ. Но верующие выкрали его, он скончался в Ирпени близ Киева.

Еще у нас была схиигуменья Серафима, постри­женная в схиму Оптинским старцем Нектарием — старица, прожила 97 лет, руководила общинами в Мичуринске, в старое время это был город Козлов. У них в городе с 1922 года по благословению Оптинских старцев организовалась тайная церковь. Мона­стырь закрыли и обслуживал ее по благословению владыки Петра (Зверева) схиархимандрит Иларий. Стойкая православная община, она до сих пор там существует. И священник у них есть. Матушка Сера­фима руководила Тамбовскими, обращались к ней и Саратовские. Слепая была, но духовно все прозрева­ла. К схиигуменье за советом приходили, знали: как скажет, так и будет. У нее прятался известный воро­нежский исповедник, архимандрит Илларион (Андриевский), он отбыл срок 28 лет. Еще был о. Игнатий (Скляров), тоже воронежский иеромонах. Эти личности остались непреклонными, не сдались. Все они подвижники и исповедники, люди святой жизни, несокрушимого духа. Исключительные люди были!

Катакомбный архимандрит Иларион (Андриевский), прославлен в лике святых на Освященном Соборе РИПЦ в 2008 г.

После революции был сигнал — разрушать хра­мы. Какие памятники стерли с лица земли, страшно подумать, строительные бригады нанимали, платили им. Казалось, весь народ только и занимался тем, что разрушал монастыри и церкви. Теперь сигнал дру­гой — открывают семинарии, храмы, монастыри, вот только надолго ли? До прихода антихриста. Ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, проти­вящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога (2 Фес. 2, 3-4). Это будет не только в Иерусалимском храме — во всех церквах будет мерзость запустения. Будут службы, благолепие, чины, а ходить туда нельзя будет. Об этом писали и святитель Феофан Затворник, и блаженный Феофилакт Болгарский.

Святитель Игнатий Брянчанинов говорил: трудно в наше время спастись. Не подавай руки утопающему, подай ему посох, и если он окажется сильнее и пота­щит тебя за собой, бросай посох, пусть сам спасается. Христианин призван душу полагать за ближнего, но это смотря за кого: если он заблудший еретик, враг Церкви, то тут нужно уже другое — осторожность. Бывает так, что вместо спасения ближнего тебя само­го затянет в болото. Сам Спаситель предупреждает верных: Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас (Мф. 24,4).

Сегодня Церковь в России осталась на пепелище. Семьдесят с лишним лет из души человеческой вы­бивалось и удалялось все святое — попробуй сейчас, исправь душу. И чудеса не помогут, если человек веры не имеет. Сегодня в России надо работать, быть возле храма, церкви, возрождать утраченное. Конечно, на Западе хорошо и спокойно, но я свой русский народ не покину, если, конечно, меня не выкинут из страны насильно. Мне предлагали служить в Америке, но я не хочу, даже если бы язык знал, не поехал бы. Я родился на своей родине, вырос здесь, состарился, я привык к своему народу, к своему языку, слился с родной обстановкой. Чтобы жить сегодня в России, надо быть самоотверженным человеком, любить свою Родину, свой народ, любить церковь Божию, созидать духовность. Да, плохой народ, больной, израненный, изъязвленный, но это мой народ, и я буду нести крест до конца. Что выпадет всем русским людям, пусть то же будет и мне...»

Магнитофонная пленка окончилась, но голос Владыки еще звучал в ушах: южнорусский говор не­молодого человека, вдумчивый, проникновенный, очень искренний. После рассказа владыки Лазаря стало еще яснее, что все годы безбожия лампада Святого Православия теплилась в сердце народа русского вопреки ересям обновленчества, смутам и потрясениям века сего.

Не без Промысла Божия нашему времени от­крываются сегодня образы пастырей истинного духа. Скрытые в пещерных святилищах, куда, по слову Апокалипсиса, в трудные для Церкви годы удали­лись верные, они дают нам прообраз дней грядущих, о которых сказано: Не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни (ср.: Мф. 24, 22). Помяни, Господи, за веру православную гонимых раб Твоих, их же имена Ты, Господи, веси!

 

Глава из книги Анны Ильинской «Старец Феодосий Кавказский в сонме подвижников Южной России», М.: Паломник, 2010. – С. 487-510.

 

 

 

 


Дополнительно по данному разделу:
Катакомбный исповедник иерей Григорий Сокрута (+1993 г.)
Святоотеческая мудрость отца Серафима (Роуза)
ПАТРИАРХ ТИХОН
О некоторых важнейших моментах последнего периода жизни и деятельности Святейшего Патриарха Тихона (1923-1925 гг.)
Тайна личности Митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) и его значение для Православного Славянства
Жизненный путь Блаженнейшего Митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого)
Канон Святителю Антонию Киевскому, Первоначальнику Русския Зарубежныя Церкве
Жизнеописание Блаженнейшего Митрополита Анастасия (Грибановского)
Краткое жизнеописание Митрополита Филарета (Вознесенского), третьего Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви
Архиепископ Аверкий и его значение для Вселенской Православной Церкви


Назад | Начало | Наверх
Главная страница | О задачах издания | Хроника церковной жизни | Проповеди, статьи | История Церкви | О Катакомбной Церкви | Православное богословие | Православное богослужение | Православная педагогика | Православие и наука | Православная культура, литература | Истинное Православие и апостасия | Истинное Православие и сергианство | Истинное Православие и экуменизм | Апостасия РПЦЗ | Расколы, секты | Жития подвижников благочестия | Православная миссия | Пастырское училище | Фотогалерея | Проповеди-аудио

Хроника церковной жизни 
СЕРГИАНСТВО В ДЕЙСТВИИ: В РПСЦ установили литургическое прошение о воинстве неосоветской РФ, «о еже на враги победы и одолении»

К 70-летию провозглашения Сталиным митр. Сергия (Страгородского) первым советским патриархом в МП пытаются «догматизировать» сергианство

Официальное заявление Сербской ИПЦ по поводу нападения на храм СИПЦ под Белградом и избиения иеромонаха Максима

Нападение на храм Сербской Истинно-Православной Церкви и избиение священника СИПЦ

Детский Рождественский спектакль в Леснинском монастыре

Редакция журнала «Вѣра и Жизнь» провела международную конференцию «Исихазм в истории и культуре Православного Востока: к 290-летию старца Паисия Величковского»

ВИДЕО: Проповеди Преосвященного Епископа Стефана Трентонского и Северо-Американского

Все сообщения >>>

О Катакомбной Церкви 
Богоборництво і гоніння на Істинно-Православну (катакомбну) Церкву на Чернігівщині

Памяти катакомбного исповедника Георгия Степановича Чеснокова (1928-2012 гг.)

Катакомбная инокиня Ксения Л.

Церковь Катакомбная на земле Российской

«ТРЕТЬЯ СИЛА» В СОВРЕМЕННОМ ПРАВОСЛАВИИ РУССКОЙ ТРАДИЦИИ. Современная наука начинает замечать ИПЦ, хотя и не выработала общепринятой классификации этой Церкви

Катакомбные Отцы-исповедники об отношении к власти и к советским паспортам

ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНЫЕ ОБЩИНЫ В КИЕВЕ в 1930-х годах

Все сообщения >>>


Адрес редакции: E-mail: catacomb@catacomb.org.ua
«Церковные Ведомости» - вне-юрисдикционное православное духовно-просветительское издание, являющееся авторским интернет-проектом. Мнения авторов публикаций могут не совпадать с точкой зрения редакции. Одной из задач издания является освещение различных мнений о современной церковной жизни, существующих среди духовенства и паствы Истинно-Православной Христиан. Редакция оставляет за собой право редактировать или сокращать публикуемые материалы. При перепечатке ссылка на «Церковные Ведомости» обязательна. 

Rambler's Top100 Находится в каталоге Апорт Рейтинг@Mail.ru Каталог BigMax.ru